Прародители Мексики. Поэма

               
               
Звёздное  дыхание  или ( вступление к поэме «Прародители Мексики»)
          Сижу за письменным столом в своей московской квартире, окна которой выходят туда, где словно гигантский мохнатый зверь, мирно спит Измайловский лесопарк. Перед ним на холме, под серебряным лучом луны, стоит берёза, похожая на стеариновую свечу. Грустя, радуюсь я сиянию звёзд, спадающих на заснеженные головы деревьев, как сказочные звенящие шары, на зелёные лапы новогодних ёлок.
          Древние майя умели точно определять свой кин, то есть – находить своё истинное предназначение на планете Земля. Они были твёрдо уверены, что наша сущность имеет межмерного  двойника, который способен путешествовать во времени. Кинам присущи цвета.
Красные – Восток, инициирующие тона; белый – это Север, действует очищающе; синий – Запад – преобразующий и, наконец, жёлтый – это Юг, который приносит плоды. Хотелось бы и мне научиться применять календарное времяисчисление майя на практике с тем, чтобы делать жизнь разнообразнее, увлекательнее, гармоничнее и осознаннее.
          Какие-то приглушённые невыразимо трогательные звуки просачиваются сквозь щели оконных рам и касаются моего слуха. Настораживаюсь, наверно, это налетавшись по русскому раздолью, устав от плача  и стонов, поёт в полудрёме тихо, тихо свою колыбельную
песню мятежная зимняя вьюга. А как скоротать эту глухую ночь  моей  одинокой, не обласканной душе? Может опять занять её нарядными вымыслами из наскучившего чтения книг и журналов? Посмотрела на будильник – три часа ночи. И снова подумалось о древних индейцах,  их учениях; вот мы, думая о времени, смотрим на циферблат часов, а высоко цивилизованный народ, скажем майя, знал, что время – это четвёртое измерение и что энергия, преобразованная во времени, превращается в искусство. Грусть, подобно клавишам, продолжает трогать мои чувства; через два месяца вернусь в край вечно-дремлющей древней тайны мексиканской земли, где я только случайный гость.
          В бессонные ночные часы, когда всё вокруг молчит, словно могила, в мои глаза смотрят видения минувшего и даже говорят со мною, обучая наречиям космоса. И кто знает, не являются ли эти ночные образы некою иной ипостасью древних людей, которые способны мгновенно перемещаться из Мексики в Москву и наоборот. Возможно, эти многовековые призракообразные существа и их потомки сейчас здесь со мной, чтобы передать мне часть накопленной мудрости и истины, поддержать меня и поделиться своей космической любовью. Признаюсь, что ориентироваться в этом сложном мире, где нет привычных для сегодняшних людей, ясных определений добра и зла, лжи, правды и истины, не очень-то просто. Зато чётко понимаешь, если пишешь и делаешь то, что угодно космосу, как бы трудно тебе не приходилось, это не разрушает твоей духовной сущности, а напротив, наполняет её энергией, и эта энергия есть ни что иное, как Дух.         
Именно он вдыхает в твои строки жизнь. Привыкая к подобному звёздному дыханию, уже не представляешь своих ночных писаний без своеобразной космической подсказки. Но вот наступает момент, когда дописана последняя страница очередного повествования, и тебе даётся краткосрочный отдых. Но, что это? - Ты сама не своя, не можешь дождаться следующих встреч, поскольку неизлечимо заражена вирусом познания заманчивого, удивительного и сакрального, и уже не можешь находиться без атмосферы причастности к тайнам.
          Странное дело, если нахожусь в Мексике, то прядут свою могучую живую сеть российские события, заставляя настырную память выплёскиваться словами в стихах или прозе. Они текут безудержными мечтаниями к великой матушке Руси , развёртывая перед всем мексиканским народом необозримую панораму величайшей русской Культуры: в который раз признаюсь я в любви к нашему трагическому гению Пушкину, к трогательному Тютчеву, к вызывающему в уме трудные вопросы Достоевскому, к своеобразной Марине Цветаевой, как говорил тот же Александр Сергеевич, «к родному пепелищу, любви к отеческим гробам». О, как томят думы дорогих тебе имён, душ. Дочернее спасибо моей Отчизне за это!
А попав на Родину, почти все ночи напролёт, пишу поэму о жизни некогда столь могущественного народа, как племя Анауака, который приносил в жертву своим богам тысячи и тысячи человеческих жизней. Кажется, в 1988 году в центре Мехико археологами был обнаружен восьмитонный  камень, имевший непосредственное отношение к культуре ацтеков. Так и представляю себе громкий бой барабанов, процессию никогда не моющихся жрецов и подымающихся на пирамиду с уступа на уступ, с обхождением её вокруг, пока, не достигнут церемониальной площадки, пленников. Вот жрец объявляет имя жертвы и после совершения кровавого обряда, произведённого обсидиановым ножом, протягивает горячее, ещё трепещущее сердце богу солнца Тонатиу,* дабы умилостивить верховное божество ацтеков возвращаться изо дня в день на их небосклон. Затем, в огромный диск, в центре которого имеется  углубление с изображением бога воздуха и огня, жрец помещает сердце убитого юноши, уже остывшее сердце человека, принесённого в жертву. Концентрированные круги инкрустированы жемчугом, а вокруг –  стилизованные лучи солнца и оперение орла. Хочется обратить внимание читателя на то обстоятельство, что в Месоамерике храмовые пирамиды мыслились подобиями небесных гор, где любит путешествовать солнечное божество. И вот, в приграничном районе ацтекской империи с государствами майя у правителя Пайнала в 1505 году родилась девочка, которую, через несколько столетий,  мексиканский художник Хосе Клементе изобразит с испанским конкистадором Эрнаном Кортесом на одной из лучших своих фресок, как символические образы соединения двух рас. А моему духу захочется заступиться за девушку Малинцин, так как он определённо не согласен  с  мнением о ней, высказанным известным английским писателем Хаг- гардом с помощью героя книги «Дочь Монтесумы».
          Звёздное дыхание подсказывает мне, что красоту языков индейцев майя, ацтеков, тольтеков, сапотеков и других трудно оценить из-за особенностей транскрипции, непривычной для сегодняшних людей. Но я всё-таки рискну в своей поэме употреблять при надобности подлинные имена и названия вещей, надеясь не допустить грубых ошибок, которые, увы, часто встречаются в современных изданиях. Верю, что к моим благим намерениям  отнесутся с пониманием.
          Итак, любезный читатель, давайте попробуем трансформироваться и благополучно перейти в другое измерение. Нас с Вами ждёт начало шестнадцатого века, когда весной 1519 года большой военный отряд под командой Эрнандо Кортеса подплыл к живописным индейским берегам для завоевания новооткрытых земель сперва участниками разведочной экспедиции Франсиско Эрнандеса де Кордовы в 1517 году, затем экспедицией под начальством Хуана де Грихальвы в 1518 году. Известно, что обо всех странных для аборигенов белых пришельцах подробно докладывалось девятому верховному правителю мешиков (ацтеков), верховному жрецу, императору Мотекусоме второму Шокойцину, который приказал тщательно за ними наблюдать, но не трогать.

                Прародители Мексики
  (Фрагменты исторических событий из моего мистического путеводителя по Месоамерике
    и современной Мексике)

    Часть первая: ла Малинче,  она же – Малинцин, она же – донья Марина
 
О, древние пророчества индейцев,
Вы многочисленны и вы – ядро
Легенд и мифов тех, что я слыхала.
Настало время в руки взять перо
И русской речью рассказать, что знаю,
Российскому дотошному народу,
Чтоб  жажду, голод утолять он мог
Духовной пищей братьев мексиканцев,
Идти глазами по цветенью строк,
Сужденье неподкупное рождая.
Начну со знака о едином Боге
И о пришельцах, знак принесших тот
Из стран восточных – бородатых людях.
Когда на Ме’хico гляжу с высот,
Его сосудом драгоценным вижу.
Он вырос на костях Теночтитлана,
Существовавшим  гордо на щитах
И стрелах воинов его бесстрашных -
«Цветочной смерти» посвящённым,  страх
На камне ритуальном был неведом,
И в этом кроется ацтеков слава.
Да, не забыть потомкам никогда
Как жаждали сердца геройской смерти,
 Как сотрясали крики города,
Когда  в стране богатой зрели распри.
О, бесконечный круг – смертей, рождений,
Нет , не избавить душу от тебя.
Реальность бытия зову я духом
В материальном мире; он, любя
Свет жизни, всё же в тень её уходит,
Чтоб вновь в наш мир младенцем возвратиться,
И, обновляя опыт, размышлять,
Пытаться со вселенной разобраться,
Но космос суть загадки отгадать
Пока  не позволяет человеку…
Фантазией раскованные крылья,
Обманчивую видимость вещей
Смахните, и – vivat воображенью!
Как  Дон-Кихоты сядем на коней
И, словно фениксы, вновь, возродимся.
          …   …   …   …   …   …   …   …   …
Давным-давно, утерянную в бурю,
На призрачно туманном берегу,
В невыкорченных муках, мою душу
В Малин’цин поселили в том кругу
 Семьи вождя индейцев из Пайна'ле,
Что  в Коацакоа’лько проживала.
Край, полный ягуаров, змей, орлов…
Там  розою Малинцин расцветала.
Конфедерация тех мест покров
Учений знатным девушкам давала.
Язык на’уатль, главный у ацтеков,
В устах Малинцин заблагоухал.
Дан индианке дар особой речи,
«Тропический сосуд  души» вещал
На нескольких майя’нских диалектах,
Что отличало девушку от прочих,
Но почести для женщин ни к чему,
И тщательно талант в ней заглушали.
Достоинством же, видно по всему,
Считали у майя’нок послушанье…
Вот день обычный в дальнем «el dora’do»
Жилище  и очаг, цепь гор, луга,
Поросшие тропической травою,
Цветы горят на солнце, и нога
Вдруг наступает на кротовый холмик.
Жужжат и вьются пчёлы золотые,
Деревья группами – то там, то тут.
И бродят за оградами павлины,
Собаки ждут, когда поесть дадут,
И тянется дымок на край долины.
Индейцы , слыша тайный зов маиса,
Спешат  початки крепкие собрать.
В сосуды кто-то пульке* разливает.
Едва приметной тропкой подбирать
Упавшее зерно спешат полёвки,
А в небе тучи зорких птиц скопились.
И, ягуар  спешит на водопой,
Подкрасться к антилопе мирно пьющей.
Вспорхнула бабочка, которая большой
Покажется в сравнении с колибри.
Порывы ветра всколыхнули травы
И – словно жёлтый змей прополз по ним.
Неизъяснимое очарованье
Тех тайн бесчисленных, когда глядим
И открываем ум для восприятья.
Кому свершать случалось восхожденье
На скалы, тот, конечно, испытал
Закономерность  резких проявлений
В сухих слоях воздушных – то дрожал
В тени, то липким потом обливался.
И также в сельве ночью – очень зябко,
А днём все изнывают от жары,
Но ливням долгосрочным, жёстким шквалам,
Безжалостному  зною…  похвалы
Безропотно  индейцы возносили,
Сходясь к подножью пирамиды жуткой –
Пронзённые шестами черепа
Второй стеной к ней будто прилипали.
Жрецы костры жгли возле ку*. Толпа
Воинственно  глушила вопли жертвы,
Которую тащили для обряда
На теока’ли* к алтарю в крови.
Кровь с камня не смывали, и зловонье
Звало на трапезу и мух рои,
И прочих насекомых небрезгливых.
Молюсь , чтоб впредь Творец наш не сподобил
Ту  жуть мне лицезреть в снах ещё раз.
Чудовищных не знать бы изваяний
Богов их или демонов, окрас
Уйчилопо’стли  и Тескатлипо’ка.
Недаром девочка, подобно сельве
В объятьях тьмы тропической ночи,
Дрожа от страха, смелой быть училась,
А сердцу говорила: - не стучи
Тревожно, духом я тверда останусь,
Своей судьбы строительницей стану;
Мне образ символический сном дан –
Придёт Бог сильный светлолицей расы
С востока, из неведомых нам стран.
И я его меня любить заставлю,
В моей глуби мир новый зародится:
Меsti’zo*- мира светлого дитя.
И новый свет поймёт мой шаг, надеюсь,
Chinga’da*- стрелы лжи, не полетят
Вслед той, кто изменять себе не стала.
Знамения ведь посланы мне только,
Никто другой увидеть их не мог: -
Крушение империи великой,
Цивилизация иная… Бог… -
Под  тяжкий плач мой жгучими слезами.
Тому, кто добивается большого,
Бояться нечего тех ярлыков,
Что вешают невежество и глупость…
Скорей бесчестят прозвища – врагов,
Дающих в злобе их, а не клеймённых.
Хоть хрупкой девочка была, но стойкой
С индейским духом, но моей душой.
Прости , Мали’нцин, долго я не знала,
Как трудно быть всегда самой собой
Для женщины, спелёнутой обычьем.
О, сны мои: маис, агавы, пальмы,
Глазами испытующие дух,
Губами шевелящие напрасно
И руки тянущие вслед. Мой слух
Веленьем всемогущим управляем,
Благоговейным трепетом наполнен.
Прозрачный водопад и пляска вод,
Теряющих в порыве страстном почву,
Как в «болеро» Равелевском зовёт
К апофеозу тайной, дикой силы.
Учусь искусству жить – не прозябая;
Стою у волн, с фатальной слепотой
Ловящих жертву, бьющихся о камни.
Не дам схватить себя судьбе немой –
Мотив не смерть, а жизнь мне предвещает.
Мечта Малинцин кондором летает,
 Парит, играя с солнечным лучом,
Талантов несомненные зачатки
Заставят впредь с кортесовым плечом
Своё, нежнейшее, поставить рядом…
С влекущих гор приходит ветер, треплет
Деревьев космы и кустов. Поют
В остывшем воздухе цикады юга.
Молчальница луна глядит. Снуют
С фонариками светляки повсюду,
Всем усладительная ночь сны дарит,
Но рвётся дух космический и днём,
И ночью тайною разверстой к мыслям
И в чувства облекшись, в глазах сверкает.
В земное лишь происхожденье веря,
Мы говорим: незаменимых нет.
А как нам с нею быть, дверь распахнувшей
Фантому?  Не художник, не поэт,
А проданная матерью в рабыни.
Талант её – свет дальних звёзд во мраке,
Мысль сокровенная, провидца – дар.
Не виден этот свет – не от свечи он…
Он  - в сердце – пожирающий пожар.
Не каждый тайный свет принять умеет…
Как гладила луна долины, горы,
И звёзды сыпались с небес, как соль,
В кудрях растений изумрудных, сказкой
Шустрили  птицы яркие. Изволь –
И серебро, и золото – в ладонях.
Текло рекой богатство по округе.
Оно-то пагубой и стало ей.
Conquistado’rеs , gaville’ros* плыли
К тем берегам; глазели с кораблей
На царственно прекрасную природу.
          …   …   …   …   …   …   …   …
Сам бог войны и голубого неба
Индейцам племени ацтеков дал
Прекрасный  остров в озере солёном,
Чтоб величайший город рос; назвал
Его народ, гордясь, Теночтитла’ном.
Каналы , акведуки украшали
Тот город, и волшебные  сады,
И храмы, и дворцы, и пирамиды…
Поэты и певцы на все лады
Ацтекскую столицу возносили.
Хоть там обсидиановым ножищем
На камне жертвенном жрец вырезал
Сердца людские, принесённых в жертву,
К  Тескатлипо’ке* их он простирал,
Чтоб силою сердец  та напиталась.
Зато  Кетцалькоа’тль, бог – Змей Пернатый,
О звёздах знанья дал и научил
Людей считать по звёздному движенью
Все дни календаря и, не просил
Себе бог этот жертвоприношений.
В ту пору доминировали всюду
Ацтеки ; брали подати с племён
У тласкальте’ков, чолульте’ков, прочих…
Те, затаившись, ждали лишь времён –
Свои обиды перелить в расправу.
          …   …   …   …   …   …   …   
Немного о Кортесе расскажу вам.
В семье дворянской, небогатой рос.
Юристом был, затем – землевладельцем,
Поздней военным стал. Возник вопрос:
К своей персоне как привлечь вниманье?
Вот юноша – конкистадор  отважный;
Полна опасных приключений жизнь.
Когда испанцы Кубой завладели,
Алька’льдом* дважды избран был. Кажись,
Доволен будь своей судьбой, проситель.   
Но к алчности – губительному яду,
Его, как пьяницу к вину, влекло.
И, поднят флаг на корабле Кортеса;
Флотилия, чтоб солнце не пекло,
Под звёздным небом к Мексике подплыла.
Испанский всадник с лошадью индейцам
Единым показался существом…
И, встретив конницу, пустились в бегство,
Шлем предводителя сверкал притом,
Как головной убор Кетцалькоа’тля…
Эрнан Кортес в мечтах был – триумфатор,
За золотом приплывший в этот край,
Смирил народ Tаба’ско и Тласка’лы.
Поняв, что Мексика – природный рай,
Решил прибрать  богатства Моктесумы*.
Прослыл освободителем, поскольку
Защитником всех слабых объявил
Себя . Его прозвали «Сыном Солнца»;
Вид божеский и, в обращеньях  мил –
Послы к нему шли с щедрыми дарами.
          …   …   …   …   …   …   …   …
Недвижно, душной полночью, о прелесть,
Склубясь котёнком, на циновке, спит
«Лилит», кто « мексиканской Евой»,
Предстанет  для потомков…  Не сулит
Малинцин  рок напевных наслаждений.
Родная мать, лишь схоронив супруга,
Уже в обьятьях нового вождя;
Наследника счастливцу преподносит,
А дочь свою везёт в сезон  дождя,
В провинцию  Табаско, как рабыню…
Строптивицу  два раза продавали,
Роль страшная ей вышла на века –
Порабощенье и насилье знала…
Ведомая знамением, стойка
И волею, и духом индианка.
Она, как отзвук диких тех событий,
Как звон маримбы и как плач гитар,
Как танец жертвенный, как пирамида,
В кругу овечьих блеющих отар,
Мне говорящая во снах и думах:
-Хотела жить достойно и спокойно,
Судьба ж активную вручила роль,
Но сфокусирован герой – мужчина,
А мне, непонятою быть – изволь,
Была  одной из двадцати красавиц,
Подаренных испанцам в Потонча’не.
Там  жители хотели подстегнуть
Кортеса, без сражения  в Табаско,
Продолжить  дальше свой кровавый путь.
Всех девушек заставили креститься… -
Так нарекли провидицу Мариной
И девушку Кортес  Алонсо* дал,
Известному конкистадору – другу,
Из всех храбрее он, силён, удал,
Кого дурман любви опутал сразу,
Но индианка быть с ним не желала:
- Коль доля мне служить, то – самому… -
Она владела языком ацтеков,
Превосходя при этом по уму
Иных прославленных конкистадоров.
Решил Кортес  забрать себе Малинцин,
Подаренной свободу обещал,
Коль установит отношенья дружбы
Его с людьми её страны. Сказал :
- Прошу секретарём мне быть отныне-.
На что  каси’ка*дочь  дала согласье,
А сердце застучало : - отчий край,
Сегодня и печально мне и дивно,
В мечтах рисуется блаженный рай
Подругой верной стать «Кетцалькоа’тлю».
И, может быть, достигнуть высшей цели –
Рождение другого мира зреть,
Отчизне подарить  метиса – сына,
Подобным отпрыскам помочь суметь
Стать «ядрами» на Родине в грядущем.
          …   …   …   …   …   …   …   …   …
Густы, как травы, косы смоляные
И, как у лани индианки взгляд,
Певучий ветер – смех Малинцин смелой…
Любимая Кортеса и собрат
В рискованных походах и свершеньях,
К тому же, стратегический советник
И проводник в тропических лесах,
Сокрытая завесою обиды
Приниженною предстаёт в глазах
(Из-за историков предвзятых) неких.
Что ж, сам Кортес не знал, каким раденьям
Причастна дева, сильно ль креплена
Индейской верой  –  Отчего безмерность
Желаний гордых женщине дана?
Пленяла мягкой бронзой ног точёных
И тонким станом… Сладостным недугом
В мужчинах плоть томила; страсть – рекой.
Малинцин и Эрнан повсюду рядом!
И переводчицей слыла такой –
Пол войска за которую не жалко!
Воспоминания души есть муки,
В беспамятстве шагов ночных глухих
Где радость узнаванья драгоценных
Омрачена бесплотностию их;
С рассветом, в мир теней они вернутся…
Где скрыта тайна всех побед Кортеса,
Помимо частных фактов и причин?
Во снах передо мной порой иначе
Встают событья яростных картин,
Которые историки рисуют.
Душа моя дотошная  взыскует
Переосмыслить о Малинцин миф.
От наносного зла отмоем память.
Патриархальный строй её родив,
Учил второго сорта быть гражданкой,
Звеном, связующим мужчину с властью,
Послушной быть владельцам новым всем , -
Тем  упростил служение испанцам…
Свыкаясь с христианством между тем
Малинцин получала облегченье.
Из всех теу’лей* выбрала Эрнана
Малинцин сердцем редкостным своим
И согревалась ласками героя
Как солнечным теплом,  но с дорогим
Торжественный союз не заключила.
- Кто видел свет, не сможет жить во мраке –
Её ответ был, пояснила так :
- Став мужем, ты пресытишься чужою
И будешь думать, что попал впросак,
Тобой воспоминанья овладеют,
Уйдёшь за море рано или поздно,
В свою страну, к другой уйдёшь, теу’ль.
 Покинутой и жалкой мне ль остаться?!
Пока роднят нас сонмы стрел и пуль,
Но боль в душе  - врагам я помогаю…
Ты ль бог?  - Обман… Но верь, мой господин, мне
Хоть не свершила б для себя одной
Такого  - только вера в провиденье…
Кровь индианки смешана судьбой
С твоей, как в свадебном обряде нашем,
Но дети ложного Кетцалькоатля
Увидят Попокатепе’тля* дым,
Что из жерла нам пламя извергает.
И станет капище богов – иным.
Единым  станет бог Анауака.
          …   …   …   …   …   …
Властителю ацтеков «тлатоа’ни»
Дан титул – значит: «тот, кто говорит».
Военачальник он и жрец верховный,
Делами всеми, судьбами вершит;
Власть почитаемого беспредельна.
Но не горит огонь в глазах, как прежде
И краски на щеках уж не цветут,
И сердце воина покрылось пеплом,
Лишь губы в гневе змеями сверкнут –
Ужалят каждого, кто прекословит.
Индейцев летописцы повествуют,
Мотекусома  –  «гневный Господин»
В неотвратимость бед  для царства верил…
Дочь соблазнил испанский дворянин,
Чтоб верным рыцарем стать лишь на время.
Её ж любовь к испанцу* двери Царства
Открыть пришельцам тоже помогла,
В руках их – арбалеты, аркебузы
И даже артиллерия была,
Чтобы разрушить образцы Культуры.
Так  Хаггардом рассказано нам в книге,
Но у жреца племянник был, не дочь,
Прославивший  патриотизмом имя.
И в следующий раз душа не прочь
Куауте’моку  отдать страницы.
Плач, полумиллионный город, плачьте
Теско’ко и Таку’ба вместе с ним –
Являвших государства Анауак.
Был тройственный союз непобедим –
Ацтеков, называвшихся «тено’ча».
          …   …   …   …   …   …   …
Скажите мне, за что мы чтим Елену,
Святую Магдалину, Руфь, Юдифь?...
Малинцин же, иной зовёт чинга’дой,
Содружества с врагами не простив,
А многие и знать её не знают,
Тогда как женщина, конечно, эта
Была избранницею высших сил.
Союз её с Кортесом – шквал военный…
Одаривал рок деву и судил,
Ведь повод к ревности был у обоих.
Вот доблестная верная Малинцин
Воскликнула не жалуясь, не мстя:
-Убей меня, Эрнан, стань, кем желаешь,
Женись на знатной, но – храни дитя;
Он первый мексиканец, сын наш, Мартин.
И принеси свободу тотона’кам.
Просты индейцы – больше им не лги!
Ты в город Семпоа’лу вступишь,
В Тласкалу – следом, только помоги
Согнать с земель всех хищников – ацтеков.
Мы взять Теночтитла’н  тебе поможем –
Под знаменем твоим есть племена
Так возмущённые ацтекским игом,
Что гнев их – океанская волна,
Накроет моктесумову столицу.
Читатель, слово «мы» прошу запомнить.
Одной  Малинцин ли не понутру
Страна, где матери детьми торгуют,
Под барабаны радостно орут,
Когда у жертвы сердце вырывают?
          …   …   …   …    …   …   …
И пенилась, и пела средь чинампас*
Подобная нефритовым цветам,
Вода озёрная в Теночтитлане,
Который  не затмить всем городам
Под мексиканским куполом лазурным.
И зрели тыквы там длиною в локоть,
Початки кукурузы – в жернова,
Близ  тучных амаранта обезьяны
Скакали и играла детвора,
И хлопок вырастал там разноцветный,*
И рощи  пальм, какао, гуайа’бы…
И среди них прекрасных много птиц
С блестящим разноцветным опереньем;
Пред пеньем их  - желанье падать ниц,
Как горным соловьям внимать им молча.
Ни голода не знали там, ни жажды,
Ни нищеты, и весел был народ…
Но в год, когда  Монтекусома  правил,
Кортес  второй раз к берегу вёл флот,
Индейцы там  Кетцалькоатля ждали,
И приняли как божество испанца.
Всё ж, чтоб смекнуть, кем был из двух божеств:
Кетцалькоатлем иль Тескатлипо’кой
Ацтекский жрец  придумал хитрый жест –
Пришельцу их костюмы дал примерить,
Но не в один испанец не облёкся
И тем не дал ответа на вопрос,
Зато к индейцам всем Икнокуи’катль*
Являться стала всюду – море слёз,
А вслед – осада и Теночтитлана.
Печальная коварная судьбина!
Уж сломанные дротики лежат,
Лишились крыш дворцы, дома и храмы.
От крови алы стены и кружат
Растрёпанные воинские перья.
По бывшим площадям Теночтитлана
Разбрызганы мозги его детей
И озеро Теско’ко стало красным,
И душит смрад, кишат клубки червей,
И тянутся по улицам их нити.
Солёным было озеро Тескоко,
А воинам пришлось ту воду пить,
Дабы понять, что солоней вкус крови
Со слезами… Ацтеков не сломить! –
Пусть впереди страна лишённых плоти.
  Малинцин (1505-1531, точнее дат нет.) – новорожденную нарекли Малиналли, потом добавили
имя Тенепаль, что означало:»та, кому легко обращаться со словами и говорить с воодушевлением». Испанцы назвали девушку Мариной. У ацтеков буквы «р» не было, они про -износили  «л» и добавили окончание «цин», выражающее уважение. Общеизвестным стало имя Малинче, но это – из-за неправильного произношения испанцами, поэтому я называю свою героиню Малинцин.
Теночтитлан – столица ацтеков, на его развалинах построен город Мехико.
Монтекусома – известен широкому кругу читателей как Монтесума.
Ацтеки верили, что их любимый бог Кетцалькоатль, удалившийся на восток, однажды вернётся.
Икнокуикатль… - «скорбная песня» - плач, связанный с погребальными обрядами.
Патио – внутренний двор.
Нопаль  - вид кактуса,  годного для приготовления еды и дающего съедобные плоды. В Мексике,
Около  500 видов кактусов, которые поют, кормят и одевают мексиканских крестьян.
Ку – индейское капище ( языческое культовое сооружение)
Теокали  - храм в Месоамерике
Тиангуис  - рынок, базар, торговая площадь в Мексике
Чингада – что-то вроде «использованная»  (презренная)
Tonatiuh – Dios del Sol y se;or de la vida
Эль алкальдэ – алькальд, городской глава, главный судья.
Теночтитлан -  в честь ацтекского вождя Теноча
Тескатлипока (жен.) –  жестокий бог, ещё его называют Красным из-за куртки, сделанной из кожи человека, принесённого в жертву;  соперник Кетцалькоатля
Касик – вождь племени
Теулями  индейцы называли испанцев
Алонсо – Алонсо Эрнандес де Пуэртокарреро
Кортес, позднее описанных и других событий, женился на очень знатной представительнице аристократических родов Испании, а донью Марину выдал замуж за известного испанского идальго Хуана Харамильо, подарив девушке, при этом, землю на родине возле города
Коацакоалько (между науа Центральной Мексики и майя Юкатана)
Хлопок разноцветный – такой есть на картине известного мексиканского художника Диего Риверы.
Все имена, названия и справки исторически верны.
Продолжение следует (о выдающейся женщине 17 века Сор Хуане Инес де ла Крус)

Р.А.Н.  Регина Наумова, 2008 год