Трубы и кости

 

                Немного от Багрицкого

Броском азартным кости бросьте,
Чтоб покатились по доске.
Играют в нарды в доме гости,
Оставив грусть стареть в тоске.

 Бывают редко две шестёрки
Костями выпавших надежд…
Я пролистал словарь до корки,
Ища там звучное «чиш-беш».

Я украинец, не татарин,
Но звук мне нравится – «чиш-беш»
И в голове моей распарен
Двух наций явственный рубеж.

На корабле играли в нарды,
Кипел в игре морской азарт…
Про нарды долго пели барды.
Забыл навек игру поп-арт.

Багрицкий часто помнил трубы,
В семье еврейской рос поэт:
Отец – приказчик, но не грубый,
А мать любила винегрет.

«Причём Багрицкий, фишки, нарды?»
Так критик грозно зарычит.
«Ещё б сказал – кавалергарды,
Ведь это слово так звучит!»

Поэт в душе я, а не нытик,
И джунгли слов – моя братва.
Над словом чахнет старый критик
И чуб свисает, как ботва.

Я рвусь в широкие просторы,
Где Висла, Одер, древний Рейн.
Раскрыты настежь в окнах шторы,
В бутылках ждёт разлив портвейн.

Моряцки крепко пиво любим,
Не любим в море перемен.
Шапиро Ида, Годель Дзюбин,
Багрицкий, сын их, супермен,

Поэт, поэту в слове близкий…
Хочу романтику воспеть.
Король романтики – Багрицкий,
Походы, степи, трубы, медь.

Он марши выдувал губою.
Труба хрипела, накалясь.
Поэта вижу я с трубою,
В нём сердце билось, оголясь.

За рамки лезли натюрморты:
Капуста, брюква и морковь.
Ещё тогда не знали шорты,
Не знали зятя и свекровь.

Над ним повисли серп и молот.
Гигантский образов напор:
Ячмень на мельницах размолот,
И звуки труб, и звоны шпор.

Он был поэтом и гулякой.
Женою верной заражён;
Он пиво воспивал из злака,
Любил грудастых, крепких жён.

Сражался он, как Уленшпигель,
И так же громко хохотал.
Подковы, сбруя, старый тигель –
Из книжек мальчик нахватал.

Смешались в кучу кости, нарды.
Их гром викторий разметал…
Над гробом старым рвут петарды.
О трубах звучных он мечтал.

Броском азартным кости бросьте…
Две даты пишут на доске.
Мы в этом мире только гости
И вечно плыть в аду в тоске…