кинетоз

беспокойная южная ночь затушила дневные костры,
что, похожие на цветы, как бутоны взрывались на глади песка.
только люди ушли, оставляя дела,
на краю безымянной земли
океан разомкнул голубые глаза,
тяжело задышал, ожила глубина.
в новый путь устремились заблудшие духи фрегатов,
а у полуразрушенного маяка
затянули чайки свои серенады.
этой ночью без сна! - разносилось на многие мили.
обнажившие обе лазурных глазницы,
стреляя все выше и выше из вод,
над луной танцевали дельфины,
воспаряя подобно птицам.
целовались со звездами, падали ниц,
и ни с чем возвращались в глубины.
воздух ныл, тьма плыла
трепетала у подступи к джунглям густая соленая пена.
одинокая, жалкая, застряв между скал,
содрогалась в полночных кошмарах сирена.
где седой, разъяренный Нептун,
чудеса проклиная морские,
бушевал и ревел, будто раненый зверь,
посылая несчастным свои стихии;
пробуждал стаи кракенов с левиафанами,
умерщвлял моряков, и разламывал дно,
забивая телами расщелины,
пьяный бредил, стонал, к судьям мира взывал
как дите заливался слезами, похмельно крича,
что высокие смыслы материй утеряны.
и так до утра.

солнце встало. вот уже поплыла в никуда
простынь смуглой прачки-южанки,
полоскавшей белье в синеве,
подставляя рассвету худое лицо
и воде истрепавшиеся «вьетнамки».
полдень тлел.. пригонял сюда с деревень
за сетями горячих и грубых арабов,
где ватага беспечных и шумных детей,
ради смеха гоняла по берегу крабов.
и волна безучастно смывала следы,
превращая в руины то место, что мы так любили
куда заходили твои корабли,
и откуда мои выходили.
а теперь я не плыл - я не мог, но всё видел.
восхищался тем утром ранним,
обезвоженый, мокрый, с больной головой,
живописно разбитой о камни.