Взрывая

Вымарывая набело написанное,
Взорвав исчерна-синие комнаты,
Спотыкаясь о снег исчерпывающе-искренний,
О размеры страданий и строчек рифмованных,
Обесчещенных автором, оглохшим от ритма,
И застыв на печати сигналом бит,
Эти строчки трехсотое рождение Рима
В форме полубезумных молитв.

В форме полубеззубых анклавов,
В виде струящихся ломанных икт,
Назначения святых минералов,
Элементов теории игр.
Я не знаю смысла писательства,
Но если верить, что в один только миг,
Слагаются цепи прощения и предательства,
И рабский фальцет переходит в крик.

То надо было - писать, но, впрочем,
Не совсем логически, есть то,
А вместо него мог быть прочерк,
А вместо меня - пальто.
В этом вальсе чертовщины паралитературной,
Замыкаясь в кругу бесконечных себя,
Растеряв классические линии фигуры,
Говорю - а за мной сервера бомбят.

И стихи, точно стены из сажи и крика,
Становятся кодом, чтобы мир остановить,
Человечество на стыке открытия игр
И своих полубезумных молитв
Уравняется с целым нулём многоточий,
И, впитавшись в тело моих стихов,
Предоставит неограниченные полномочия
От самых низов до презренных верхов.

Когорты значений под алыми масками
Снова форсируют русскую твердь,
А за ними союзы, с хлебом и ласками,
Готовы до точки идти на смерть.
Глупые, неглубокие, слабые и прекрасные -
За точкой начинаются новые слова,
Все эти флаги, одежды и маски красные,
Ничуть не выше, чем моя голова.

Вот и родится неясное, белое, слабое -
Как всякий зародыш первичных идей -
А город империй двоится и падает
Из-за вас,
              из людей.
Как же, родные, мне вас не вымарать,
И не оставить один только лист?
Только мать, говорите Вы,
И предлагаете рабский свой список.
Спите убогие римляне, русские,
Спите евреи, узбеки, калмыки...

Все вы живете - не слышите музыки,
Все вы секундные, рабские крики...