Серьги, наверное, дура

             Песчинки света забились под веки и за обе щёки уплетают мягкую радужку. Фонари глухо слепнут под вязкими стонами антигравитационного снега. Кошачье пальто с противным узором кокетливо снято с шумного манекена. Тончайшей работы тиснение пожирает взглядом встречные башмаки. Нет в редакции дурнее дуры и космически быть не может.

             Она освобождает язык, размыкает губы, естественно, стоя под какой-нибудь киноафишей в поддержку томных интерлюдий нуара. Прикрывает от ветра язык, роняет искру из вычурной зажигалки, ещё разок, и ещё, и ещё, и поджигает себе язык, дура, поджаривает его, что кажется жевать сейчас будет, но нет, с языка повалил приятный карамельный дымок. Зажигалку – в рот, язык - в карман. Ты что делаешь, дура?

             «Леворучное зачатие» - именно так называл твой отец побочное своих отношений с матерью. А карандаши до слёз неточены при мысли, что тонкая кромка под грифелем когда-нибудь поломается, словно сон в нервозную ночь с первого на тридцатое.

             Тебя избивали, когда тебе было восемь; тебя избивали, когда тебе было шестнадцать, и сейчас, в двадцать пять, тебя продолжают кромсать на части коллеги и сослуживцы, совет директоров и вся пресвятая редакция.
             Ты всё ещё плачешь на моей могиле? Плачешь? У вас в редакции все уверены, что недолго тебе осталось.

             - Ты что здесь забыла, дура?

             Роешься в моём ящике и губы губы в темноте красные и тушь течёт кольца и серьги пошагово минуя кино вывеска под мостом на мягкие кресла в картон брошюры нельзя терять сны спасение времени случайных пощёчин моё имя полиция повторяется полиция повторяется полиция повторяется нашла моё тело ну и куда ты побежала в одном халате минуя кино фонари на плечах у тебя два выходных (нет ребра) в неделю траур пощёчин незаметно перешёл в день рождения Моники нет никакого секретного горизонта (в два тридцать пять) снег падает слева-направо в любое утро ты солгала мне ещё в декабре.
             И губы горизонта траур губы в темноте два ребра тридцать случайных шла на мягкие сны моё тело ну и куда ты побежала терять случайных нельзя в одном халатно перешёл в день рождения Моники но вывеска под мостом на мягкие сны спасение времени случайных пощёчин моё имя полиция повторяет в одном халате падает справа-налево ну и куда ты ну и куда нет никакого ты полиция повторяется в два моё имя в два тридцать пять ты полиция нет никакого куда секретного ребра и серьги нельзя терять случайных пощёчин моё имя полиция повторяет.

             - Серьги, наверное.

             «Он вернулся, но обещал уйти»
                Опознание весной.
 
             - Заблести своими зубками, дура.

             Она пользовалась исключительно пластиком - вилки, ложки, ножи. Пружиня пластиковым ножом о надутую макаронами щёку, плюясь, полушёпотом, говорила так, как обычно говорил это я, пожирая руками ванильный торт: «Тортовая полность», и не удостаивать вниманием никого - умница.

             Никто тебя так и не понял,
             и никогда не поймёт,
             а я
             всё-таки нашёл
             твои серьги.