Что бы ни говорила...

Что бы ни говорила, молоком топленым стекая
С губ моих,
Ты дура, моя дорогая.
Когда ночь серой кошкой выгнет спину от края до края,
Алый дрогнет закат и застонет, сгорая.
Искала Герда несчастного Кая,
Я же во льдах голубеющих глаз - память нашего
Мая.

Ночью все проще - пьянеет в сгустившемся свете
Подобно Фальстафу,
Когда ты, дымя сигаретой,
Целуешь любовь, чьи закаты уже догорели,
И губы вонзаешь в плоть параллелей.
Куда куртизанкам борделей
До верной любви, что не знает покоя
В постели.

На восточном побережье улица рвется в небе,
И клюют вороны дома
Вместо крошек хлеба.
Нам в зимний день не вписать строки лета,
Как не дать Пилату иного ответа
Синедриону. А где-то
Бредет рыжая Герда в каеву боль
Одета.

На что тебе любовь, Герда? Камни в сердце
Одну лишь В. Вульф спасли
От доли меццо.
Там, где рыба-пресли и волны-резцы,
Тебе уже и не ожить и не согреться.
"..в тебе, сука, столько секса..",
Что лучше ты спрячь ото всех свой горящий
Освенцим.

Вечером дома обретают знак неизбежности,
И лишь фонари
Освещают промежности
Худеньких улиц. Там девочки, полные нежности,
Под каждого Кая услужливо стелятся.
И снится им, как медведица
Задрала тигрицу, алым устлав просторы
Снежные.

Герда, давай не будем просыпаться кровью на снегу:
Три капли для Парцифаля,
Три взятки для моих губ.
Ты знаешь, как ломок голос, когда тебя грубо берут,
Когда и ты и мир весь вдруг замыкается в круг?
Спрячь, Герда, свою грудь,
Белую душу спрячь. Такой черной зимой ее у тебя
Отберут.

А в Освенциме дождь, бьются руки, что алые птицы
В решетки и двери,
желая напиться.
Нам слишком мало надежды, родная - вновь в Ницце
Снуют гладкобритые полные лица.
Вскрывают швы мастерицы
В темных залах, где нам с тобой, Герда,
не спится.