Генерал Скобелев. Часть 7

    Генерал Скобелев.   Часть 7

                Сражение у деревни  ШЕЙНОВО

Бригада князя Святополк-Мирского,
преодолев Траянский перевал,
спустилась первой с гор…
                И без согласованья
готовности к атаке всех сторон
(Радецкого и Скобелева: связь
была без телеграфа – на посыльных)
поутру начала сраженье!
                Как под Плевной,
печальной памяти три штурма ничему
его, как видно, и не научили...
Так, был приказ: поротно, в полный рост,
безостановочно, и в строгом построеньи,
прорваться к укрепленьям и в штыки
решить задачу – выиграть сраженье!

Решить задачу?!.  Разве так решить?
Три километра: всё как на ладони –
ни сопок, ни оврагов, ни холмов…
Лишь белый снег и тёмные шинели –
что лучше для прицелов всех стволов?

И всё же, среди пуль, среди разрывов,
бригада, без ответного огня,
достигла первой линии окопов
и вынудила турок отступить!..
Но выдохлась – так велики потери,
и сил для продолжения броска
ей не хватило – не было резервов.
А в помощь – демонстрация атаки
( но не сама атака!).  Правый фланг
(где сосредоточение отряда
у Скобелева заняло весь день)
откликнулся лишь залпами орудий
из горной артиллерии…
                И вот,
нависла снова горечь пораженья.
Все ждали утра! Неужели вновь,
окажется напрасным невозможный,
и всё же совершённый переход
через Балканы?  И на Новый год
соединенье двух турецких армий –
в единую, вот-вот произойдёт,
которая и выйдет на просторы
в Балканские долины, и тогда,
опять: погони, штурмы и осады…
И снова смерть всех пригласит на пир,
и кровь польётся новыми ручьями?!

А Скобелев над картой – целый мир!

Он строил план сраженья!  Весь – порыв!
Горя от нетерпенья и азарта,
Он, то подолгу всматривался в карту
и видел Шейново и штаб Вессель-паши…
…пытался вникнуть в метод обороны
редутов шейновских…
                …то требовал коня
и выезжал на рекогносцировку,
чтоб лично острым глазом посмотреть
крепки ли укрепленья у «османов»?..
…глубок ли снег в оврагах?..  и куда
расставить подходившие отряды?..

…доклады принимал и отдавал
распоряженья через ординарцев…
…то выяснял, успел ли подойти
обоз с патронами?..  наличие снарядов?
И так до вечера… 
                (была, наверно, рада
душа его возможности гореть.
Он так хотел достойно умереть
на поле боя, а в руках – Победа!
И так боялся жалко постареть,
дремать в подушках «опосля обеда»…)

Сна в эту ночь Он не предусмотрел.
Додумать нужно, как вести обстрел
из пушек, что втащили с перевала.
Их было мало…
                «… Чем же подкрепить
нам мощь огня?..  Ну, да… стрелковой цепью
(и тех же «Пибоди»), идущей позади ушедших рот,
что по команде младших командиров,
то, вдруг, броском продвинутся вперёд,
а то нырнут под пули, дав возможность
ружейных залпов тем, кто следом шёл.

…Да!!. Артиллерию – на фланги!... Исключить
возможность проникающих ударов
и окружения на случай, если, вдруг,
окажется у турок превосходство
в везении, в резервах… может быть,
какое-то стеченье обстоятельств…

… а цепь стрелковую мы в две… нет, в три волны
расположим на поле – и полны
огнём окажутся все три её удара…
… и, с Божьей помощью, удастся избежать
потерь излишних, подойти к редутам
ещё при силах и с огнём в глазах,
и взять броском, решительным и лютым!

… а в это время сверху подойдет
отряд Радецкого от Шипки, с перевала…
…и слева князь Мирской ударит вновь,
озлобленный вчерашним неуспехом…

… отход противника возможен лишь один –
на Казанлык, в долины, по равнине…
А это значит: нужно перекрыть
уже сейчас полком кавалерийским
пути отхода армии паши,
когда он осознает пораженье.

…Активной имитацией атак
на ЛЕВОМ ФЛАНГЕ мы заставим турок
поверить в наш решительный прорыв
и в направленье Главного удара.
И вот, когда они весь свой резерв
и основные силы перебросят
на этот фланг, ослабив фланг другой,
задействовав сокрытое вначале
       (здесь очень важно – искренность атак…
         и стойкость, чтоб в неё поверил враг.
         И да хранит Господь вас, угличане!..),
мы нанесём удар на ПРАВОМ ФЛАНГЕ
(владимирцы уж ждут, примкнув штыки…),
внеся сумятицу в перемещенье войска
турецкого и в стройность обороны,
спланированной, кстати, сверх похвал.

А расшатав, - решающий удар:
ПО ЦЕНТРУ!  Тут уже блестящим строем,
классическим, без выстрелов, в штыки,
неотвратимо и под барабаны
мы завершим победно этот день!»

Сложился план!..  Осталось воплотить!
«Да… угличанам в помощь – ополченье…»
         (так в мелочи любой её значенья
          не принижал…  и в целом охватить
          пытливый ум мог всё, без исключенья…)

 … Он вышел в ночь, чуть пыл охолодить,
и привести в порядок вдохновенье.

Был в том бою решающий момент
(вся армия Вессель-паши сражалась
с отрядом Скобелева): цепи залегли,
огонь был шквальным, не поднять в атаку.
а ранее захваченный редут
уже вступил в отчаянную драку.

И вот уже попятились назад:
кто отползал, а кто, с колен стреляя,
угрюмо шаг за шагом отходил…
С испугом озираясь, знаменосец
нашёл спасенье под защитой пня…
Атака захлебнулась… «Ну, нельзя
нам отдавать захваченных курганов!», -
и Он с тревогой всматривался вдаль.

Но вдруг бинокль выхватил фигурку,
Которая, одна и в полный рост,
отважно шла вперёд навстречу пулям.
«Помилуй Бог, да это ж барабанщик?..» -
и бросил адъютантам: «Разыскать
мне после боя этого героя
и наградить Георгиевским крестом!
А пансион пожизненный – за доблесть –
Из средств моих…».   
                И мимолётный страх,
проникший в растерявшиеся цепи,
был барабанной дробью побеждён.
(увы, был барабанщик награждён
 уже посмертно). 
                …Командир полка
поднял испугом брошенное знамя…
…вот следом кто-то встал… потом – другой…
и полк пошёл вперёд неудержимо,
сметая всё, что было на пути:
редуты, ложементы и траншеи…
Уже никто не мыслил отойти
(из слабой искры разгорелось пламя,
как скажут где-то позже, о другом).
И клич победный слышится кругом.

Развить, развить успех! Подобный шанс,
добытый вдохновеньем и отвагой,
бывает только раз…   Не приведи,
Господь, забыть цену солдатской боли…
«Я должен быть сегодня впереди!
А коль убьют, то вот, полковник Келлер
Меня заменит, он до мелочей
мной посвящён в развитие сраженья…», -
проговорил, потребовал коня
(огонь в глазах мальчишеский и шалый)
и ускакал возглавить полк казанцев,
направив в еле видимую брешь,
его удар – расчётливый и ярый…
и два полка казачьих на обход!

 …Так завершался этот грозный год…

Был час Штыка в кровавом торжестве
последнего Балканского сраженья.
Атака развивалась  - с двух сторон
теперь атаковали укрепленья:
пехота – с фронта нанесла урон,
казаки – с тыла…  Не было спасенья!

Редуты пали, бой вошёл в деревню:
за каждый дом… у каждого плетня
случались сотни маленьких «сражений».
Стал красно-бурым грязно-белый снег.
Все бились насмерть, яростно и нервно.

Штыки пехоты, пики казаков
и праведная ярость ополченья
( там ненависть утраивала силы!)
обрушилась на стройные (пока
ещё) ряды защитников плацдармов.
И стойкий, неуступчивый низам
стал отступать (с надеждою прорваться
в Долину Роз…), страх следом догонял.
Чуть дрогнув, но без паники ещё,
спешили таборы укрыться на равнине.
Но их настиг кавалерийский полк,
поставленный как раз на этот случай.
И сабли засверкали, превратив
в побоище отход до Казанлыка.

А дальше – два удара сверху, с гор,
блестяще довершили окруженье
всей армии… Как будто приговор
Империи османской…
                ( «… и лишенья
            народа братского окончены… почти…
            быть может… в скором будущем – быть может…», -
            Он так мечтал…, но хмурился всё строже.)

Капитуляция!.. Упала тишина…
Полки застыли в грозном ожиданьи…
И белый флаг… Неужто решена
поставленная этим утром ранним
задача: окружить и уничтожить?
И путь открыть, теперь уж, на Стамбул?!

Был ультиматум принят! Из условий
всего одно – оружие сложить
в обмен на жизнь.

А к Шипке, где была слышна стрельба,
И горы содрогались от разрывов,
Направлен был немедля адъютант
С приказом – «Прекратить сопротивленье!».
И вскоре - незабвенное мгновенье
(за нами Бог, штандарт и оберег!):
шли таборы, понурые и злые,
в бессилии бросая ружья в снег.

«Помилуйте, как можно было сдать
так быстро вот такие укрепленья?!.» -
усмешкой колкой скобелевский взгляд,
развеявший последние сомненья
в способностях бороться, побеждать,
сбил спесь с высокомерного лица
командующего армией турецкой,
как будто просто сдёрнул покрывало,
едва успев переступить порог…
( чванливое: «Я сделал всё, что мог!..»,
ему ответ: «Но мог-то слишком мало»).

… И отданная Скобелеву сабля
Вессель-паши… (которую потом
обманом выкрадут штабные от Мирского;
Расчёт был прост: кто саблю принесёт,
того молва назначит и в Герои,
и на руках к Олимпу вознесёт!)

А после был парад на поле боя,
ещё дышащем яростью атак.
И Скобелев в приветственном порыве
(коня – в аллюр!) промчался вдоль рядов:
«Спасибо, братцы!..» - поднятый картуз,
и тысячами вверх летели шапки
ликующих солдат.… А за спиной –
Радецкого открытый, честный взгляд,
Завистливый, недобрый взгляд Мирского…
Обиженный Столетов невпопад
стал объяснять, как страшно на краю
своей судьбы не обрести покоя…
Победная реляция Царю
и похвала, что стоит дорогого…

Да, видно, был таким Его удел,
и невозможно ничего поправить:
боязнь и восхищенье у чужих,
а у своих – восторг, и рядом - зависть…

                х          х          х          х          х          х          х          х

              Сударыня, я знаю, Вы не спите, 
                спит только шаль, пригревшись на плечах.
                И не печальтесь, лучше разделите
                мой небогатый ужин при свечах.

             Откуда Вы?  Такая непогода,
                вода с небес, дороги развезло.
                Ах, всей любви хватило на полгода?
                Ну, полно…  Вам – так, право, повезло.

             Полгода…  Что Вы, целые полгода!
                А тут атаки по семь раз на дню,
                а после – сборы нового похода,
                и лишь неделя – навестить родню.

                А за окном и хлябь, и тьма,
                и вой волков, и ветра свист…
                И жизнь – сплошная кутерьма…
                Как съёжился случайный лист.

             Шампанского искрящаяся пена
                вернёт мираж – салонную Москву,
                а грустные мелодии Шопена
                воспоминанья, горечь и тоску.

             И я сейчас завидую, поверьте,
                тому, кто Вами столько был любим.
                Так, под свинцом не думая о смерти,
                мы под огнём свечи порой глупим.

             Ведь он не знал безумия победы,
                не скрежетал зубами от потерь,
                не брёл в крови за Славою по следу…
                Но всё же Вы в его входили дверь.

             На Вас очаровательное платье,
                и в волосах - серебряная нить.
                А этих рук изысканных объятья?!
                О, в них не жаль себя похоронить.

                На эполетах пыль дорог
                и лёгкий запах от духов.
                И упоительный острог
                небрежно сброшенных мехов.

             Сударыня, как странно, этот вечер…
                и этот дождь, и ветер, и туман,
                и наша неожиданная встреча –
                смешной и удивительный роман.

х                х                х                х                х

                Молитва Скобелева

«Возбранный Воеводо и Господи, ада победителю, яко избавлься от вечныя смерти, похвальная восписую Ти, создание и раб Твой; но яко имеяй милосердие неизречённое, от всяких мя бед свободи, зовуща: Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя.
Благодать подаждь ми, всех долгов решителю, Иисусе, и приими мя кающася, якоже приял еси Петра, отвергшагося Тебе, и призови мя, унывающаго, якоже древле Павла, гоняща Тя, и услыши мя, вопиюща Ти: Аллилуия».

    Господи, ты прости меня, грешнаго!
За все пролетевшие мои годы,
Сделавшие меня устало-теперешним,
С гордыней настырной и видимостью свободы.

Но гордыня моя прорастает из гордости –
Всколыхнулась Россия, распрямляя плечи,
В безоглядной своей,  бесшабашной вольности…
Так выходит корабль, устранивший течи.

И не важно уже, что там ждёт за туманами:
То ли осени хмуриться, то ли садам цвести?
Ты всегда будешь той неразгаданной, странною,
Той, что пляшет в слезах, той, что плачет в радости.

Неспроста на гербе твоём птица двуглавая –
Кто-то служит стихами ей, кто-то музыкой,
А я кровью служу, да военной славою,
Да сражением горячим, да удалью русскою.

И врагам твоим всё не даёт покоя
Роскошь храмов и строгая сила икон.
И границы уже оглохли от злобного воя,
И бросаются кости: кому «перейти Рубикон»?

Ты всегда им казалась смурной, во хмелю и безумствах,
С затаённой угрозой, взращённой в лесах дремучих…
Никогда им тебя не понять – ни в кручине, ни в буйствах,
И кураж – «на авось», и надежду – «на всякий случай».

   Ты прости, прости меня, грешнаго, Господи!
Что имел,  чем богат? – всё на алтарь России!
А не сложится вместе – так лучше, чем врозь идти,
Белым облаком стану летать в твоей поднебесной сини.

   Ты прости, прости меня, Господи, грешнаго!
Кто-то взгляд с сожалением бросит – жизнь исковеркана.
Столько лет без любви… со свободой… без сада вешнего?!.
Только всё это плата за то, что судьбой предначертано.

И свобода моя – стоять у порога неверия
И с Тобой говорить, и просить у Тебя пощады
За колючий нрав и за все свои суеверия,
И за то, чтобы Ты сумел оказаться рядом,

Когда (знаю!) будут ядом меня травить,
Раз ни пуля, пока, не берёт, ни острая сабля…
Ну, а Смерть придёт – хоть на миг её останови,
Чтоб… не смейся… на землю успеть посмотреть с высоты дирижабля.

И прости, что к Тебе обращаюсь лишь время от времени,
Когда плохо совсем, или перед кровавым боем…
И поверь мне, то не от спеси и не из-за лени.… И
Ты же знаешь, как короток путь из героя в изгои.

   Ты прости меня, грешнаго, Господи… Ты прости!..
Слышу песни убитых солдат из ночи, как из Главного Храма…
(головою в ладони упав) – хоть на миг отпусти
вдаль, где пруд под луной… у окна напевает мама.

   Господи, Ты прости, прости меня, грешнаго –
Дерево, выросшее на обрыве.
Хочешь – полей, а не хочешь, так срежь его!
Милость Твоя и в Твоём справедливом порыве.

Не получилось с молитвою.… Столько ведь
На душе лежит, что не высказать.
Вроде исповедь вышла, а может – проповедь…
То ли проповедь… то ли исповедь…

Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!
Господи помилуй,
                Господи помилуй…
                Господи помилуй…      

« верую, яко приидеши судити живых и мёртвых, и вси во своем чину станут, стари и младии, владыки и князи, девы и священницы; где обрящуся аз? Сего ради вопию: даждь ми, Господи, прежде конца покаяние.
      И ныне и присно и во веки веков. Аминь.»