Прасковья

Мне больно. Сползает пробитая крыша...
Меня не узнают, меня не услышат.
А всё потому, что я слышу пророка,
И он предлагает подпеть в караоке.
Он мне говорит, что я глупый кузнечик,
Что путь мой извилист, а дальше – конечен.
А то я не знаю... Зачем же мне тыкать
Перстом указующим в лапти из лыка?
Он слишком правдив и по-чёрному грузит,
Поёт на мотив типа «грелка и Тузик».
И что же мне делать? Раздвинуть пределы,
Пока моё тело ещё не сомлело?
Остаться банальным в мейнстриме фатальном,
И там кувыркаться фрагментом фекальным?
Торчать ли в буфете, сидеть у параши,
Снимать ли заранее обувь, гамаши?
Потом обмирать в белоснежной рубахе,
Быть посланным к чёрту, а может быть, на хер.
Никто не нальёт, ничего не намажет,
Но есть кое-кто, для кого это важно,
Чей образ, конечно, слегка приукрашен,
Но кашу в тарелку наложит Параша…
Она обнимает и шепчет: «Ну что ты!..
Я ради тебя разрывала колготы,
И в стойло тебе загоняла Пегаса,
И всё для того, чтобы ты обоссался?»
Она улыбается готам и панкам,
А хули - в запасе полно валерьянки.
Ей даже не жалко настойки женьшеня,
С такою-то женщиной чувствуешь – гений!
Зайдёшь в туалет, облегчая раздумья...
Пускай всё в говне, а я в белом костюме.