Я по паспорту с 38-го

Я, по паспорту, с тридцать восьмого
В жизнь вступил и рос без отца.
Рок судьбы не позволил родного
Никогда,мне,  увидеть лица.

Фотографий, и тех, не осталось.
Перешерстили, сожгли всё до тла,
Когда ночью в квартиру ворвались
Слуги культа, носители зла.

Люди, Ежова, знали, как надо
Приходить, уводить и пытать,
Как заставить признать в себе гада
И позволить, затем, растоптать.

Пресмыкаться, ужом извиваться
Не позволила совесть отца.
Он не дал над собой издеваться,
Никогда не играл в подлеца.

Громкий выстрел дошёл до утробы
(Я не слышал его – ощутил).
Своей плотью набрался я злобы
И до срока в мир этот вступил.

Годы шли, наступил сорок первый-
Для страны изнурительный год.
Со дворов уходили в день летний
Мужики, как один, все на фронт.

Только с нашей квартиры не вышел
(Не осталось в семье мужиков).
Дед глухой был, с гражданской не слышал,
А я мал был – ходил, лишь, под стол.

Для меня пронеслись незаметно
Годы страшной, ужасной войны.
Я о ней  знаю только примерно,
По рассказам, как все пацаны.

Возвращались к ребятам дворовым
Их отцы и опора семьи.
Повезло даже нескольким вдовам –
К ним любовники с фронта пришли.

Сколько ж было в те дни разговоров:
Кто и где и как воевал?
А исписано сколько заборов!?.
Стольких слов и Рейхстаг не видал.

Каждый сын старался отметить
Путь отца на жестокой войне
И, при этом, коварно пометить
И напомнить мелком обо мне.

Мол, живёт в сорок пятой квартире
Негодяя отпетого сын…
А какой- то подонок в сортире
Грязной фразой меня обложил.

Называли меня – недоносок,
Сын шпиона, а значит врага.
Этот гнусный судьбы отголосок,
Как осколок, вонзился в меня.

Не дружили со мной, отвергали,
Посылали в вдогонку плевки.
Даже, взрослые зло оскорбляли,
А мальчишки давали пенки.

Не имел ни друзей, ни знакомых,
Диким зверем смотрел на людей.
Уходил от вопросов нескромных
И вынашивал тысчу идей.

Получал я уроки в подвалах,
В подворотнях экзамен сдавал.
Здесь ценили сноровистых малых,
С семи лет я, уже, воровал.

Первый срок я мотал в Магадане,
В девятнадцать, неполных годков.
Нахватался там много я дряни
От отпетых, давно, мужиков.

Здесь решали другие проблемы
И законы писали свои.
Все проблемы сводили в дилеммы.
Только сильные выжить могли.

Появились на теле наколки –
Горький символ несчастной судьбы.
Проникали до сердца иголки
От штамповки на левой груди.

Его профиль несу я на теле,
Превратив для себя в идеал,
Человека, чьё имя на деле,
Означает палач и тиран.

В двадцать три, когда Юрий Гагарин
Мир улыбкой своей покорил,
Я немного узнал, кто есть Сталин,
А Хрущёв был, ещё, нам кумир.

Он пророчил нам жить в коммунизме,
Обещал из нас сделать людей.
Объявлял к торжествам он амнистии.
Под одну я попал, в тот апрель.

Но, не радостна была свобода…
В отдел- кадров спросили: Ты кто?-
Когда я поступал на работу.
И швырнули анкету в лицо.

Бюрократ прорычал из-за стенки,
Мол, мы строим сейчас новый мир…
А в твоей, вот, анкете оттенки.
Неизвестно, как раньше ты жил?

В какой школе учился, подонок?
Кто тебя научил воровать?
Ты не вышел ещё из пелёнок,
Когда я уходил воевать.

Твоё детство мы защищали
В сорок первом, далёком, году.
Вы салаги , в то время, не знали:
Что почём и зачем, почему?

Корку хлеба делили с друзьями,
Оставляли глоток на двоих.
Приходилось – в себя мы стреляли,
Чтобы не быть рабами у них.

Я смотрел на него и старался
Разгадать издевательский тон.
Думал я – разве мог застрелиться
Тот, который не видел патрон?

И ответил я – помнишь ли, дядя,
Как, опять, наши в город вошли?
Все подонки, как крысы, бежали
По подвалам – в отсидку ушли.

Отсиделись, кроты, оклемались.
Время выждали, выползли все.
В суете тех годов оправдались.
Растворились в народной беде.

Мы, салаги, конечно, не знали.
И, в конце концов, трудно понять:
Почему ордена получали
Те – учившие нас воровать?

Так ходил из конторы в контору,
Но везде от ворот поворот.
Ночевал, как всегда, под забором.
Воровал, чтоб наполнить живот.

Снова на этом попался…
И в награду, опять – новый срок.
Так по тюрьмам я и скитался…
Вышел раз – а тут НОВЫЙ ПРОРОК!

Говорил он много и складно,
Без начала и без конца.
Обращался к народу банально.
Врать умел, не скрывая лица.

Всё сейчас мы должны перестроить.
Начинать надо это с себя.
Только, что должны мы построить?
Не узнает никто никогда.

В магазинах товары пропали,
Запретили сразу всем пить.
“Лимонадные” свадьбы играли…
В общем, “весело” стало всем жить.

Я пытался себя перестроить,
Но, народ стал таким же, как я.
Людям негде стало работать.
Воровать стали все, как и я.

И не надо по тюрьмам скитаться.
Можно делать всё, что хочу.
За червонец Чубайса досталось
Воротилам такое… - что я хохочу.

Понял я, что все воры по рангам,
По шеренгам в едином строю.
Те, кто сзади, воруют с оглядкой.
И открыто, кто в первом ряду.

А потом было всякое, разное.
Был Союз и не стало Страны.
Разделили на страны, державы нас…
В общем, это всё позади.

Жизнь прожил – ничего не добился.
Не завёл ни друзей, ни семью.
В прочем, к этому и не стремился.
Не до этого было БИЧу.

В этом смысле и бывшим я не был.
Интеллект мой немного другой.
От репейника не быть побегам
С веселящей сознанье листвой.