guess who?

Его любят за то, что он ласковый и покорный; там, где его покормят - он тут же пускает корни, прорастает цветком, сладостно-бледнолицый, неотвратимо любящий помолиться каждому богу из тех, что кормят его с ладони – будет палас, значит палас, нет – отдохнём в притоне; будет обед из трёх и компот – отлично, если не будет, хватит горбуши, чтобы поесть прилично.
Его башмаки поистерты, карманы его дырявы, но что ему с этого, если в душу к нему ныряет столько красивых улиц, людей, очертаний, звуков – он нежно хранит их в себе, не страшась разлуки. Его любят за то, что он ничуть не опасен, он мягче, чем воск – он апогей согласий; и если голос внезапно дернется как курок, то просто простыл, охрип – на будущее урок.
По пальцам его, безвольным и холостым, легко угадать, как быстро угаснул пыл, как, будучи сложным, он обернулся пустым звуком, как он бессмысленно дернулся и остыл. Теперь он подушечка для иголок, уколов, укоров – такой «спустя своей воле» случайный психолог: поплачься в жилетку, ударь его, покажи свой норов – он молча всё стерпит, этот душевный онколог.

Больше: он даже примет за счастье
нести на плечах душевную тяжесть
твоих откровений, чтоб ежечасно
мечтать, что именно этим тебя и привяжет
к себе навсегда, он тихо приляжет
рядом с тобою, и крепкие узы
внезапно ослабнут – и жизнь твоя грузом,
студнем прольётся: слезы на щёках;
ты выдохнешь и уткнёшься в плечо, ах –
тепло, словно в детстве. давай не тая:
всё это – я.

весна-осень 2008