Finita la-la-la...

               
                «Бедный мой воробышек»
                Г.В. Катулл

     Вот жизнь  такая  (а поэт — её футляр)
имеется в наличии
у меня,
а что с ней делать,
безбожным даром,
сам не знаю я, 
то ли поэт,
то ли так себе,
фигляр.

   Может, найдётся какой умник,   
и подскажет —
Хайдеггер, что ли, заплутавший в дебрях,  Мартин-Лютер-Кинг,
играющий в слова  —
пинг-понг-
кинг-конг, пинг-понг, кинг-конг —
and cetera,
и вуаля!

—
Чик-чирик!
Вот только он, воробей,
подрастающий  хмырёныш  мой пернатый,
склёвывающий крохи из-под ног
знает в жизни толк,
казалось бы,
однако…

Я надламываю слово,
крошу в ладонях хлебный мякиш.
Ну, что,  мой оперившийся  Мишель Фуко,
смысл жизни внятен?


  Он  не ищет для неё предлог. 
Я, напротив,  вызубрил на зубок
предлоги всех падежей.
И каков итог?
Опять пьян,
как цветущий
бурьян.

  Никто не вхож в мой дом,
ни   грабежей,
ни рыженькой плутовки,
ни восемь маленьких ежей
не топочут ножками в кладовке.

  Мой издатель — вот вспомнил обо мне —  послал 
телеграфом срочным деньги
на три весёлых буквы,
перепутав, впрочем, даже  инициалы.

  Налоговый инспектор
с автоматом, в чёрной маске,
не стучится в дверь  моя,
извините,  мой —
да нет, мою!
Да ну все эти падежи,
если речи нет
ни для кого!

Воробей,
вся жизнь такая у меня
вразброд, и  по рукам пошла.
Хоть убей!
Воткни мне в спину нож!
Не стучится
в дверь моя
никто!

  Вот счастье,
клювом о стекло —
тук-тук, тук-тук.
Ты кто, другой мой ты?
Не топчи карниз,
входи никто!

  Так хочется,
чтоб были в жизни падежи  —
все тринадцать —
исходный,
цели,
назначенья,
места,
смысла
et cetera.

  Судебный пристав
пришёл хотя бы
описать имущество мое,
стихи да книги,
за нарушение грамматики,
нецензурные слова 
и англицизмы.

Что, воробышек, 
чик-чирик —
вся речь твоя —
моя!