Кто я? Что я? Только лишь мечтатель с

Весь мой мир протестует против такого образа. Сколько их было? Господи Боже, да кто ж считал..  Я никогда не составляла никаких списков, таблиц, прогнозов, матриц, учетов, не строила интеграл. Они приходят, варят кофе с утра, читают в постели Хэмингуэя, но это все в лучшем случае. Бывает, что вообще не читают. Они все верят — и я вместе с ними верю. Хотя во что я верю? — уже и сама не очень-то понимаю. Конец года — пора бы в общем-то успокоиться, подумать о будущем, решить все свои дела, накупить подарков и обойти околицей все ошибки свои, душу вычистив добела, поклясться себе, что осознала: совсем и совсем простая, обычная, примитивная, такая, как все, ничего особенного. Я обещаю себе постоянно — клятвенно обещаю: обязательно перестану писать стихи и страдать бессонницей. И все хорошо, все действительно хорошо. Только можно мечтать? Хотя бы мечтать-то можно еще немного? Я оттолкнусь ненадолго от этого мира в снах, в своих мыслях, в своих отвлеченно-больших дорогах. Раз не могу воплотить в жизнь то, чего так хочу, я воплощу это в небе — в словах нарисую. У меня есть одна наиглупейшая и желаннейшая из причуд, которая, по-видимому, вполне себе предсказуема:

я хочу ведь совсем несложного — простого и уникального: так, чтобы даже не выходить из дома, потому что друг от друга не оторваться; чтобы говорить о любви и тут же — о кофе, и тут же — о гениальности, и тут же — о Достоевском, все это время сжимая в ладонях пальцы; чтобы почти не спать, не есть, не одеваться, смотреть фильмы, читать, наслаждаться друг другом и целоваться, целоваться, нескончаемо целоваться, перестав на время и по новому начав кругу; чтобы кутаться в запах твоих волос, в одеяло, гладить плечи, шею, руки, талию, ягодицы, чтобы я в твоих объятиях засыпала вместе с тобой, успевая друг другу сниться, чтобы даже во сне не расстаться ни на минуту, плутая по лабиринтам в стране Морфея, чтобы всегда просыпаться одновременно почему-то в совершенном счастье, накрывающем нас обеих.   

И потом чтобы паутинки из снега падали на ладони, а я ресницами мерила небо — сверкают птицы — и шла в блаженной томной хмельной истоме, начавшей новую единственную книгу-главу-страницу моей жизни — и все сразу станет легко и предельно просто; чтобы след улыбки нежной застыл на шее, чтобы только улыбалась загадочно на все язвительные вопросы и на мамино проникновенное «Хорошеешь!»; чтобы все сразу стало понятно и очень ясно; чтобы, покупая платье, быть уверенной, что роскошна; чтобы не тянуло больше давить на газ и лететь на красный, хотя силы бы было достаточно и все можно; чтобы все доступно, все открыто и все подвластно, чтобы понимать, чему всегда улыбаются дети, ...

чтобы сменить, наконец, тариф: «абонент безвременно очень счастлив. Извините, он никак не может сейчас ответить».