Поэма странник ночи

 
    ***

Сказ из цикла «Мерцательная аритмия»


Странник ночи
           

Привет вам, странники ночи!
Вам, правнуки Буса Белояра, 
посвящаю свою песню.
С детства я завидовал вашей смелости.
В ваших стременах нет понятия – время.
Я был мечтательным отроком, когда мой отец
впервые посадил меня 
на молодую вороную кобылицу, 
ударив её на прощанье по крупу. 
С тех пор я всегда был в пути.
И я сам стал странником ночи.
Я видел разные страны и разных людей.
Все они похожи друг на друга, 
как жёлуди на дубе:
все хотят шуметь зелёной кроной 
и радоваться солнцу.
Не всем это удаётся. Не всем хватает места.
Порой нужно выпить кровь у брата, 
чтобы пробиться к свету.
А когда кто-то из них пробивался к свету, 
многие самонадеянно верили в то, что та земля,
которую они обнимают своими корнями, – 
это их земля.
И чем больше они в это верили, 
тем сильнее хватались корнями за землю, 
тем быстрее становились одинокими 
и подозрительными.
И ветру не составляло большого труда 
вырвать их с корнем,
потому что не было у них ни друзей, 
ни братьев;
потому что под их кроной могли расти 
только мелкие кустарники и мхи.
Должно быть, поэтому я стал странником ночи.
Мне с детства хотелось стать странником ночи.
В моих стременах нет понятия – время.
Я не хватаюсь за землю. 
Я странствую по земле.
Я вижу, что её завораживающая красота 
скрывает много опасностей,
от которых она становится ещё притягательнее
и прекраснее.
Ибо Земля есть – юная, босоногая
                своенравная богиня!
Её нельзя обижать и, считая своей служанкой, 
                причинять боль.
Её месть будет всегда неожиданна 
                и от того вдвойне ужасна.
Но тех, кого она любит и тех, кто любит её,
она одарит всевозможными благами.

Земля – это огненный горн 
и ледяной поток для закалки булата.
Как волны сверкающего океана
разбиваются вдребезги об утёсы,
так и нас заплёскивают  буйные
ослепительные брызги эмоций. 
Мы также эмоциональны и порой
безрассудны, как наша мать.
Затерянная в необъятных чащобах Вселенной,
Земля – это только маленькая, глухая, лесная заимка, 
по которой блуждают, теряясь 
во мгле и туманах,
между явью и навью, вот уже 
как миллионы лет
мириады и сонмы существ 
в поисках пропитания, славы и счастья.
И нет им покоя.

Много лет моя вороная кобылица, будто скребницей
чешет копытами заиндевелые травы притихших полей,
звоном подков заплетает косы струям горных ручьёв;
чуткими ушами стрижёт приглушенный ропот сонных
перелесиц, где по ночам меж кедров и сосен сверкает
пером сказочной  Жар-птицы  - серебряный месяц...

Я вижу, что Земля никому не принадлежит кроме Неба.
И вот уже поседели мои виски,
и от ветра появились у глаз морщины.
Мои глаза слезятся на солнце. 
Может показаться, что я плачу.
Душою я всегда молод. 
И сердце моё всегда смеётся под ветром.
За это время у моей кобылицы 
вырос не один прекрасный жеребёнок.
И этот, что сейчас скачет во тьме, –
тоже прекрасен.
И я плачу, просветленный. 
Я отдаю низкий поклон Небу
за то, что Оно одарило меня возможностью 
чувствовать и видеть эту красоту,
за то, что Оно пропускало через моё сердце 
головокружительный водопад впечатлений.
Я ни о чём не жалею. О чём мне жалеть?
В глуши тёмного бора на душистых еловых ветках 
я устраиваю себе ночлег.
Я ем дикий мёд и пью горячий взвар, 
настоянный на целебных травах.
Смолкает  даже ночной ветер, когда седой Велес
играет на гуслях дождя свою грустную песню. 
Я слышу, как в притихшей чаще 
перешёптываются шишиги с кикиморами,
как дивы, переминаясь с ноги на ногу, 
шуршат листвой и неосторожно трещат сучьями.
Я вижу, как русалки плетут венки из повилик 
и заводят у тёмных омутов хороводы.
Я вижу, как седые ковыли и ворожбиные травы
с любовью и  благоговейным трепетом
кланяются в пояс мудрому гусляру-Велесу. 
Тогда в мою душу льётся серебряный свет.
Умиротворенный, я засыпаю...

И опять во сне я услышу голос Лады-Матушки. 
И опять будет сказано мне, 
что мой путь должен лежать 
через киммерийские степи –
к подножью древней Яйлы, 
где когда-то я вырос, 
где когда-то осели мои пращуры – 
внуки Велесова рода.
Там, в безвестном благодатном селенье, 
в старой мазанке, 
живёт одинокая, красивая 
женщина со своим сыном – 
мечтательным отроком. 
Ему я должен буду отдать вороного 
жеребёнка – Джингу.
Его, – своего единственного сына, – 
я должен буду посадить на горячего Джингу, 
пожелав от души крепче держаться в седле
и не терять Веру.
О, бедная женщина, 
увидишь ли ты когда-нибудь ещё своего сына? 
Он станет странником ночи. 
В его стременах не будет понятия – время.
Ему будет играть ночной ветер, 
словно седой Велес,
на гуслях дождя свою грустную песню.
Он не будет хвататься за землю. 
Он будет странствовать по земле.
Следом за ним и я покину 
это благодатное селенье. 
У странников ночи нет единой дороги... 
Как прежде, я буду продолжать свой путь 
до тех пор, пока вещая Макошь 
не перестанет вить огненную кудель 
моих странствий... 

Но не ведал я того, что таким 
невыразимым трепетом 
наполнится моё сердце,
когда увижу вдали, под сенью чинар, 
старую мазанку,
когда навстречу мне выбежит 
легкий, как ветер, тёмно-русый отрок,
когда поднесёт мне ковш родниковой воды 
красивая, мудрая женщина.
Не ведал я, что вода окажется такой сладкой.
Не ведал я, что вдруг закачается и прольётся елеем 
на сердце моё – фаянсовая чашка неба.
Не ведал я, что вдруг помутится взор мой
и из глаз брызнут слёзы.
Не ведал я, что руки земной женщины 
окажутся такими желанными.
Не ведал я, что так быстро привяжусь 
к тёмно-русому отроку, 
в глазах которого я увидел 
неизбывную страсть к странствиям.
И сжалось моё сердце от мысли, 
что однажды на закате я должен буду посадить 
своего единственного сына на вороного Джингу, 
ударив его на прощанье по крупу,
перепоручая сына седому Велесу.
И слезами сочилось моё сердце. 
И сетовал я на судьбу свою, 
и просил Небо удержать сына. 
Ибо нет на свете ничего лучшего, 
чем обнимать корнями родную землю
и делить под прохладной сенью старых чинар 
ложе с земной женщиной.
Ибо нет ничего лучше того, 
чем видеть, как весёлыми жеребятами 
в благодатной долине резвятся твои внуки.
Ибо нет лучше и благодатнее долины, 
чем та, которая полита потом отцов,
омыта кровью дедов и хранима 
духами пращуров.
И нет слаще той родниковой воды, 
которую пил с детства.
Ибо форель - и та возвращается 
метать икру в тот ручей, 
в котором родилась, чтоб умереть в нём. 
Ибо и многие человеки заново 
родятся в том роду, из которого вышли... 
И молил я Небо: если нельзя 
ничего изменить, 
то прежде послать хоть малого жеребёнка.
Чтобы было куда вернуться страннику ночи, 
когда вещая Макошь устанет вить
огненную кудель его земных странствий.
Ибо нет на свете ничего лучшего, 
чем обнимать корнями родную землю
и делить под прохладной сенью старых чинар 
ложе с земной женщиной;
и видеть, как весёлыми жеребятами 
в благодатной долине резвятся внуки.
И нет слаще той родниковой воды, 
которую пил с детства.
И нет лучше той долины, из которой вышел 
и в которую предстоит вернуться вновь…
Дабы не иссяк и не заилился ручей, 
а от того не обмелело и не замутилось море... 
Ибо в этих стременах нет понятия - время.
В этих стременах - вечность.
И всадник на вороной кобылице
              возвращается всегда к дому.

Так думал я, – бывший странник ночи, 
обрывая с позволения мудрой Макоши
огненную кудель своих удивительных 
странствий.

2007
Санкт-Петербург