Из книги Эльвиры Горюхиной. Звиад! Звиад!..

… Он метался, как волк в клетке. Подросток,
который не имел никакой возможности дать знать о себе родителям.
Четырнадцатилетний Автандил приехал из Сухуми поступать в техникум.
12 августа был первый экзамен.  А  14 –го началась война.
Два месяца он ничего не знает  ни о матери, ни об отце, ни о братьях, ни о бабушке.
Вспомнилось, как Мераб Мамардашвили говорил о трудностях юношеского возраста.
Юноша всегда находится под угрозой небытия. Угрозой не состояться.
 «Пробуждаясь к самому себе, он оказывается в дремучем лесу ходячих трупов».
Каково же юноше сегодня, если он оказывается под угрозой небытия
в  самом прямом смысле слова!
Как пробиться к себе, как быть со страстью осуществиться,
если рядом трупы? И никаких метафор…
Как жить, если первым актом самосознания становится фраза:
«Мою маму убили, а я живой»? Эту фразу произнес  трехлетний малыш,
 выкарабкавшись из-под тела убитой матери.
Было это в Южной Осетии, на Зарской дороге.

Ставка командующего войсками Временного правительства находилась в Менжи.
Стояли холодные январские дни. Пальмы сгибались под тяжестью снега.
Ни воды, ни тепла, ни света.
Отправляясь на ночлег, я услышала, как юноши окликали друг друга,
освещая зажигалками номера своих комнат: «Звиад, Звиад!»
Вышел белокурый молодой человек – он, видимо, крепко спал.
Он передал товарищам спички и вернулся в свой сон.
А через несколько дней, уже в Тбилиси,
я слушала по телевидению сведения о погибших в боях под Зугдиди.
Среди названных было имя Звиада.
«Почему, ну почему ты решила, что это именно он?-
утешала меня подруга. –Это очень распространенное грузинское имя".

Не знаю,  почему я так решила.
Но ведь для кого-то и ТОТ Звиад, который погиб, -
это ТЕ глаза, ТЕ волосы, ТОТ голос. Для кого -то это родная плоть.
Возможно, ОН – лучшее, что было в чьей-то семье, чьем-то роду, чьем-то дворе…

***
Я должна  помочь отцу найти сына. Сына, ставшего солдатом.
Наши места с Шалвой Андгуладзе оказались в самолете рядом.
Я не преминула спросить, почему он налегке. Оказалось, на сборы не было времени.
Поздно вечером его сын Николаз сказал,
что записался добровольцем  в отряд «Белый Георгий».
Сыну двадцать лет, он учится на 4 курсе технического университета.
Так вот: утром отец решил, что должен найти сына.
Именно от Шалвы Андгуладзе я услышала  мысль,
которая, как заноза, сидит в моем сердце:
«Отцы должны идти первыми. Это мы не спасли мир.
Нам и отвечать. Если уж пошла война – воевать только нам».

Середина января 1992 года. «Что сегодня случилось с Тбилиси?» -
 эта строчка из стихотворения Заболоцкого не давала покоя.
И хотя было ясно, что идет война, глаз не мог смириться с тьмой,
в которую был погружен один из прекраснейших городов мира.
Горе в зонах конфликта ощущается с первой секунды.
В аэропорту подходит немолодая женщина
 и предлагает ехать с ней на попутке до Самнгори.
По дороге выясняется, что у Медико (так зовут эту женщину) сгорел дом.
Шофер, решивший на нас заработать, круто меняет маршрут.
Мы не остановимся в Самнгори. Мы проедем через весь город к дому Медико.

Мтацминда, священная часть города.
В непривычной тьме обгоревшие дома корячатся обнаженными остовами.
Дом Медико сохранился - точнее, каркас дома. Квартиры же все выгорели.
Но Медико упорно идет к своему дому.
 Ей кажется, что именно ее квартира уцелела.
Позднее я пойму, как разрушительна для психики человека
мысль о разрушенном доме.Как опасна эта мысль для детской психики…
Если верить Мерабу Мамардашвили,что личность обретает свою сущность
 через напряжение «человек-символ»,
то, вне сомнения, одним из главных символов является Дом, Родной Очаг.

Я видела его каждый день в штабе грузинских войск.
Молодого человека. Всегда молчащего.
Его историю я уже знала.
Отец поехал к брату в Гагру убирать кукурузу.  Дом брата молчал.
Тогда сын звонит к соседке и спрашивает про дядю.
«А я его похоронила. В огороде. Больше негде было», -тихо отвечает соседка.
Сын не называет имени отца. Медлит.
Он сначала спрашивает про гостя, который приехал из Алахадзе.
Так ему легче узнать про отца:
«А гость?.. Убирать кукурузу приезжал?
Вы что-нибудь знаете о нем?"
«Его я тоже похоронила в огороде», - извещает соседка.
Смотрю в глаза сына и племянника. Хочу о чем-то спросить.
Но юноша уже ответил: «Она этого не вынесет».
Это он о матери.

Ловишь себя постоянно на том,
что окружающая обстановка какая-то неестественная.
Однажды  я рассказывала министру оборону Грузии  Левану Левановичу
об одном юноше, который искал отца. Я надеялась на помощь.
Так вот, я рассказывала,
как добилась разговора с высшим начальством враждующего лагеря.
Называю человека, исполнявшего обязанности
заместителя министра внутренних дел Абхазии.
Генерал сбрасывает  мою  героическую патетику одним словом:
- Кто-кто? Алик, что ли? Ты с ним говорила?
Силы небесные! Куда же вы смотрите? 
Воюют не на жизнь, а на смерть знакомые люди,
Жившие и работавшие друг с другом.
Вдруг мелькнула мысль: а как там у нас с детьми политиков,
которые начали войну?
Наверное, задолго до начала конфликта их вывезли в безопасную зону,
да и у самих, наверное, батальон телохранителей.
Не хотите ли на своих детях испытать затеянную вами игру?
Прости меня, Господи! Отчаяние мое было долгим.
Как сказала бы моя знакомая:
Не христианская душа у тебя, Эльвира!

Слушала выступление министра иностранных дел Андрея Козырева.
Он говорил, что его беспокоят не столько ядерные боеголовки,
сколько неготовность армии к ведению локальных войн.
Неужели пережив Карабах,Осетию, Абхазию, Ингушетию,
мы станем на тропу войны?
Не возвращается ли человечество к средневековому типу 
длительных, затяжных войн?
Вспомнила сочинение моей ученицы, Маши Куторгиной, 14 лет:
«Мне сейчас безо всякого повода пришла мысль:
если будут продолжаться войны, Земля погибнет.
Земля - это тело.
Представьте себе, что одна рука пошла войной на другую,
селезенка захватила печенку и желудок,
а нога пошла войной на мозг. Тело умрет.
Так и Земля умрет. Не оставив после себя ничего».