Лалита

        Река. Камыши растут расфуфыренными прядями. Жужжание комаров, неразлучное с кваканьем скользких лягушек запутывается в зеленой гриве прошлогодних зарослей. Бывает, самые бесстрашные и отчаявшиеся проводят здесь свои кропотливые вечера. И темнота режет их пальцы карбоновыми ремнями. Эхо гуляет между древесных стволов, задевая махровые кроны. Дрожат исчезающие облака, вытесняемые звездами. Река. Тшш-тшш-тшш.… Слушает сапфировая сова на часах, слушает вечер и, нахмуривая черные брови, улетает вместе с птицей в глухое небо.
        Реальность так стремительно уходит из-под ног, что, кажется, вот-вот еще один неосторожный шаг, и ты взлетишь выше этой черной совы, дальше раненого ветра. Хриплые картинки наползают на тебя  в этом сумраке, виски наливаются свинцом, все будто ждет приближения бури. Скользкие лягушки мирно осели на кувшинках. Листья не шелестят. Все приятно, все шепчет и затихает, готовиться к приходу сна. И река замедляет свой привычный бег. Поезд, рассекая вечерний туман, скрывается с глаз. Молчание. Как выстрел в висок – молчание. Как копейка, падающая на пол – молчание. Такое резкое чувство, такое странно замаскированное одиночество. Все вокруг раздваивается на тишину и молчание. «Я» растворяется. Где? Меня больше нет. Есть лягушки, луна, дорога, деревья – меня нет. Старая листва шелестит под ногами. В реке погасает отблеск острого месяца. Может это я? Спящий холм, благоухающий травами. Сомнение, летающее в воздухе. Как павлин, растопыривший перья, красуется ими, – мои ресницы яростно ищут ответа. Так надо ли уходить вдаль, чтобы вернуться к утру? Протяжно поет свои песни цыган и мысли уходят за горизонт. Туда, где спит солнце.
        Давно уже сидит на дереве старый сыч. Пройдя возле него, он жалобно вскрикивает и улетает. Так всегда – никто не хочет разделить твое одиночество. Он – как старый цыган – монумент, изваяние, мираж. Он… досаднее пугающее чучело. И ремни еще туже затягиваются на моих руках. Треск вокруг, словно старое полено сжигают на костре. Пинками ветер гонит меня за ограду. Дикая изгородь все четче вырисовывается в тумане. А гитара – манит и ласкает наивные уши.
        «Намасте» - здороваюсь со старым факиром. Кивок. Садимся. Смотрит на меня пронизывающим взглядом. Синее превращается в черное, сапфировая сова наблюдает за разгорающимся костром. Душно! Ах, как мне душно! Он взял меня за руку и спел несколько строчек. Теперь – тишина. Сова уносит с собой останки прогнивших тряпок, роняя жалобные звуки. Мое? Кивок. Раз-два-три – бегут секунды. Каждая отдельно, каждая имеет границу и форму. Квадрат-треугольник-круг. Каждая отдельно. Одна – как река. Другая – как осень. Создавая четкие линии, размеренным шагом иду за ними. Анахорет назвал меня Лалитой.