Богомол

1

Как память изменила мне однажды,
Так изменял я многим вопреки,
Не разрывались губы мёртвой жаждой
На крышах не кричали горе-журавли.
В моей квартире нету батарей.
Проводка загорелась, кот издох,
Прочти мне Блока, да желательно скорей!
Хоть выгляжу сейчас, как жалкий скоморох.
Я не рифмую в строчку слово, Я так живу,
Как мерзкий богомол.
Он хищник, он в речах подкован,
Но…
Каков у насекомых всех удел?
Не отвечайте рьяно – энтомология сложна,
Куда уж проще по подъездам пиво пить,
С друзьями филигранно тосты чтить,
Чем изучать предвзято сущность вещества.
А если посмотреть с других углов,
С углов развёрнутых и смежных
Букашки мелкие свободны от оков,
В отличие от натур людских и нежных.
В убийстве человека нет добра,
Но и не зло, уж коль вас индивид довёл,
Читали библию все между строк,
Так вот, к чему я всё же вёл?
Постылые надежды моих душ,
Сгустились все до похоти и страсти,
К убийству тел, продаже сих за куш
В азартных играх и в поддельной масти.
Ах, да… Я вечерами пропивал,
Все деньги, что за годы заработал,
Раскуривал плоть женщин на обман
Досталась мне от дьявола работа,
За полквоты, и будто рвота,
Навеяло опять зевоту.
Я не гордец, не тряпка, просто пьян,
Отчаян, словно заяц не в норе.
Где смысл тот, что тёткой жизнью дан?
Сказал бы я… Да стул мне по ноге
Ударил.
Сказал: «Петля и я твои друзья,
Давай смелее, ну-ка, бодрячком!»
А я: «Отстань! Уж лучше я ничком…
И к полу мордой, на века».

2

Прозрение, как правило, приходит по утру,
Как и презрение к себе и к миру
Я вспомнил старую подругу
Ту,
С которой познакомился весной у тира.
Мой телефон под судорогой пальцев
Отчаянно пищит и слышу стон:
«Я жду одна, прогнала старцев…»
Побрит и чист давлю на домофон.
Ловкостью обезьяны,
Наглостью лемура,
Я пробираюсь в кухню,
Лезу на «арматуру».
Делаю срочный вывод:
«Жаль, что она не дура.»
С дурой бы было проще,
В койку и все дела,
С этой я стал думать
И фильтровать слова.
Затея была бессмысленной,
Углы мои не скруглились,
И, в сущности, чаем выпитый,
Побрёл домой, загасились...
Сомненья мои.
Мой телевизор стал показывать меня во мне,
И обнажал безбрежное безделье,
На кой мне чёрт общественность извне?
Судимых и повинных закрывают в келье.
Мой дом, как келья.
На разворотах слоганы кричат:
«Живи свежо и тешься своей славой!»
И хоть второе я придумал сам,
Но в правде правда кажется забавой.
Отдам себя я путешествиям и снам
Пусть без остатка крови вымотают нервы,
Но что наркотиком являлось, был ли снафф?
Чьей маме в юбилей хотел дарить цветы?!
Она любила, кажется, Эдит Пиаф.

3

Как говорилось ранее, прозрение неспешно,
Я вспомнил ту, что часто избегал,
Не стал звонить и тратиться на спешку
Внезапным стал, как вражеский вассал.
Пошёл пешком, зимой, кварталов десять,
В наушниках играл наверное джаз.
И по пути я сочинил сонет,
А месяц,
Казалось мне, рукоплескал в сердцах.
Дошёл. Как девочка-кокетка - я стеснялся,
И не решался надавить на бледненький звонок.
Мой ритм иссяк, я в тридцать лет сломался,
Готов был лечь на коврик грязный поперёк.
Открыли дверь. Мужчина. С виду сорок,
Отглаженный. Степенный воротник.
Приник к двери, и оценивши взором
Спросил: «Кого вам?» - 
Просканировав мой вид.
Я вымолвил лишь слово робко: «Варя»,
Уставший, с потом и с надеждою в глазах,
Она должна спасти меня от суеты, от ада,
Убрать с лица черты холостяка, ребячий страх.
Сверлив меня с минуту, бровями сальными,
Мужчина попросил меня зайти на чай,
Так делают перед речами и весьма печальными,
И просят тихо: « Не серчай!»
Тут было что-то дерзкое, иное,
Сочилась пустотой квартира, жалок быт
И миллион вопросов осыпались с уст, но что за горе?
Где Варя? И мой стыд меня мрачит.
Я, как ненужная деталь в убогом интерьере,
Да и считали ли меня здесь за деталь?
Куда важнее оформление портьеры,
Чем обращать внимание с окна на даль.
Охвачен беспокойством, спешкой, будто школьник,
Но вот мужчина начал свой рассказ,
Я был в бреду, и понял лишь три слова в миг:
«погибла», «катастрофа» и «КАМАЗ».
Он был отец, а я безбожник,
Я отрицал, он созидал,
Пустых надежд своих заложник.
В душе пожар и я бежал.
Бежал, как зверь, за искупленьем,
Пустой сонет, противный джаз,
Мой месяц переполнен сожаленьем,
Но не ко мне тому. А к тем, кто в нас.
Я даже не помнил её лица, и она мне не снилась,
Шершавую кожу моей щеки
Не она теребила.
И мы с ней даже не целовались, друг другу не пели,
Стихи не читал ей, не просыпались
Под звоны капели и птичкины трели.
Не буду врать. Не плакал, но не спал ночами,
От неизбежной безысходности смотрел себе в лицо,
И зеркала по комнате летали 
Осколками, напоминавшими её,
Ту, что отныне даже не узнаю.
Чтоб будущее видеть, мне карты «таро» не нужны,
Я вижу всё и знаю наперёд предел,
Я - насекомое, Я - богомол нужды,
Так и каков у насекомых всех удел?!

28.11.2010