Школа

Между  тремя  рядами
Неторопливо  ходя,
Создав  из  пледа
На  себе  домик,
Нам  казалось,
Так  скучно  и  долго,

Она  диктовала
Возвышенные  слова,
Чистые  и  важные,
Как  фужеры  в  серванте.

И  нужно  было  быть  благоговейными,
И  скрипели  в  тиши  авторучки.
Нет,  это  не  крест  и  не  повешение,
А  лишь  литература  урочная.

«А  что  у  нас  сейчас?»  -
Вопросы  плавали  в  воздухе
И  избитые,  как  спецодежда,  фразы.
И  коридорная  бесноватая  разрозненность,

Как  агнец  перед  стригущим  его,
Склонив  покорно  голову,
Вливалась  через  белые  двери,

Надев  мундир  благоговения,
И  благоговения  непритворного!  -
Наилучшая  школьная  форма,

Которая  теперь  и  не  снилась
Методическим  советам  города:
Что-то  проморгали  они.

Но  урок  был  как  урок,
Столы  -  как  священные   жертвенники.
И  стулья  не  двинь  и  не  тронь,
Будто  и  они  божественны.

И  очки  Салтыкова-Щедрина
Носила  на  себе  стена.

И  сколько  бы  ни  брюзжал  Розанов,
Что  Салтыкова  пускать  нельзя
В  кровь  публичного  сознания,

Строго  смотрела  стена
На  непомнящих  нас,
И  смиряла  и  остепеняла.


Гениальные  бороды  и  глаза,
Даже  запах  пасты  от  пола,
Всё  это  складывалось  в  мозаику,
Которая  называется  школа.

И  мы  невольно  уважали
Этот  образованный  типикон
Литературного  спокойствия
И  преклонялись,  пожалуй,

Далеко  в  карман  спрятав
Начатки  водки  и  сигареты,  -
Этих  взрослости  атрибутов,
Которых  гении  не  поймут.

Гения  ни  взять  в  компанию,
Ни  пригласить  в  подворотню,
С  одноклассницей  не  поговорить,
Ни  напиться  впьянь,

Чтобы  только  себе  доказать.
Ведь,  подлинно,  так  нельзя  же,
Немного  стыдно  перед  друзьями:

Восседать  египетской  мумией,
Изучать  грэндпап  и  грэндмам!

И  в  это  прокрустово  ложе,
Нарисованное  художниками,
Пусть  правильное  и  неложное,
Не  всегда  от  души  ляжешь.

Эта  скиния  идеала
В  облачной  дымке  строгости
Над  кабинетом  летала.
И  лучи,  будто  от  Бога,
Как  магнитное  поле,

Распространяла  на  нас.
А  мы  -  шахматные  классики
Дисциплины  и  порядка.
Мы  возливали  водку

И  табак  воскуряли
На  беглых  алтарях
Грязных  подворотен,
Точно  Израильский  народ
Времян  пророков.

И  извечная  проблема,
Проблема  сада  Эдемского,
Как  полиэтиленовая  прокладка,
На  все  события  легла.

Быть  руководителем  класса  -
Всё  равно,  что  пастырем.
И  на  уроках  одевается  маска,
Будто  совершается  месса.

А  после  каждый  в  свой  угол
Идёт  с  чемоданом  под  мышкой,
Избрав  по  сердцу  друга  -
Таинника  своих  мыслей.

Каждый  своеобразно  искривлен,
Искривлен  неповторимо,
Намучившись  звучанием  в  рифму,
О  сокровенном  говорит.

Тогда  бытовал  догмат,
О  том,  что  папы,  мамы,
Во  взрослении  своего  ума
И  не  могли  нас  понимать.

Что  там,  во  святом  святых,
В  сенате  Маркса  с  партиею,
Лукавые  предания  старцев
Испортили  всю  литературу,

Подчистили  всякий  стих
И  перетолковали  утильно.

И  вечерами  гладя  бельё,
Мама,  верно,  не  догадывалась,
Что  в  передовом  её  утюге
Засела  мысль  дьяволия.

Но  мы  не  стали  Лютерами:
Посмеяться,  похамить,
Много,  поматериться…

И  в  воскурения  сигарет
Улетучивались  пары
Неразрешимых  противоречий.

Когда  класс,  послушав  литер,
Рассыпался  на  атомы,
И  из  школьных  дверей  и  ворот
Разливался  в  природу,

Тогда  коллективной  душе
Следовало  утешение:
В  общинно-родовом  шёпоте
Раны  свои  уврачить.

И  погрузиться  в  стихию  искренности
Помогал  западный  диск
И  куртка  из  далёкого  неблизка.

И  я  чувствовал  и  подозревал,
Что  есть  что-то  более  важное
За  церемониальными  словами.


Из сборника "Злобелиск", 2000 г.