Александр Савенков

Соблазн

Войдет без стука и к столу винтом:
продолговатый, с хромотой учтивой,
на край присядет и закрытым ртом
начнет шептать кривую перспективы:
построить дом из собранных камней,
и посадить под окнами осину,
и разделить все поровну к весне
между петлей и нерожденным сыном…
Потом крестись, как сгинет в темноте,
и плюй через плечо в шерсти овечьей,
но только не клянись, что не хотел
чужой победы в двухминутной встрече.


               *     *     *

Одни средь книг, одежд и выпечки:
спиной к спине – к стене стена.
Пообрывало время ниточки,
что крепко связывали нас.

В альбомах близкие и дальние,
как отражения в реке,
лежат теперь воспоминания,
неразделенные ни с кем.

Привычней прятаться в их лирику,
но фарс и китч берут свое:
скупыми каплями пустырника
день отмеряет бытие.

И, отрекаясь от пристрастия
искать в кофейной гуще путь,
идешь, как будто безопаснее
идти вот так, куда-нибудь,

смешной заботой беспокоиться
о днях, припрятанных  в карман:
блажен, кто рвал цветы на Троицу
и не сошел потом с ума.

         
     Крещенский  вечер

В скользком тумане зимы
необычно дождливой
в сквере, где больше берез,
чем случайных людей,
церковь стояла
вдовой на своих  именинах,
глядя на отражение
в серой воде.

Крест положить бы, чтоб стало
на сердце спокойней,
свечку зажечь бы, чтоб стало
немного теплей
в доме, где в лапах кошачьих
увяз подоконник,
где от порядка отклеились
вещи, а клей

снова не куплен и три
объявленья «меняю
эту страну, где так сладостно
спать сволочам…»
будут лежать до скончания дней,
опьяняя
горькой возможностью
стать ни при чем
хоть на час.


     Крестопоклонная

…пирогами долги на скатерти;
недопит поминальный звон;
мамин лик, рядом с Божьей матерью,
вербным шепотом окаймлен;

богатею тоской собачьею:
не с кем мама делить ее –
снова снилась душа незрячая,
человечики, воронье,

горка постных блинов да красное
над рассветом, что сер и стыл, –
в это утро, надев атласное,
ты печенье пекла «кресты»…