Первые пятнадцать

Моей самой ненаглядной посвящается.


У моей ненаглядной девочки завтра юбилей. Третий юбилей в её ещё недолгой, но такой насыщенной жизни.

Ты ведь сама так сказала: раз заканчивается на «5», значит, юбилей. Пусть будет так. Пусть будет юбилей. Пусть будет всё, как ты захочешь, моя родная. Будут гости, подарки, угощения, торт с пятнадцатью свечами, шампанское. Да, и шампанское тоже будет. А что тут такого? Ведь ты уже такая взрослая, девочка моя.

А мне почему-то грустно. Как летит время! Вспомнился роддом. Я только что родила тебя, моя хорошая, тебя перепеленали и унесли в соседнюю комнату. Но я чувствую твоё присутствие рядом и оттого ощущаю себя самой счастливой на свете.

Ты не знаешь, тебе никогда не рассказывали, что, там, в роддоме, произошло недоразумение с твоим именем. Твоему папе, видите ли, захотелось назвать тебя по-другому. Как так? Я все девять месяцев звала тебя твоим именем, а теперь по-другому? Нет, нет и нет. Но это уже всё в прошлом. Как хорошо, моя родная, что я настояла на своём, даже пошла на шантаж, но отстояла твоё имя – самое красивое имя для самой красивой девочки на свете. Ведь я тебе это твержу постоянно: красивым девочкам дают красивые имена.

В роддоме время тянется невыносимо долго и всё подчинено режиму кормления. Наконец наступил тот день, когда нам с тобой позволили пойти домой. И отныне этот дом стал твоим. Помню, как я впервые распеленала тебя, чтобы полюбоваться твоим голеньким тельцем, и как меня умилили твои розовые пяточки. Размером они были не больше кукольных. Да ты вся была такая хрупкая и нежная, что я до смерти боялась что-либо тебе повредить, поэтому первое время купал тебя и переодевал в свежую распашонку твой папа, как человек более смелый и решительный.

А потом были будни первого года. Хорошо запомнился запах - самый изумительный запах на свете; им пропиталась вся квартира и даже лестничная площадка, а соседская ротвейлерша Бонни, проходя мимо нашей двери, всегда смешно морщила нос и норовила заглянуть в щель. Что её так прельщало, не знаю: то ли манная каша, то ли фруктовое пюре, то ли что-то ещё? Но всего слаще пахнет отпечаток детской головки на подушке, я это точно знаю. Со временем узнаешь и ты, ведь у тебя всё ещё впереди.

Твои первые шаги...

Ты ходила по стеночке, доходила до двери в другую комнату, дверь открывалась и ты – бум! – падала на четвереньки. Но ты, моя хорошая, никогда не плакала. Вставала на ножки и упорно шла дальше.

Твои первые слова... Мама, папа, дай, на... Ещё Дадика. Это понятно – так ты называла нашего Вадика. А ещё Кисик.

Ты у меня такая умная. Ты ещё не умела говорить, но всё-всё-всё понимала.

Послушай историю про себя и про нашего Кисика.. Однажды он подозрительно долго лежал в углу, и кто-то пошутил: наверное, мышку караулит. Ты это услышала и, сама доброта, пошла по стеночке в другую комнату к ящику со своими игрушками, разыскала там пластмассового мышонка и принесла его Кисику. На, Кисик, это тебе!

А потом случилось несчастье. Ведь ты так любила обнимать Кисика! И так сжала его в объятьях, что он испугался, выпустил когти и проткнул твою нежную ручку. Кровь из вены забила фонтаном, но мы вовремя приняла меры, и всё обошлось. И не бойся, моя хорошая, за своего Кисика, его даже никто не поругал. Ему простительно, он же не со зла, просто нечаянно.

Ты росла и вместе с тобой росли твои замечательные волосики. Это правда: я всегда гордилась, какие у моей крохотной дочки с рождения длинные и густые волосы. И как все дети, ты не давала их расчёсывать, не давала остричь, так и ходила, как русалка, с распущенными по плечам локонами, пока не произошёл конфуз. Горюшко моё! Тебе вздумалось самой причесаться, а противная щётка возьми и запутайся в волосах! Навсегда. Пришлось её оттуда вырезать ножницами. Сколько было слёз и даже рыданий в голос!

К трём годам стало понятно, что у меня растёт настоящая пацанка. Ни бантиков, ни косичек, ни юбочек ты не признавала. Только джинсы. И никаких кукол. Вместо «дочек-матерей» - мяч, прыгалка, велосипед, самокат, ролики...

И никакого детсада. Я с ужасом представляла, как ты будешь ходить мокрая, сопливая, чумазая, неряшливо одетая... А если тебя?.. О Боже!.. Нет, только не это!

Поэтому, когда ты подросла, и мне пришла пора выходить на работу, тебе нашли няню.

А помнишь, как вы с Вадиком делили конфеты из новогоднего подарка? Он сказал тебе:
- Давай по-честному: пятьдесят процентов тебе, пятьдесят процентов мне.

Ты расценила сей акт деления, как нечто возмутительное; конечно, ты всегда подозревала, что он так и норовит тебя обмануть и обделить, ведь он такой хитрюга.

- Не нужны мне твои проценты, - сказала ты ему со всхлипом. - Забери себе свои проценты, а я конфеты хочу.

Ах, ты Боже ж мой! Цирк и только с вами обоими.

А потом была школа...

Где-то в середине сентября ты получила первую в жизни отметку. Такое не забывается. Как ты бежала домой!

- Отметку получила!

- Какую, кисонька моя?

- Тройку!

И смех, и грех.

Ну и пусть, что тройка. Неважно, что тройка, всё равно - как мы с тобой радовались!

Настал момент и ты стала приносит домой до фига пятёрок. Это твои словечки:
- Сегодня до фига пятёрок: и по русскому, и по матеше, и по физре...

И совершенно напрасно я беспокоилась, что у меня растёт не девочка, а сорванец. Наконец пришло время юбочкам, заколочкам, «фенечкам» - браслетикам, кулончикам и другим девчачьим прибамбасам.

А теперь у тебя мания - разводить беспорядок на моём туалетном столике: всё перетрогать, перепробовать, отвинтить, понюхать и на место не поставить. Но я тебе никогда не запрещала брать мою косметику и духи. Наоборот, поощряла.

Потом ты стала примерять кое-что из моих нарядов. А теперь уже я клянчу у тебя:
- Дашь поносить?

Как хорошо, что мы с тобой одного роста и почти одной комплекции! Но ты ещё растёшь. Мамочки мои, что будет?

А как не вспомнить твой личный дневник – копилка твоих секретов, для всех закрытый на ключик. Какой соблазн! Но нет! Это святое! Я ни разу не опустилась до этого! Клянусь тебе, родная моя!

А помнишь, как мы ездили на море, и как ты боялась медуз и крабов и поэтому на протяжении всего отпуска в море – ни ногой? Только валялась на пляже и загорела, как креолка.

А потом была первая настоящая боль и первая утрата. Умерла девочка Наташа, твоя ровесница и подружка. Не пережила операцию на сердце. А я не знала, как успокоить тебя, какими словами объяснить то, что сама не могу понять до сих пор: почему умирают дети?
Каждое утро, провожая тебя в школу, я говорю одно и тоже:
- Пока-пока, счастливо,учись на отлично.

У нас с тобой такой ритуал.

И пусть на отлично получается не всегда, всё равно ты у меня самая умная и самая лучшая.

Ни для кого не секрет: наше мужское население не довольно, как я тебя избаловала.
Поэтому пусть знают: я тебя в обиду не дам. Ни им, ни кому-либо другому.

Любовью не избалуешь.