De profundis

Тому не достичь вершин, кто не изведал дна.
Кто не нырял в Марианскую впадину без акваланга,
кто не смотрел «Метрополис» Фрица Ланга
так, как будто уже наступили «Новые времена».

Я добирался до дна. Я там работал шахтёром,
углубляя местный пейзаж до самых Девятых Врат.
Меня приглашали работать Цербером в этот Ад,
где избежать гильотины проще, чем стать вахтёром

в службе Святого Петра, где похмеляют с утра
и кормят небесной манной.
Что выглядит пошлым обманом,
особенно, если не напивался вчера.
Поэтому, как ни странно,

я обманул их всех. Я просто вынырнул вверх
где-то возле Курил. И с жадностью закурил
хриплую папиросу.
Чтоб обратиться с вопросом
к тому, который всех нас уговорил

верить в непогрешимость свою.
Но я-то был на краю.
А потому легко,
         как пьют поутру молоко,
спросил Его «Почему?»
         Мне не страшно в тюрьму.

Я таскаю свою суму
на том же правом плече,
на котором товарищ Че
обречённо носил АКМ,
демонстрируя всем,
        что MUERTA сладка, как крем
на свадебном торте,
        а PATRIA в параличе.

Я побывал на войне,
ныне забытой вполне
(И правильно! Ибо не
достойна памяти, только стыда.)
Меня научили, где надо, отделять без труда
зёрна от плевел, правду от лжи, и тех, кто в говне,

от тех, кто – говно. И теперь мне уже всё равно,
что поёт телевизор и о чём голосит Интернет.
Я не гадаю на гуще кофейной, есть или нет
в жизни счастье.
Для этого есть кино,

литература, музыка, живопись и те де.
А я шатаюсь по свету в седой бороде
без цели и смысла, порою не зная, где
заночевать придётся.
Помня только, что снится к беде

сломанная стрела. Но, закусив удила,
продолжаю марать бумагу последним огрызком пера,
когда б не шептал мне Ангел, с вечера или с утра.
Как говорил покойник, – такие дела.

И вот я вынырнул вверх, словно подбитый стерх –
в шрамах и синяках. Сжимая в чистых руках
воздух, который украл. Вот и хочу, пока
есть, чем дышать, опять
совершить свой единственный грех.

То есть, задать вопрос.
           Тому, кто нас водит за нос.
Простой вопрос «Почему?»
Мы всё ещё верим Ему?
Мы всё ещё не хороним
           труп Надежды? Уму
этого не понять, а сердце
– давно уже просто насос,

который качает кровь, забывшую про любовь,
закоченевшую в жилах
от того, что увидел глаз.
Хотя он смотрел не раз
на ту, кто наивных нас
вычитает из всяких списков,
   превращая в бурую грязь
или в дым, или в удобренье
для вечно жующих коров.

Только Он, к деревяшке прибит, как обычно, молчит.
Даже закрыл глаза… Да и что бы он мне сказал,
если б заговорил? «Извините…», как говорит гюрза
перед укусом? Ладно, попробуем сделать вид,

что расслышан ответ. Раз появились на свет,
значит это кому-нибудь нужно, как написал поэт.
Может быть, новым Князьям,
может быть, старым друзьям,
может, этой нелепой книжке,
что дописана не до точки,
а всего лишь до запятой,
может быть, вон тому мальчишке,
может быть, чьей-то дочке,
а возможно, Женщине той,
что сидит напротив меня,
в чьих серых глазах огня
не потушить, ни водой,
ни какой банальной бедой.
Эта женщина знает такое, что мужик с бородой
ощетинивается ежом
и судорожно пьёт боржом,
ощущая липким затылком Старуху с кривым ножом.

Когда этой женщины – нет,
от неё остаётся свет,
хватает читать газету и даже ходить в Интернет.
Когда эта женщина есть,
забываешь, что значит «жесть»,
хочется нежных песен, да боишься в размер не влезть.

Когда нам по грехам воздадут
и произойдёт Страшный Суд,
исчезнет всё населенье,
но останемся Я и Она
на вечные времена,
воссозданные из праха
не по воле Аллаха,
но по образу и подобию Великого Молчуна.

8 ноября 2010