Почти сон

Чавкнуло, и из земли выдавило золотой глаз плазмы. Внутри пузыря, как в распадающемся горящем дереве, бегали огнисто-темные полоски, как будто их раздувало невидимым ветром. Шипя, потрескивая, глаз стремительно инкрустировался мельчайшими угольными зернами. Через некоторое время они слились в один коричневато-бурый зрачок. Он смотрел в небо.
Спустя сутки недалеко от замершего соседа на поверхность вытек громадный слиток огня, жара. Он не разместился в отведенной ему ложбинке и перелился к стволу гигантского семидесятиметрового дерева. Зашипело, и золотистое поползло вверх. Через несколько минут на чудовищно толстом влажном стволе осталась черная клинопись.
Глаз замутнел, завозился, заворчал и вдруг опал, оставив после себя сверкающие слюдянистые горошки.
Ветер тихонько шевелил мощные клоки древних мхов на сыром исполине, лежащем у потока. В его глубине блеснуло золотым. В доли секунды над ним вскипела вода, вверх вырвались горячие струи пара. Вогнутая линза водяной поверхности кипела, заливалась холодными потоками, выравнивалась, проваливалась. В ее воронке показалось золотистое востриё. Ослепительно сверкающее дно всё расширялось, рвалось из глубин к молодому небу мира. Русло потока обозначалось только рвущимися вверх кипящими струями. Скоро и они исчезли под непроницаемым слоем пара.
Когда к утру его разнесло, древней реки не было, а над дымчато-палевой поверхностью лавы крутились змейки издыхающих струек.
К бывшему руслу выполз трехметровый бородавчатый полип. Из обтекающего влажным розовато-мраморного отверстия выполз узкий язык, потянулся, завился по земле, проходя ящерицей почерневшие травы, стремительно метнулся назад, и полип раздул, ощетинил свои бородавки и шумно ухнул. Собирая тяжелые складки своего подвижного панциря, он шумно зашуршал прочь от того, что когда-то было водой.