Уныние на унывной луне

Захотелось что-то напиться
До урвотного рыка в груди.
Где же Господняя ты колесница?
Где огонь маяка впереди?

Всё объято пугающим мраком,
А на шее смертельная вервь.
Я стою пред вселенною раком
И на брюхе ползу – тварь и червь.

Поднимаю глаза к Ориону,
Вижу только бессмысленный ноль
И кусаю себя скорпионом
И не чувствую адскую боль.

Кто я? Что я в мраке вселенной?
Что мой разум и пылкая страсть?
Плоть моя – это прах быстротленный,
А Душа? – Духа мелкая часть.

А вселенная пастью разверзлой
Каждый миг проглотить может нас.
На душе и похабно, и мерзко,
А повсюду бесовская власть.

На дворе и метели, и вьюги,
Щеки лижет собачий мороз.
В кабинетах жульё да хапуги.
К ним, ведь, тоже не сунешь свой нос.

Знай – откусят сопливую пипку,
Или голову срубят с плеча.
За любую промашку, ошибку
Ждут секира да пень палача.

Бьется в венах унынье волнами.
Да сидит ли Господь в небеси?!
Это что же твориться меж нами
На могучей, священной Руси?

Не хоругви, а «роджерсы» всюду,
Чёрнофлажье берет нас в полон.
Изгаляется подлый Иуда
Над святой бирюзою икон.

И, поднятая в крестном знамении,
Опускается вяло рука.
Мелкодрожье сгибает колени
И бросает с коня ездока.

И качусь, будто камень с кургана,
Под укос, прямо в грязный овраг
И папаху с башки атамана
Поднимает с ухмылкою враг.

Всё срубился лихой атамаша.
Не сдержали поводья коня,
Нынче воля, похоже, что наша,
Лихолетье чёрного дня.

Но взыгралось в груди ретивое
Раздвигая бурьян, сквозь дурман
Знамя русское, знамя святое,
Поднимает в руках атаман.