Три картины

Я далеко, не признанный поэт,
Богема не читает мои вирши,
Но я пишу, и этот мой сонет,
Расскажет о любви и сексуальной жизни.

Мне современность, как и вам, приелась,
Вы, согласитесь, думаю со мной,
И с разрешения, вашего, я смело,
Перемещусь, немедля, в век иной.

Век стрел и камня, с точки сексуальной,
Не интересен – слишком глуп и прост.
Ступаю далее – в пору, моногамии,
Когда, жизнь, усложнила половой вопрос.

Поскольку тяготею я к искусству,
Тогда, как не дано, пробиться самому,
Попробую в стихах я, безискустно,
Приблизить вас к палитре и холсту.

Итак, художникам, я посвящаю строки,
Конкретно, ихней жизни половой,
Они хоть рисовали, словно боги,
Не обходили женщин стороной.

Всему начало – встреча глаз, улыбка,
И впечатлений, сочный колорит,
Уже тревожит душу, зыбкой,
Надеждой, сердце пламенно, горит.

Вот точно так, стареющий Де Винчи,
Гуляя в розовом, невянущем саду,
Увидел девушку, с загадочной улыбкой,
Пришел домой и бросился к холсту.

Он рисовал в пылу горячей страсти,
Казалось, что же может старый дед,
Любой художник, если настоящий,
Руками должен чувствовать, рисуемый предмет.

Прогнав всех фавориток и натурщиц,
Де Винчи деву молодую пригласил,
Ввёл в мастерскую, посадил на стульчик,
В соседней комнате, кроватку надрочил,

Она сидела – Лиза, молодая,
Он, за холстом скрываясь, рисовал,
О чём она мечтала – я не знаю,
Но что задумал Лёня – каждый знал.

Сказав ей – «Вы устали, верно, Лиза,
Пройдёмте отдохнуть в мой кабинет,
Немного фруктов и вино из Пизы,
Вы разделите, скромный мой обед.

По части закусона, было скромно,
А вот вином, хоть воду разбавлять,
Старик душою – грозный ёбарь,
Знал точно – напоить, потом ****ь!

Луиза, улыбалась и краснела,
А он шептал ей пошлый мадригал,
Вина, стакан, другой – она пьянела,
А он всё, подливал и подливал.

А сам не пил, и вот совет мужчинам –
Когда вы собрались, кого- нибудь, ****ь,
Пройдите стороною рюмки, мимо,
Что б *** ваш мог без устали стоять.

Немного отвлечась на отступление,
К Де Винчи возвращаюсь в кабинет,
Где старичок, кряхтя от нетерпения,
С Луизы стаскивал затянутый корсет.

Хотя, корсета, может не было, не помню,
Но, что то он расстёгивать спешил,
Она лежала и смотрела, томно,
А Лёня выбивался из последних сил.

Вот он стянул с девицы панталоны,
Рукой нащупал девственный пушок,
Другой, дрожащей, расстегнул кальсоны,
Поцеловал Луизу в беленький пупок.

Взобрался на неё, как в самолёт, по трапу,
За уши, покрасневшие, схватил,
Так торопился, что забыл снять шляпу,
Собрался с силами, казалось - засадил,

Но тут промашка, перед самым завершением,
У Лёни, *** наморщился, обмяк,
Горя, огнём, пылая, нетерпением,
Он мял руками, свой опавший хряк.

Позвал лакея и фужер сметаны,
Затем яиц, сырых, десяток, проглотил,
Уж, вроде, бесполезно всё, подавно,
Но всё равно, он мял свой ***, крутил.

Луиза на подушках, возлежала,
В глазах, туман, пурпурный балдахин,
Она была пьяна, но всё ж желала,
Что б кто ни будь, хоть палец, засадил.

Де Винчи бегал от угла к другому,
Никак свой *** стоять заставить он не мог,
Вдруг слышит – дилижанс подъехал к дому,
И кто – то шпагой, громыхает о порог.

Дворецкий, доложил, что Гойя,
Коллегу, старого, приехал навестить,
Обматерив, в душе, его достойно,
Де Винчи отказать не мог, велел – просить.

Влетел младой и ветреный испанец,
-«Ба, Лёня, нынче гостья у тебя!
Ты разреши мне пригласить её на танец»,
Старик махнул рукой,- «она твоя».

Но с обнаженной Махой, не станцуешь,
Она скорей располагает на минет,
Греша, упоминая, Бога, в суе,
Нарушил Гойя девственный обет.

Луиза, охнула, поморщилась, немного,
И начался знакомый всем процесс,
За пошлость, извините, ради Бога,
Но в каждом человеке – скрытый бес.

Поставил Гойя, палочку, другую,
С Луизы встал – немного отдохнуть,
Ту Винчи, подлетел, с вдруг вставшим, ***м,
Не дав Луизе, миг передохнуть.

Что началось – один, другой, а после вместе,
Ебли Луизу, как в оркестре, в два смычка,
Напоминало это бег на месте,
Ходьбу по замкнутому кругу, без конца.

Когда же, на концах, иссякли силы,
Однопалчане, вышли на антракт,
Вином, некрепким, жажду, утолили,
Восстановили, силы, кое как.

От импотенции, слабея и страдая,
К мольберту, Винчи, с огорчением, поплелся,
А Гойя, вновь пошёл к девице рая,
Сдувая пыль, с опухшего конца.

Де Винчи в мастерской писал Луизу,
А Гойя в этот миг её ****,
А в это время, прямо над карнизом,
Пегас художников, испанских, пролетал.
Почуяв рядом, родственную душу,
Надумал он испанца навестить,
Когда тот тер опухшую, залупу,
Пегас, над балдахином, стал кружить,

И Гойя, вдруг стал чувствовать желание,
Пойти к мольберту и порисовать,
Он захотел закончить секссвидание,
Что б Музе, предпочтение отдать.

Но оторваться от белесой плоти,
Горячая, не позволяла, кровь,
Велел слуге он, рядом, на комоде,
Установить мольберт и стал писать – Любовь.

Держась одной рукой за грудь Луизы,
Другой водил он кистью по холсту,
И *** его стал опускаться ниже,
Поник, забыв про мокрую ****у.

Как в ебле, есть в работе, перерывы,
Всё вместе, очень трудно совмещать,
Но Гойя умудрился первый в мире,
****ь Луизу и её же рисовать.

Но что б достойная картина получилась,
Сел Гойя, свесив ноги, на кровать,
Очнулась Лиза и губами впилась,
Во что, не буду вам напоминать.

Сел Гойя, поздно ночью, на коня,
Умыл он руки, как сказал б мудрец,
Отдав искусству, конец дня,
Луизе, разомлевшей, свой конец.

Всё здесь описанное мною,
Ни для кого бесследно, не прошло,
Ведь всё же Бог, витает над землёю,
И грешников карать – Христово ремесло!

Как только Гойя вновь в Испанию вернулся,
Был сразу вызван на церковный суд.
Чуть было смертью для него не обернулся,
Рисунок с голой  Махою и блуд!

Бог знал, что Винчи, импотенцией страдает,
Что старичок, скорей к пидерастрии, тяготел,
Лишил его за блуд, квартиры, в рае,
И сделал так, что Винчи ещё больше, полысел.

Прелюбодейства, жертву, Монолизу,
Господ ребёнком, милым, наградил,
И что б она не предавалася стриптизу,
Её монастырём он наделил.

Что с нею было дальше, неизвестно,
Жива ль она, каков всему исход,
Но, то для нас скорее интересно,
Что Папа лично посещал её приход.

Для Гойи наступили  дни скитаний,
Стал неудачлив он в искусстве и любви,
Черны, и полные неведомых страданий,
Тянулись его следующие дни.

Де Винчи, тяги к рисованию, не утратил,
Его пленила, Монолизы красота.
Ещё раз дряхлый старичок, украсил,
Её изображением лист холста.

Луиза вышла на руках с ребёнком,
Взор глаз – задумчивый и вдаль…..
На небе синева, блистающее солнце,
В глазах тоска по сексу и печаль.

Примерно так кончает описание,
Молва людская об истории картин,
Возможно, что- то в ней достойно отрицания,
В своих суждениях, каждый властелин!

Но что реально, это три картины,
Две Винчи, одна Гойи, их пера,
Они отображают жизнь Луизы,
Как стала женщиной, как девушкой была.