Нинон Де Ланкло 1616-1706г

Нинон  де  Ланкло (1616-1706г)

В  семье  дворянской  и  богатой,
Дочь  родилась – Нинон Ланкло.
Отец – эпикуреец  знатный,
Свободолюбие  влекло.

А  мать  была  всех  строгих  правил:
В  монахини  б  отдала  дочь.
В  семье  ж  отец  делами  правил,
Он  дочери  сумел  помочь.

Для  ней - изящные  искусства:
Предметы  тела  и души.
Литературу  знала  устно,
Петь,  танцевать  могла  и  шить.

Учителя  ей  восхищались:
«Она - восьмое  чудо  света!»
Она  ж  в  то  время  не  стеснялась,
Всё  о  любви  читать,  при  этом.

Привёл  её  в  дом  Эпикура,
Отец.  Она  всех  потрясла:
Своим  изяществом,  культурой,
Дух  новой  моды  принесла.

На  её  сердце «покушались»,
Мечтали  в  жёны  её  взять,
Она  ж  замужества  чуралась:
Не  потерять  бы  своё – «Я».

Её  успехов  не  дождавшись,
Отец  скончался.  Мать  за  ним.
В  шестнадцать  лет,  одна  оставшись,
Нинон  страдала  в  эти  дни.

Отец  оставил  капиталы,
Она  ж  удвоить  их  смогла.
И  не  зависимою  стала,
Друзьям  теперь  помочь  могла.

Изящна.  Стройная  брюнетка.
А  кожа -  шёлк  и  белизна.
Всегда  смела,  и  без  кокетства,
Очарованием   полна.

С  румянцем,  с  синими  глазами,
В  них  чувства  все  отражены.
И  ротик  с  чудными  зубами.
Улыбкой  все  поражены.

Нинон  держалась  с  благородством,
Без  гордости – любя  себя.
Была  вся  очень  грациозна,
Мир  интересов  не  объят.

Имя  которой,  как  синоним:
Всех  граций,  прелести,  ума,
Добра  и  зла.  Пороков  многих -
Всё  это  ей  не  занимать.

Век  легкомыслия,  безумства,
Великой  мудрости,  интриг –
Всё  отражали  её  чувства,
Эпоха  отражалась  в  них.

Свободная,  от  предрассудков,
Не  занимать  ей  и  ума,
Примером  многим,  став  по  сути,
Сводила  многих  и  с  ума.

Казаться  лучше  не  хотела,
Какой  она  тогда  была.
Хотя  была  на  самом  деле,
Всё  ж  лучше,  чем  слыла  она.

Любовь  у  ней,  как прихоть  тела,
В  непостоянстве  прожила.
Зато  дружить  она  умела,
И  каждый  с  ней  дружить  желал.

Не  торговала  своим  телом,
Хоть  было  чем  ей  торговать,
Даря  тому,  кого  хотела,
По  зову  сердца  шла  в  «кровать».

Однажды  с  кардиналом  случай:
Сам  Ришелье  ей  предложил,
За  ласки,  пятьдесят  пять  тысяч,
Экю.  Отказ,   всё  ж,  получил.
   
Нинон  отвергла  кардинала,
У  ней  с  другим  была  уж  связь.
Не  в  деньгах  счастье,  та,  искала,
Во  всём  испытывала  страсть.

В  салон  её  попасть  мечтали,
Чтоб  насладиться  красотой.
Беседовать,  чтоб  с  этой  дамой,
И  без  жеманства,  с  простотой.

Была  она,  как  куртизанка,
Не  по  профессии,  а  так.
Натура  страстная  сказалась,
И  легкомысленности,  знак.

Хоть  целомудрия  в  ней  нету,
Благопристойности,  стыда.
Но,  компенсировалось  это,
Тем,  что  у  ней  особый  дар.

Как  у  мужчин,  в  ней - сила  духа,
Как  куртизанки – лёгкий  нрав.
Как  у  философа – рассудок,
Единым  целым  всё  в  ней,  став.

И  не  о  том  она  молилась,
Чтоб  «честной»  женщиной  ей  слыть,
Желав  себе,  когда  крестилась,
Чтоб  человеком  честным  быть.

«Брак  и  любовь – то,  дым  и  пламя» -
Так  говорила  всем  Ланкло.
Скромность  во  всём - вот  её  знамя,
Скромность  везде - её  оплот.

Отдавшись  часто  по  капризу,
А  не  по  истиной  любви,
Любовника  бросала  сразу,
Себя,  чтоб  больше  не  травить.

Купив  себе  в  Париже  домик,
Устроила  в  нём  свой  салон,
И  должное  отдать  ей  стоит-
Людей  известных  принял  он.

Двадцать  четыре  ей  уж  стало,
Любовником  стал  граф  Граммон.
Украл  у  ней  он  сто  пистолей -
Нинон,  взашей,  был  изгнан  он.

Слава  Ланкло,  всё  возрастала,
Все  жаждали  знакомства  с  ней.
Любовницей  Конде,  та,  стала,
И  он,  покинут  будет,  ей.

Врагов  от  зависти - хватало,
Анна  Австрийская,  тогда,
Когда  она  регентшей  стала,
Ланкло  урок  решила  дать.

Мать-  королева  порешила
Упрятать  в  монастырь  Нинон,
Сказала  та:»Я  не  грешила!»
Помог  Конде. Спас  её  он.

Однажды  граф  Эстре  с  аббатом,
Де  Эффиа – они  ж друзья,
Прошли  с  Ланкло  и  сели  рядом,
И  их  настиг  любовный  яд.

Влюбились  оба  сильно  очень,
Она  ж  обоих - «приняла»:
С  одним  ласкалась  только  ночью,
Другого  днём  к  себе  ждала.

И  родился  у  них  младенец,
Малютка – славный  мальчуган.
Отцами  оба  быть  хотели,
Но  одному  мог  быть  отдан.

И  на  костях  всё  разыграли:
Кто  больше  выкинет – отец.
Граф  победил,  ему  отдали,
Он  был  к  тому  ж  ещё  вдовец.

Ланкло  ж   от  сына  отказалась
Его  лишь  видя  раз  в  году.
Дух  куртизанки  в  ней  сказался,
Дух  материнства – не  в  ходу.

Король - Четырнадцатый,  Людовик,
Ещё  её  не  зная,  он,
Всё  говорил  при  всяком  деле:
«Что  скажет  обо  всём  Нинон?»

Ей  тридцать  семь,  её  любовник
Маркиз  Жерсей.  Он  был  вдовцом.
И  вновь - «беременные   боли»,
Он  был  в  восторге  стать  отцом.

Он  окружил  её  заботой,
Увёз  в  поместье,  в  тишину…
Она  жила  там  одинокой,
Оставил  он  её  одну.

По  парку  раз  она  гуляла,
Присела  книгу  почитать…
Вдруг  человека  увидала,
И  не  могла  глаз  оторвать.

Сам  позавидовал  б  Адонис:
Вот  так  хорош  был  молодой.
И  он  представился  -  Аристом,
Затрепетало  сердце,  в  той.

С  тех  пор  ждала  она  Ариста,
И  он  всегда  к  ней  приходил.
Её  любовь  сильна  и  чиста;
Впервые  ей  пришлось  вкусить.

Но,  ей  в  Париж  пришлось  уехать,
Аристу  не  успев  сказать.
Но  он  однажды  к  ней  приехал,
С  ней  стал  прощаться,  весь  в  слезах.

Записку  ей  решил  оставить,
Что  имя  смог  её  узнать.
Велел  простить,  его  оставить,
Мол,  ей  не  надо  его  знать.

Она  ж  в  отчаянье  металась,
Его  искать  велела  всем.
Попытки  тщетны  оказались,
Навеки  он  исчез  совсем.

Благополучно   разродилась,
Наследника,  маркизу  дав.
И  с  сыном  вскоре  вновь  простилась,
Отцу,  на  воспитанье  сдав.

Мольер  читал  при  ней  «Тартюфа»,
Рукоплескала,  та,  ему.
А  Селимена,  в  «Мизантропе» -
Она - как  видно,  по  всему.

И  в  пятьдесят  один – любовник,
И  в  пятьдесят  три – был  другой,
И  вновь – «беременные  боли»,
Хотя,  десяток  шёл – шестой.

И  родила  она  ребёнка,
Необычайной  красоты,
Дочь  прожила  совсем  недолго,
Осталась  ангелом  святым.

Однажды  встретила  Жерсея,
И  с  ним  её  второй  был  сын.
И  тот  в  неё  влюбился  сильно,
И  ей  забавно  было  с  ним.

Была  она  так  моложава,
Хоть  пятьдесят  шестой  ей  шёл.
Её  окутывала  слава,
Покоя,  сердце  не  нашло.

Когда  же  в  чувствах  сын  признался,
Пришлось  сказать,  что  она  - мать.
С  расстройства  с  жизнью,  тот,  расстался,
И  ей  осталось  лишь  страдать.

Тут  маршал  Франции – любовник,
Ей  минуло  уж  - шестьдесят…
Но,  был  тот  осторожным,  скромник,
Ждал,  что  его,  «де,  пригласят».

Пекур  был  в  «Опере» – танцовщик,
Он  отличался  красотой.
На  время  маршала  стал,  в  общем,
Его  заменой – не  пустой.

Раз  маршал  встретился  с  танцором
У  спальни: «Почему  вы  здесь?»
Ответил  тот  ему  с  задором:
«Я,  там,  командовал!  Не  лезь!»

Ей  было  - семьдесят. Всё – мало!
У  ней  любовник  молодой.
Он  брат  был  графа  Шарлеваля,
(Она  его  звала  порой)

Любовник  очень  удивился:
Ей  будто  восемнадцать  лет!
С  кузеном  счастьем  поделился,
От  злости,  тот,   его  убьёт.

Нинон  себя  всё  упрекала:
Предотвратить,  мот,  не  смогла,
Дуэль.  Теперь  его  не  стало.
Жалела.  Не  уберегла.

И  снова  у  неё  любовник,
Аббат -  восьмидесяти  лет?
Ну  что ж,  пока  ещё  не  «стольник»,
И  для  любви  преграды  нет.

И  целый  год  они  встречались,
Но  слишком  был  аббат  ревнив.
Тогда  Нинон  и  с  ним  рассталась,
Такой  вот  вышел  рецидив.

И  «король – солнце»,  наконец,
Решил  взглянуть  на  чудо  он.
Пустым  стал  для  него  дворец,
Когда  в  нём  чудной  нет  Нинон.

Ей  место  при  дворе,  вдруг  дали,
На  что  ответила  она:
«Двуличничать,  увы,  не  стану,
А  лицемерить,  не  должна!»

Угадывать  могла  таланты,
За  год  до  смерти  помогла:
Мальчишке  подарила  франки –
Две  тысячи – и  умерла.

Потом  тот  мальчик  стал  Вольтером,
О  ней  всегда  он  вспоминал.
Ту,  что  всегда  считал  примером,
«Красивой  тётей»  называл.

Та,  умирая,  в  девяносто,
Сказала: Знала  бы,  что  так
Закончится  всё  очень  просто,
Повесилась  бы  только  так».