Баллада забытых мелодий

Коль именуюсь с гордостью поэтом,
Имею счастье предисловье намарать
При помощи стихов и вам ответы
Заранее на все вопросы дать.

Все это – вымысел, не буду притворяться,
Быть может, с легкою оглядкою на факт.
Такие сказки юным девам снятся,
Ну, а писатель в том не виноват!

Чтоб не тянуть: все это – «нешедевр»,
А тема интересна, но стара,
И чтобы зерна отделить от плевел
Мне недостаточно коварного пера.

Ну, вот и все, читайте для забавы,
Не думая о скрытом смысле слов.
Что может быть безжалостней расправы
Суровых критиков над стаями стихов?

БАЛЛАДА ЗАБЫТЫХ МЕЛОДИЙ
Я помню тебя. И пишу это, чтобы не забыть. Я помню тот тихий звездный вечер в горах, пение удивительной птицы в ночи и полный сладкой тоски ясный рассвет. Я помню ласковый говор огня в очаге …  А вот имя твое я  уже забыл. Да это и не важно. Открытая дверь, ночная мгла, весенний запах горных цветов и твое лицо… Загорелое, веселое, но все же немного усталое. Правильно, ведь ты всю ночь сидел возле моей кровати, вглядываясь в болезненно-бледные черты. Я ведь не спал. Травы, настойки, теплое молоко – что бы мы делали без наших друзей? И все-таки…
У меня был жар. Наверное, мне больше никогда не будет так страшно, от этого мутился рассудок. Наверное, поэтому некоторые моменты той ночи навсегда остались в памяти, а некоторые растаяли, точно весенний лед. Я помню твои руки, твои длинные, хрупкие, но сильные пальцы, и ту еле слышную мелодию, которую ты напевал под перезвон металлических струн. Звук лютни был настолько чистым, что мне казалось, будто струны у нее хрустальные. Ты пел всю ночь, но только та печальная баллада осталась со мной навсегда. Ты тщетно пытался убаюкать меня. Мне не хотелось спать.
Утром мне стало лучше. Но отведенное мне время кончалось. А ты ушел на рассвете, за несколько минут до моего возвращения в реальность. Только улыбнулся, обернувшись… Прощай! И спасибо за песни, брат… 
«По дороге в мир снов»

Рассветное утро росой разрыдалось,
Чуть сладкой от солнца и свежей зари,
Хрустящей листвой на ветру сотрясаясь,
Румяная ива вздохнет изнутри;

Заманчивый запах весенней тропинки –
Чуть кислая хвоя и ягодный сок;
Меж веток тончайшая вязь паутинки,
И мокрый паук в ожиданье продрог.

Пичуги проснулись, прохладу почуяв,
И, жмурясь, встряхнулись от капель с ветвей,
Сова, встрепенувшись, в дупле заночует,
А небо немного, но станет светлей.

Уверенный шаг раздается негромко,
Спокойное эхо по лесу спешит,
Но птицам не страшно, и песни их звонки -
И путник задумчивый их не страшит…

Печален иль весел идет он по свету
И песню лукаво мурлычет под нос,
Не ведает правил, не знает запретов,
Высок, и прекрасен, и звонкоголос.

Заплатанный плащ развевается ветром,
Как юркий язык одинокой свечи;
И путь измеряется метр за метром…
Он там, где под утро проснутся лучи.

Подошва у старых сапог растопталась,
А рыжие пряди лежат на плечах,
Глаза-изумруды бесстрастны остались,
И правда роится в напевных речах.

Он странник бездомный, так было сначала,
Он терпит в пути адский холод и зной,
В дорогу не взял ни клинка, ни кинжала,
И только гитара висит за спиной.

Изящные пальцы аккорд зажимают,
И чистые ноты как стрелы летят,
И птицы взволнованно песне внимают…
Ушел менестрель… Только песни звенят.

***

1192
Прохладная ночь на окраине леса,
Ворчанье костра и полночных сверчков
Под смех светлячков в высоте поднебесья,
Под шорох языческих древних богов.

Прохладная ночь и напевы чудные,
Сияние струн переливами нот;
Здесь каждая песня поется впервые
Без бремени тяжких, пустых  позолот.

Здесь слышен балет вечно белых снежинок,
Дождя озорного веселый канкан,
Град пляшет чечетку, весной одержимый,
А лиственный вальс пестроцветен и прян.

Безмолвие света и темени звуки,
Звон битых сердец под ногами и хруст,
И склеенных душ в пустоте перестуки,
Шуршит в честь прощанья посаженный куст.

Как духи поющих ветров здесь смеются!
Ловцы сновидений, как змеи, шипят,
Но шепчутся травы и призраки рвутся,
И все это – музыки легкий наряд.

Поет менестрель, но срывается песня  -
Копытная дробь нарушает покой.
Вдруг вылетел всадник из темного леса,
Коня осадил он могучей рукой:

- Зла тебе я не желаю -
Лишь погреюсь  у костра,
Мне поутру в путь пора,
Так что сяду я  у края!

Ему без сомнений певец отвечает:
- Прошу, оставайся, я спутнику рад;
Я в Яффу иду и в пути не скучаю,
И песням моим не бывает преград.

- Значит, ты из менестрелей -
Безоружный дуралей!
Гнать бы надо вас взашей -
Нету пользы в пустомелях.

Мой скакун хромает что-то,
Мне загнать его нельзя;
Нелегка моя стезя,
Да отречься неохота.

Мне с тобою по пути,
Кто ты есть – мне безразлично,
В путь вдвоем? Ну что ж, отлично –
Безопаснее идти.

Певец усмехнулся: - Я так благодарен,
Но кто же ты, рыцарь, далек ли твой путь?
Знаком мне твой орден, вассал государев -
Крестом ярко-красным украшена грудь.

- Тамплиер я, не скрываю -
Рыцарь храма сэр Гильом;
Ранен был в бою врагом,
Ждет меня земля святая.

Ранен был – оставил войско,
Но растаял страшный сон,
И скачу я в Аскалон,
Слышу битвы отголоски.

- Я странник бездомный, – певец рассмеялся,
- Кто знает, быть может, и мне в Аскалон?
Идти наугад никогда не боялся -
Везде будет слышен струны перезвон!

- Ты не слишком размечтался?
Будет видно, как и что.
Я устал. Немудрено -
И зачем с тобой связался?…

***

Лишь солнце, проснувшись, прищуренным оком
Окинуло царство грядущего дня,
Певец с крестоносцем пошли одиноко,
Ведя под уздцы боевого коня.

Сквозь теплые струи дождя затяжного
До Яффы они добрались наконец.
В таверну зашли; привязав вороного,
Сел воин с вином и с гитарой певец.

И разные песни тогда прозвучали,
И слышал их всякий, и слушали все.
Звучала мелодия – люди молчали,
И словно затих вялый шелест бесед.

Пусть кто-то кричит, что он вор и распутник,
Что сказочки – глупости, песенки – ложь!
И праздно, без толку проводит он будни,
Бездомный певец на безумца похож!

Но злобные вопли толпа заглушает -
Все рады тому, кто поет за гроши…
А рыцарь четвертый стакан осушает,
Пытаясь печаль наконец задушить.

Устал менестрель и подсел к нему рядом,
И голосом хриплым сказал сэр Гильом:
- Не назвать меня лжецом!
Песни льются сладким ядом.

Однако, одумавшись, все-таки  молвил:
- Впрочем, ты не виртуоз.
Я в плену у винных грез,
Вот и спутал воду с кровью.

На грубость в ответ менестрель  рассмеялся:
- Никак, похвала? Ну конечно, ты пьян!
Иначе с чего бы ты в этом признался,
Продравшись сквозь гордости лютый бурьян.

Тебя что-то гложет – не хочешь поведать?
Я слушать готов и советом помочь.
- Негодяй! Пошел-ка прочь!
Иль клинка решил отведать?

- Но я безоружен! Да разве  ты сможешь
За шутку пустую певца заколоть?
- Мой совет: закрой-ка рот!
Нет, какой наглец, о Боже!

Это хамство тамплиеру
До добра не доведет!
- Кому нужен титул? Ты мыши беднее!
Костюм слишком старый и сильно потерт.

Кого обмануть ты пытаешься словом?
В дешевом трактире дрянное вино.
И мы понапрасну без смысла злословим,
Хоть все это глупо и просто смешно.

Грустишь потому, что не видишь спасенья?
Неужто поспорили чувство и долг?
Пожалуй, что это бессмертная тема,
Здесь каждый решает свое, - он умолк.

Со злостью ему крестоносец ответил:
- Мне навязана война,
И молитвы после сна,
И кресты в кровавом цвете,

И убийства ради веры,
И мечей фальшивый звон,
Кодекс чести чуть живой,
Лицемеры-тамплиеры.

Только я принес присягу
И от слов не отступлюсь;
Я за Ричарда молюсь…
Понимаешь ли, бродяга?

Он, конечно, безрассудный,
Но умен, силен и смел.
В песнях ты своих воспел
Путь в святую землю трудный.

Я помочь ему желаю,
Пусть война – не мой удел,
Пусть я к вере охладел,
Вороного в бой седлаю.

И он, замолчав, вдруг в окно засмотрелся.
Окончился дождь, закричали грачи.
И ласковый свет на щеках его грелся,
В глазах серебристых, как дым от свечи.

Он был еще молод, немного  наивен,
Но грусть затаилась в блестящих зрачках;
Как редкие капли в преддверии ливня,
Блестит седина в смоляных волосах.

***

На улице солнце, и вечер не скоро…
Решили пройтись тамплиер и певец.
Подумав немного, немного поссорясь,
По улице главной пошли наконец.

Кругом безмятежность и добрые лица,
Но сквозь тишину прорывается крик:
Ведут на костер молодую девицу –
Но ведьму ли тащат  иль жертву интриг?

Как много оттенков у черного цвета!
Нет двух одинаково черных пар глаз.
Есть черный, как крик в пустоту без ответа,
Есть черный, как ненависть искренних фраз;

Есть черный, как дух новолуния мрачный,
Есть черный черней вороного крыла,
Есть матово-черный, есть черный прозрачный,
Есть угольно-черный, сгоревший дотла.

Есть бархатно-черный и черный могильный,
Есть черный как боль или черный как смерть,
Есть черный как клякса и черный всесильный,
Есть черный немой и способный греметь;

Есть черный бездонный, как страх или омут,
Есть черный, как чья-то шальная душа,
Есть черный небесный – мечта астронома,
Есть черный, что мертв, но способен дышать;

Но только один ослепительно черный
Горит, словно вечность, под тенью ресниц,
Увидев хоть раз, ты навеки запомнишь,
Безудержно-черные вспышки зарниц.

Красавицы статной глаза на минуту
Вдруг встретились с взглядом  Гильома в толпе
- И здесь завелись лицемерные плуты, -
Устало промолвил певец нараспев.

И вдруг, посмотрев на лицо тамплиера,
Сказал: - Эту девушку можно спасти,
Помочь ей бежать – но фанатики веры,
Как армия, встанут у нас на пути.

Я буду зевак отвлекать песнопеньем –
Разрежь незаметно веревки ножом!
Разрезав, беги, ведь не будет прощенья,
И если поймают – ты будешь сожжен.

И вот менестрель ударяет по струнам –
Заслушавшись, вдруг замирает толпа…
А песни летят, как в лесу накануне…
И рыцарь внезапно куда-то пропал…

Танцуй, менестрель, кружат  хищные искры
Жестокое танго с ночным мотыльком;
И пляшут по веткам дымящимся птицы,
Как духи огня по углям босиком!

Ползет-извивается плющ ядовитый,
Колючей змеей извернувшийся в такт,
И пьяные бабочки, смертью укрыты,
Заснули в багряных и сочных цветах;

Пусть пляшет по свежему следу волчица,
Пусть пляшут под яростным вихрем снега,
Пусть пляшут и ноги, и руки, и лица,
Пусть пляшет в колодце седая звезда!

Танцуй, как танцует по небу комета,
Танцуй, как танцует в агонии смех,
Танцуй, если ария риска воспета,
Танцуй, если с танцем уносишься вверх!

Сквозь чьи-то движенья, сквозь чьи-то рыданья,
С отчаяньем рыбы, скользнувшей на мель,
Пищащей иглой на границе сознанья,
Кричит безнадежность: «Танцуй, менестрель!»

Но вдруг инквизитора вой разъяренный:
- Проклятая ведьма! Ловите ее!
Но тихо… И слушают завороженно
Напев соловья – не воронье вранье.

Но что это? Вдруг менестрель исчезает,
А люди очнулись от сладостных чар;
Но поздно, и ведьма от них ускользает,
Избегнув петли, и костра, и меча.

***

Дорога из Яффы тиха и пустынна,
Лишь путник с гитарой неспешно бредет.
Идет, за спиной оставляя твердыню,
Все дальше на юг, без раздумий, вперед.

И схвачены волосы ленточкой яркой,
И ласковый ветер их треплет слегка...
Тут всадник настиг молодого бродягу
И, дернув поводья, скользнул из седла.

Их путь в Ибелин, но закат наступает,
Усталые странники  ищут ночлег;
К костру не приблизится темень слепая –
Затем раздувает огонь человек.

Костер защищает от зверя и духа,
От холода, тьмы и печали ночной.
Тогда почему же до чуткого уха
Доносится поступь… Заржал вороной!

Взволнованный рыцарь клинок вынимает,
Прищурясь в густую полночную мглу…
В сиянье костра величаво вступает
Красавица ведьма навстречу теплу.

Струятся до пояса черные кудри,
Как  лед милый взгляд опьяняющих глаз…
И легкий загар на щеках перламутром…
Как чужд этот облик излишеству фраз!

- Что за морок! Как же, дева,
Ты нашла нас в темноте?
Или верить клевете
Инквизиторского гнева?

- Ужель на ведьму я похожа?
Пускай вас, рыцарь, не тревожит
Такая глупая молва…
Люблю я Бога, а не церковь.
Зачем же правду мне коверкать?
Я верю в силу колдовства.

Вот так за пару дерзких мыслей
И жизнь на волоске повисла -
Спасибо за спасенье вам!
Позвольте я отправлюсь с вами!
Я вас благодарю словами
За то, что до сих пор жива…

- Что же, я тебя до места
Провожу, уж так и быть.
Колдовство нас не страшит –
Стало быть, пойдем все вместе.

И смотрит на ведьму Гильом с восхищеньем,
С лукавой улыбкой – она на него,
И лишь менестрель чужд прекрасным мгновеньям –
Настройкой гитары он занят давно.

- Колдунья в попутчицах – как интересно!
Такое от рыцаря слышу впервой.
Я знаю, что спорить с тобой бесполезно,
Но, может, отправить бедняжку домой?

- Может, хватит насмехаться?
Что за наглость, негодяй?!
Ты язык не распускай
И словами не бросайся.

- Спасибо вам, друзья, за помощь!
Смотрите, время уж за полночь –
Закончим глупый разговор.
Наш путь нелегок и далек,
Бесед вечерних срок истек,
Смыкается усталый взор.

***

- Как жизнь возможна без свободы?
К чему крестовые походы?
Не в этом счастье, господа.
Ведь труд отчаянный бесцелен,
Коль смысл жизненный потерян…
Да что вы ссоритесь с утра?!

- Эй, неграмотный бездельник,
Мне твой вой мешает спать!
Хватит инструмент терзать!
Хоть бы пел членораздельно…

- Вот новость, ты, видно, ценитель искусства!
Так спел бы в трактире ты вместо меня!
Забавен бы был результат безрассудства –
От тухлых яиц не спасает броня!

Вот новое утро, и снова дорога,
Проснулись друзья, но не очень спешат,
И лишь менестреля терзает тревога,
А в воздухе пылью беды аромат.

Глаза настороженно смотрят на север,
Назад, в перепутье рассветных дорог.
Что это за шелест? Колышется клевер –
Лениво качает его ветерок.

Но тень появилась вдали за туманом…
- Монах, - процедил еле слышно Гильом.
- Неужто паломник? Не слишком ли рано?
Не поздно уйти, так чего же мы ждем?

- И куда бежать решил ты?
Он вреда не принесет.
Что притих ты, рифмоплет?
Неужели карты биты?

- Он рядом, смотрите, все ближе и ближе!
Он в белой тунике и черном плаще…
Ты знаешь, опасность, как  черная жижа
У нас разлилась за спиною уже…

Приблизился тихо усталый паломник,
С веселой улыбкой в глаза заглянул;
Он рыцарю что-то родное напомнил…
Но вновь менестрель обреченно вздохнул.

- Крестоносец! Вот так встреча!
Знать, твой путь лежит далече.
Как я рад! Вокруг в лесах
Даже тень внушает страх.

Дети божьи, вам воздастся,
Если в Аскалон удастся
Вам меня сопроводить.
Я согласен заплатить!

С сомнением рыцарь на путника смотрит,
И все же вмешаться решил менестрель:
- Быть может, мне спрашивать это не стоит,
Но как ваше имя и в чем ваша цель?

Казалось, монаху лет тридцать от силы,
Но мысли в глазах – точно маска лицу;
В тех карих глазах точно жизнь погасили…
С улыбкой ответил паломник певцу:

- Я иду по воле Бога
От церковного порога,
Мое имя Доминик,
Ну а ваше как, шутник?

Крестоносец усмехнулся:
- Денег с вас мы не возьмем.
Тамплиер я, сэр Гильом.
Он поспешно обернулся:

- Эта девушка – Мария,
Ну, а это – менестрель.
Он без имени досель,
Музыкальная стихия.

- Все мы, право, божьи дети…
Вас Господь на этом свете
Не забудет никогда!
Ну, спасибо, господа!

***

Какой Ибелин удивительный город!
Как он безмятежен, сравнительно тих…
К беде или к счастью, но путники скоро
Достигли высоких ворот городских.

Монах по делам отлучился куда-то,
Певец устремился в дешевый кабак,
Мария и рыцарь, как страж-провожатый,
Пошли наугад через толпы зевак.

В торговых рядах миллионы диковин,
И взгляд крестоносца упал на кинжал:
Чудная резьба, точно эльфами кован,
Рубин в рукояти и звонкий металл.

- Подожди меня немного!
Вмиг вернусь, куплю лишь нож.
Старый никуда не гож
Не поможет он  в дороге.

В густую толпу сэр Гильом окунулся,
И дева в смятении вдруг замерла,
И чудится ей, что аркан затянулся,
Вот только охота еще не видна.

По улицам узким она отступает,
В щемящей тревоге  потупивши взгляд,
Но, злобным кошмаром из сна вырастая,
По грязной дороге шагает отряд.

- Это ведьма! Эй, хватайте!
Ей не скрыться, окружайте!
Все, попалась! Ну, веди!
Да, смотри, не упусти…

***

Лишь камеры сумрак и камень холодный,
А свет на полу от дыры в потолке.
Вода, старый хлеб, для еды непригодный,
И тень от решетки на черном окне.

Вот узница ходит по клетке бесцельно -
Ей давит на плечи тюрьма-монастырь.
Но ей небеса не пророчат спасенье,
Никто не читает Марии псалтырь.

Засов зашумел, дверь открылась со скрипом,
Ее повели сквозь пустой коридор
В старинную залу с божественным ликом,
Где ей  предстоял неизбежный позор.

А в той небольшой и  безрадостной зале
Ее поджидал сам отец Доминик.
Мария, пусть даже надежды пропали,
Сдержать не смогла негодующий  крик.

- Никак здесь суд? Какая жалость!
Но вы, отец, ошиблись малость –
Здесь не по правилам игра!
Я жертва, вы судья, как видно,
Но нет свидетелей! Обидно…
И нет причины для костра!

- Что, обижена? Как мило!
Да уж, ты глупа на диво!
Суд окончился давно,
Но тебе-то все равно.

Что, защита? Нет вопросов!
Но из уличных отбросов
Я защитников найду
Лично! Ты имей в виду.

Что молчишь? Нужны мученья?
Вот! Мне нужно отреченье.
Пара слов – и санбенито,
И к свободе дверь открыта.

Марию восторг с недоверием гложат:
- Отречься? Я не ведьма, Боже!
А в чем еще повинна  я?
Где расписаться? Я согласна,
Что совершила грех напрасно,
От церкви что-то утая.

Монах, улыбаясь, добавил спокойно:
- Чтоб поступок непристойный
Искупить, ты штраф должна
Церкви заплатить сполна.

- Откуда деньги взять бродяжке?
Вы знаете удел мой тяжкий,
Зачем же требовать тогда?
- Я готов помочь всегда
И последний шанс даю -
Ты танцуешь на краю.

Расскажи про менестреля
Все, что знаешь, как на деле:
Как зовут, куда идет,
Грешен в чем, о чем поет.

Невинны вопросы, опасны ответы,
Свобода так близко, но скрыта огнем…
А он далеко, полон счастья и света…
Всего-то и нужно – поведать о нем.

- Святой отец, прошу, простите!
Хоть истязайте, хоть кляните,
Но я не знаю ничего!
Его я встретила случайно,
И вот, хоть это и печально,
Забыла допросить его!

- Очень жаль. Ну что ж, довольно!
Отвечала ты достойно.
Приговор вон в той графе.
Это аутодафе.

- Опять костер? А я привыкла!
Раскаяния шальные иглы
Меня не жгут, поверь, монах!
Что с ведьмой станет, пес господень?
Бессмертен тот, кто благороден,
А не палач с крестом в руках!

- Все неверные бесчестны.
Ты – колдунья, мне известно.
Служба церкви – наша страсть,
Мы свою докажем власть.

***

Той ночью на площади взвился костер
И лапы к полночному небу простер…
Проклятия крик как стрела полетел,
Во тьме начертав чей-то новый предел.

***

А после по дымным обугленным доскам
Чуть слышная поступь в тиши раздалась –
То путник обычный в одежде неброской,
Остаток толпы, что давно разошлась.

Он с грустной улыбкой подбросил вверх пепел,
Подул на него, а потом прошептал:
- Очнись ото сна! – но никто не ответил,
Лишь пыльный туман над камнями летал.

Он тронул струну; из безмолвного праха
Вдруг черною птицей взметнулась душа,
Неся за собой шлейф из мести и страха
И мертвым пером еле слышно шурша.

***

- Где Мария, ты не знаешь?
Не могу ее найти.
Может, разошлись пути?
Вдруг исчезла, не прощаясь…

- Нет, прихоть не в счет, здесь причина другая.
А, впрочем, забудь, мы не встретимся вновь.
Что толку стоять, о судьбе рассуждая,
И тихо ругать безымянных врагов?

Растерянно смотрит на спутника рыцарь,
В унынии дергает повод коня,
Не в силах поверить такой небылице.
Искал он любимую тщетно полдня.

- Да, ты прав, нам ехать срочно:
На рассвете будет бой.
Поведет нас за собой
Лично Ричард, это точно!

- В чем прелести битв у руин Аскалона?
Ведь турки разрушили крепость совсем!
- Мы отгоним их от стен,
Защищая честь короны!

Яффу мы смогли отстроить,
Аскалон же нам нужней.
Он почти добыт уже,
Возражать теперь – пустое.

Если Аскалон вернем мы,
Сарацин прогоним прочь.
Надо Ричарду помочь –
Нету мне пути иного.

Если двинемся немедля,
То как раз поспеем в срок.
Точность - это не порок,
А безделье надоело.

Кстати, друг мой, я забылся:
Ты-то едешь, или нет?
Впрочем, мой тебе совет:
Ты бы драться научился.

На войне судьба жестока
И к монаху, и к певцу…
- В сраженье с певца много будет ли проку?
Пусть глупо звучит, только быть посему.

Я еду, ведь вечно поют менестрели
Где потом и кровью питается сталь.
Надеюсь, к началу сраженья успеем –
Мне кажется, я безнадежно устал.

***

Уж звезды горят, но Гильом с менестрелем,
Взяв лошадь вторую, на битву спешат,
Туда, где летают кинжалы и стрелы,
Туда, где от пыли труднее дышать.

Но вдруг у ворот Ибелина ночного
К ним стража ночная в плащах подошла,
О цели поездки спросила сурово
И рыцарю вскоре проехать дала.

Вот только певца задержали немного,
Велели ему подождать пять минут.
- Скачи, я догнать постараюсь в дороге,
Я помню примерно несложный маршрут.

Едва скрылся рыцарь, угрюмые тени
Певца окружили надежным кольцом,
Железные цепи на руки надели
И прочь увели. Это было концом.

***

А конь вороной по дороге несется,
Немного взволнован хозяин его,
Он в верности снова безмолвно клянется,
Но вдруг у лица промелькнуло крыло.

Огромная птица сидит на дороге,
Темна, точно ночь, молчаливо грустна,
И смотрит не зло, а сурово и строго,
Но ангелу смерти подобна она.

- Прочь, предвестница несчастья!
Что за ведьма? Что за взгляд?
Словно источает яд…
Вот уж не желал напасти!

Но конь вдруг попятился медленным шагом,
Поводья и шпоры без толку звенят
Сидит на дороге посланница мрака,
И конь боевой диким страхом объят.

А птица на север с безумием рвется,
Скользит, словно тень, над дорогой, и ждет.
И рыцарь, подумав, судьбе отдается,
Коня направляет обратно в галоп.

- Да, певец мне сел на шею…
Знать, беда, так как же быть?
Утром бой, к кому спешить?
Менестрелю я нужнее.

Лишь только он это сказал, черный ворон
Как призрак, растаял в ночи среди звезд.
Храмовник, смеясь, вороного пришпорил,
Не веря в значенье виденья всерьез.

***

Монах Доминик, после службы уставший,
Решил, что пора отправляться ко сну.
Молитву кровати резной зачитавши,
Он лег, потянулся и сладко зевнул.

Но лишь он вздремнул, одеялом укрывшись,
Как тихую песню сквозь сон услыхал,
Как будто бы кто-то снаружи, на крыше,
Смеясь, «Доминик» еле слышно шептал.

Монах, не дыша, тихо сел на кровати,
Но морок коварный вокруг шелестел.
Спешит инквизитор к окну… Шорох сзади!
В окне лишь обманчивый месяц блестел.

Он шторы отдернул и в темень вгляделся,
Сквозь черную вязь из ветвей за окном…
Навязчивый смех как стекло разлетелся,
Дрожа, точно эхо, он ринулся в дом.

Хихикает месяц, скрываясь за тучи,
И молния небо клубистое рвет,
И хлопают листья в безумном созвучье,
И гром, угрожая расплатой, ревет.

Вдруг ветра порыв, и захлопали ставни,
И яростный дождь окатил с головой,
Ворвался в окно, стек на библию плавно,
И брызнули стекла под злой ветра вой.

Осколки в глазах! И монах, изувечен,
Окно закрывает дрожащей рукой.
И снова тот голос звучит недалече,
С издевкой, смеясь, шепчет: «За упокой!»

- Где ты, дьявол? Убирайся!
В лапы я тебе не дамся!
Я не твой! Я  раб господень!
Прочь! Изыди! Я свободен!

Но что это? Что за шипенье такое?
То плавится крест, и иконы горят.
И щерятся лики святых на иконах,
Где библии место – свернулась змея.

Монах, зарыдав, пал без сил на колени,
Не в силах свой взгляд отвести от окна…
Вдруг вспышка! – деревьев дрожащие тени…
И черная птица на ветке видна!

Но молния гаснет. И снова лишь темень.
И злые зрачки не моргая глядят.
Казалось, они могут видеть сквозь стены –
Но полон безумия бешеный взгляд.

Сковал Доминика отчаянный ужас…
Но новая вспышка! – на фоне ветвей
Где птица была, деву он обнаружил
С глазами, что камня слепого мертвей.

Отпрянув  к стене, опрокинул он свечи,
Дав пламени шанс на писанья напасть
А ведьма вдруг прыгнула кошкой навстречу,
С ветвей на окно, и оскалила пасть.

Меняется мягко красивое тело,
Крадется к монаху уродливый зверь
А тот, застонав, на последнем пределе,
В последнем усилии дергает дверь.

***

Гроза собирается, в воздухе душно,
Рассвет опоздал, ухмыляется мгла,
Но люди на площадь приходят послушно -
Их стража специально сюда привела.

Костер. И кого же сжигают сегодня?
Мужчину? Так это, наверно, колдун.
Ого, менестрель! Чем же он неугоден?
Он дьявол? Да, врядли. Скорее, болтун.

Молчит, а в глазах нет ни страха ни злости.
Он странно спокоен, но дело не в том.
Он просит гитару? Да, спятил он просто!
Но просьба последняя – это закон.

Слепые дома и застывшие лица -
На все без волненья казнимый смотрел -
Он видел лишь звезды да  туч вереницу.
Аккорд зажимая, он тихо запел.

Негромкую песню гроза не глушила -
Не всем был понятен дождя  разговор;
А ветра порывы листву ворошили,
И был все смелее струны перебор.

О чем же мне спеть вам, ответьте, друзья?
Плащом мне согреть пальцев этих нельзя…
Свечой мне гореть на рассвете…Заря
Лучом первым светит, поверьте, не зря.

Я вечный, я странник дорог и времен.
За млечною гранью мне срок отведен,
Беспечный изгнанник, я богом спасен,
Для встречных мечтаний, и рок мой – ваш сон.

Пока стрела спала,
Искра сожгла крыла;
Луна звала из сна –
Она вела меня.

И важно ли, чьи в эпилоге слова?
Покажет витые пророк письмена,
Вам страшно почти, что дорога одна –
У каждой мечты есть итог и цена.

За власть получите кровавую весть,
Опасность в зените  за славу и честь;
Проклясть? Так кричите, отравлена месть!
Лишь к счастью ключи вы не вправе обресть.

Пока стрела спала,
Искра сожгла крыла;
Луна звала из сна –
Она вела меня.

Бесстрашные львы не желают  войны,
Бесстрастность совы воспевают лгуны;
Подчас до луны долетают мольбы –
У счастья, увы, не бывает цены.

Пока стрела спала,
Искра сожгла крыла;
Луна звала из сна –
Но предала  меня…

***

С безумием диким он захохотал,
Огонь озверевший певца обступал,
Сгорели веревки, оплавилась боль,
И с песней звенящей он прыгнул в огонь.

***

Дверь с грохотом врезалась в черную стену,
И алое пламя рванулось к нему;
Монах все же понял всевластия цену,
Но поздно – все скоро исчезнет в дыму.

Нельзя отступать – за спиною проклятье,
Он тихо, безжизненно смотрит в огонь.
Пусть будет, что будет – костер иль распятье,
Он понял, и молча разжалась ладонь.

И крестик горячий ударился об пол,
И в этот же миг из огня вышел он.
Монах средь огня задрожал от озноба,
Послышался струн металлических звон.

Сливаются с пламенем рыжие пряди,
Сияют зеленым шальные глаза,
А злую гитару раскатом-заклятьем
В сверкающий меч превращает гроза.

Один только шаг из огня, четкий выпад –
Свист лезвия, алая кровь на клинке…
Дом валится в бездну с пронзительным скрипом,
И тайна скрывается в жадном огне.

***

Зигзаг желтой молнии врезался в дом
И все, как в аду, полыхнуло кругом,
Дождь тщетно старался – дом мигом сгорел,
Лишь ворон беззвучно над ним пролетел.

***

Подков дробный стук - конь ворвался на площадь,
Промчался к костру сквозь болото из тел;
Храпела надрывно усталая лошадь,
А всадник безмолвно на пламя смотрел.

О чем думал рыцарь – кому-то загадка,
А многим, напротив, понятно без слов.
Меж смертью и жизнью окончена схватка,
А он опоздал, всем знаменьям назло.

Он с чувством тоски и вины дернул повод,
Коня повернул и направился прочь,
Покинул коварный, удушливый город.
Светало, в агонии корчилась ночь.

***

- Король на охоте в честь нашей победы, -
Гильому сказали с улыбкой друзья.
О битве хотят тамплиеры поведать,
Но рыцарь стремится найти короля.

Отряд небольшой без особых усилий
В лесу на поляне Гильом отыскал.
Его с интересом о всем расспросили,
А после решили устроить привал.

Средь рыцарей всех выделяется статью
Наездник на быстром гнедом жеребце,
Чей герб на походном запачканном платье –
Три злых леопарда, и каждый в  венце.

Приветливо Ричард встречает вассала
И просит участье в охоте принять.
Хотел было рыцарь вернуться сначала,
Но все же остался. Зачем? Не понять.

Как тени, кружат сокола в поднебесье,
Как демоны ветра, взвиваются ввысь.
Парят, безмятежно храня равновесье,
И, крылья сложив, камнем падают вниз.

И воздух свистит в их серебряных крыльях,
И сильные хищники к солнцу летят,
Их гордым сердцам незнакомо бессилье,
И люди с восторгом за ними следят.

Полет соколов королевской охоты –
Прекрасное зрелище всех увлекло,
Но вот наползает на мысли дремота,
И кажется, будто враги далеко.

Вдруг шорох в кустах, чей-то возглас: «Тревога!»
На рыцарей скачет отряд сарацин,
Молиться пора всемогущему Богу,
Чтоб всем в Аскалон возвратиться живым.

Но Ричард в седле, меч на солнце сверкает,
Бесстрашно на турок бросается он.
Те в страхе как будто бы прочь убегают,
А Ричард за ними, удачей влеком.

Как глупо! Ловушка! Вторая засада!
Огромным отрядом король окружен!
Что ждет его? Плен, иль не будет пощады?
Вдруг рыцарь возник – это был сэр Гильом.

Он на языке сарацинском воскликнул,
Что турки ошиблись, и он – «Мелек Рик»,
И схвачен неверными рыцарь был мигом,
И в плен уведен самозванный двойник.

Но Львиное Сердце друзей не бросает,
Он с верным отрядом на помощь спешит,
В погоню! Что толку? Отряд исчезает.
Все дальше разрозненный грохот копыт.

Представьте себе сарацинскую ярость,
Когда о подмене узнали они!
Да, недруги были растеряны малость –
Что с пленником делать? Быть может, убить?

На выкуп оставить? Но кто-то жестокий
Для шутки его предложил ослепить,
И тут же, в лесу, не дойдя до дороги,
Разрезав веревки, живым отпустить.

Нет смысла кричать. Сарацины хохочут,
Угрозы, мольбы, - не нужны никому!
Лишь дикая боль, как закат перед ночью,
Тебя погружает навеки во тьму.

***

Очнулся Гильом в мире звуков и страха,
Здесь даже не ночь, здесь одна пустота.
Подняться, шагнуть, два рукой робких взмаха, -
Здесь может быть пропасть, а может – стена.

Дойти до людей, вот он, шанс на спасенье!
Он должен, он сможет, вот только зачем?
Он в мире теней скоро сам станет тенью,
Свободный, как ветер, но пойманный в плен.

Пронзительный посвист и шелест – шуршанье,
Шипение, стук, громкий треск и шлепок,
Вдруг цокот и всплеск – прозвенело молчанье,
Отчетливый скрежет, глухой топоток…

Шершавость, а по низу – влажная топкость,
Холодная мягкость, горячая твердь,
Вот острое нечто, вот скользкая пропасть,
На шелковой гладкости липкая смерть.

По ветру плывет аромат искушенья
И затхлая вонь безнадежной тоски,
И свежая кислость чужого крушенья,
А пряная старость скребется в виски.

Сквозь звуков и запахов радужный хаос
Пробился неясный чарующий звук,
И свежестью чистой заблагоухало,
Но темень сильнее сомкнулась вокруг,

Поет, заливаясь, незримая птица,
И рыцарь за песней бежит через лес,
Уводит слепого все дальше певица,
Вдруг яркая вспышка – и морок исчез.

И чудится, будто бы легкие руки
Слегка прикоснулись к незрячим глазам,
Пропали все запахи, умерли звуки,
И нежно по векам растекся бальзам.

Из мглы проступают веселые краски,
На миг ослепляет забывшийся свет,
На солнце глядит тамплиер без опаски –
Он просто смеется – исполнен обет.

Лесная тропинка, летают пичужки,
Упавшая ель у подножия скал.
Меж старых стволов впереди, на опушке,
Знакомый Гильом силуэт увидал.

А был ли он призраком? Думаю, не был.
И ангелом не был, помогшим слепцу.
Вдруг странная птица спускается с неба,
Бесстрашно садится на руку певцу.

Теперь лишь прозрел тамплиер – он все понял,
Узнал ту, что мир возвратила ему.
За тенью недвижной рванулся в погоню,
Однако все дальше просвет – почему?

А чьи-то красивые сильные руки
Подбросили ворона вверх, в вышину!
Он тяжко летел, словно чувствуя муки,
И странник чуть слышно о чем-то вздохнул.

- Уйди в небытье! Ты исчезнешь навечно!
Ни счастья, ни боли, а только покой!
Вдруг ворон взмыл в небо, как прежде, беспечно,
И, в пепел рассыпавшись, стал тишиной…

А рыцарь на луг вылетает с разбега,
Но нет никого… Или был, но исчез?
Лишь черные хлопья горячего снега
На землю неслышно ложатся с небес.

С отчаяньем руки Гильом подставляет,
Упало перо, чуть дрожа, на ладонь –
Мечтательно  белое, словно сияет
На землю спустившись, небесный огонь.

***

Под радостным солнцем играет роса,
Лучи потерялись в дремучих лесах.
А рыцарь ушел за осенним дождем,
С тех пор я ни разу не слышал о нем.

***

В закатных лучах просыпаются звезды,
А с ними и совы, и стаи волков,
Лишь певчие птицы попрятались в гнезда,
В траве вспыхнул отблеск двух узких зрачков.

А ветер восточный уж инеем дышит,
Неся аромат полуночных цветов,
И трель соловьиную слушают мыши,
И филин коварный к охоте готов.

Закатные тучи кровавою пеной
Стекают по небу в седой горизонт,
И встала луна, точно мрака эмблема,
И тихо туман пробирается в сон.

Вдруг вышел из леса загадочный путник
И море из трав луговых всколыхнул -
Волна прокатилась в сиянии мутном
Луны, а прибой пошептал и вздохнул.

А путник спешит по высокому лугу
И слушает музыку спящих лесов,
И рад вечный мир незабытому другу,
Зовет он сквозь шелест ночных голосов…

Куда же ты, странник, кем путь твой указан?
По карте, по звездам, а вдруг наугад?
Могу ль доверять я несказанным фразам?
Он молча идет по дороге в закат.

Он брат чародеям и спутник пегасу,
Он с эльфами дружен, у гномов в чести,
И ведьмам он мил, и русалкам опасным,
Он многих встречал на нелегком пути.

Не стоит бояться мелодий зовущих,
Он лишь менестрель, никому он не враг,
Быть может, и вас он чему-то научит,
Однако все тише размеренный шаг.

Допета ли песня, досказано ль слово?
Гитара иль меч, что решает судьбу?
Я знаю, вы с ним повстречаетесь снова,
На новой дороге в ушедшем году.
2009-2010