Густо-алым...

А имя мне тебя напоминало.
Навязчиво – до мелочи, до буквы.
С усердием развешиванья клюквы
я шарила монетку номиналом своей души, по стоимости близкой самой любви –
не вечной, но бесценной… Твори, кумир, стихами обелиски,
а я свои закатываю сцены и смачно запечатываю свиток, который от стыда гореть не будет.
Кому, зачем смешная жизнь улиток?
И разве чьей-то жизнью живы люди?
Цикличность нелюбовей и любовей, как пульс планет,  проплывших где-то рядом…
Как ритм в сердцах (языческим обрядом) – врожденный,  днём – кукушечий, в ночь – совий.
Моя кукушка сбилась – аритмия, твоя сова уже устала ухать.
Но инокоязычно «mamma mia!» не значило – на старую проруха.
Ну что же надо сделать? Ну не верю! Наверное, не очень раздвоилась.
Что имя? Ах, оплакивать потерю… Ах, вот она – твоя, небожья милость…
(Просить? Но драгоценное не в моде). Хотя… прости! Да… верность… это страшно.
Она  блюдёт таких как я уродин… в корабликах из дактилей вчерашних,
беспомощно от острова отплывших (с какими-то смешными парусами)…
А, может, превратимся сразу в бывших? И пусть мы виноваты будем сами…
Но имя мне тебя напоминало –
такое же трёхсложное, родное.
Как «самая больная паранойя»…
И я его писала густо-алым...