О телеграфных констатациях

Недавно одна моя приятельница была на встрече с питерским писателем. Неглупый, небесталанный, он резко говорил о том, что нельзя сейчас писать языком XIX века. На дворе иное время, поэтому, чтобы органично войти в него, необходимо отказаться от описаний природы, быта. Нет, даже не от описаний, а от излишней детализации. Не следует рисовать каждую чашечку  или травинку, потому что, имея в распоряжении современную технику, любой человек легко может представить себе предмет или явление. Читатель XXI века не станет покупать произведения, написанные в стиле прошлых веков.
Доля истины в этом, наверное, есть. Даже на семинаре для молодых поэтов в Каргополе мы столкнулись со стихами, в которых «неземная ласка» перемежалась с «изумрудной любовью», жизнь казалась «спокойна лишь в Амуре», а поэт был «осмеян судьбой». Конечно, язык развивается. Он «живой, как жизнь». Кто же будет с этим спорить?
Тем не менее, когда мне рассказали о творческом вечере питерского писателя, почему-то сразу вспомнилось выступление московского театра в Израиле. Если не ошибаюсь, ставили «Летучую мышь». Актёры   играли не так уж и плохо, но было очень стыдно за державу. Почему? Да потому что, пытаясь потрафить местному вкусу, то и дело артисты восклицали «беседер!» (прекрасно, замечательно), рассуждали о шекелях, вставляли общеупотребительные фразы на иврите.
Зачем? В зале сидели русские, не забывшие русскую речь, хотя бы потому, что в Израиле любая община (русская ли, румынская ли, эфиопская ли) живёт обособленно, вступая в контакт, в основном, со своими.  Единым народом евреи-эмигранты так и не стали. Кроме того, в любом израильском городе есть и русские магазины, и русские книги, и вывески на русском языке.
Не стоило московским артистам приспосабливаться к обстоятельствам, их и без того бы прекрасно поняли.
Вспомнив эту историю, задумалась, не напоминает ли стремление питерского писателя осовременить язык сию неудачную актёрскую попытку слиться со средой.
Писатель, если он настоящий, – всегда явление. И язык его – тоже явление. Недаром существуют словари языка А.С.Пушкина, Л.Н.Толстого и т.д. Можно возразить, что эти писатели уже классики, что не всем дано, что ряд слов в их языке устарел. Однако вспомним слова  Э.Гонкура: «Книга при своём появлении никогда не бывает шедевром: она им становится». Любой классик был когда-то начинающим писателем. Что же касается до того, что не всем дано, существует известное выражение: «Кому много дано, с того много и спросится».
Устарело? Да, быть может. Но вот сегодня пришёл мне новый номер «Литературной России». Читаю в нём статью Анны Козловой «Май лав, май пен» о книге Ольги Столповской. Автора статьи радует в книге «полное отсутствие всех этих женских пустых отступлений – про чудесный закат, про красоту тропического цветка и цвета океана». При этом автор приводит цитату – размышления главной героини о любовнике: «Оставляет меня в покое, только чтобы отлить. Но дверь в туалет не закрывает. Такое впечатление, что он нарочито громко ссыт и пердит, чтобы показать свою мужскую силу. От его пердежа звенят стёкла. Спуском воды не пользуется. Вонь стоит невыносимая. Приходится, зажав нос, нестись в туалет, нажимать на спуск унитаза и выбегать».
Хотя Козлова и пишет далее, что «читать телеграфные констатации физических отправлений и половых потребностей Пипо (любовника героини – Прим.автора) не противно, а весело и как-то даже сочувственно», однако обратим внимание на словосочетание «телеграфные констатации». Точнее и  не назовёшь этот язык.
Вам нравится? Мне нет, и книгу сию читать не стану, если когда-либо  попадётся
в руки. И не только потому, что должен быть некоторый эстетический отбор («Не всё ври, что знаешь»), но и потому, что не люблю язык телеграфа.
Пишет так не только Столповская, к сожалению. В этом году пыталась читать произведения современных писателей, получивших громкие премии: Кабакова и К°. Не вышло. Попытка слишком пытку напоминала. Полистала, полистала – и бросила. Боже, как скучно! Даже мой брат, человек, далёкий от литературы и прочих изящных искусств, почитывающий частенько детективы и т.п., просмотрев принесённые мною тома, изрёк: «Читать не буду. Язык какой-то плоский».
После чтения подобных текстов (литературой назвать это трудно) хочется взять в руки классику. От статейки из «Литературной России»,  например, потянуло к Тургеневу. Да, понимаю, что мир сейчас состоит не из тургеневских девушек, но и не только из персонажей Столповской.
А ещё вспомнились романы Хемингуэя. Не удержусь, выдерну цитату: «– Давай спать, – сказал он, чувствуя рядом с собой длинное лёгкое тело, чувствуя, как оно согревает его своим теплом, успокаивает его, словно по волшебству прогоняет его одиночество одним лишь прикосновением бёдер, плеч и ног, вместе с ним ополчается против смерти, и он сказал: – Спи спокойно, длинноногий зайчонок.
Она сказала:
– Я уже сплю.
– Я сейчас тоже засну, – сказал он. – Спи спокойно, любимая.
Потом он заснул, и во сне он был счастлив.
Но среди ночи он проснулся и крепко прижал её к себе, словно это была вся его жизнь и её отнимали у него. Он обнимал её, чувствуя, что вся жизнь в ней, и это на самом деле было так».
Не о романтике я,  не о романтике, хотя и о ней тоже… Помните, у Сенкевича в «Камо грядеши» привычные ко всем кровавым зрелищам римляне и те ужасаются при виде игрищ Нерона? Звучит фраза: «Мера перейдена».  Так и в книге О. Столповской «мера перейдена», что и вызывает отвращение. Перейдена во всём: и в содержании, и в форме. «Телеграфный» язык – это тоже переход меры. Нельзя же быть простейшими.
«…Ибо природа, заставив все другие живые существа наклоняться к земле, чтобы принимать пищу, одного только человека подняла и побудила его смотреть на небо…»

                июнь 2010 г.