Видение

Выпей, солнышко, росу!
и я сна не донесу …
уроню в студёный ключ
всю тревогу хмурых туч.

     На берегу обрамлённое зелёным сафьяном пихтовой хвои сияло царство берёзового золота. К небу в просинях тянулись багровые костры осин. В водяном зеркале тихого омута нескончаемо плыли тающие облака. И только ветерок, не смея нырнуть в струи речные, шевелил осоку  по берегам, путался в ветках и ветвях  вознесённого к небу степенного леса.  Сквозь шевелящуюся желтизну мелколесья чудился живым стеклом застывший вечер.
     Страшно и сладко было следить на чёрном глянцевом столе водной глубины разложенные, словно напоказ, разноцветные узоры листьев. 
     Тихо набухали они, готовились на дно, но до срока висели в прозрачности воды  пламенем, что сорвался с высоты горизонта и тлеет, тлеет, не желая гаснуть.
     В последнюю прореху наверху глянуло солнце. Ещё тёплое, греющее душу, оно осветило лики красоты неожиданно ярким  запоминающимся светом. Над редкой береговой листвяной прядью тёплой крупой задымилось сияние, и рядом на воде листья вдруг оказались невесомыми, а вода  неосязаемой, и только тёмные жилы водорослей говорили о наличии струй.
     Мир вокруг слоился лучами лениво крадущегося тумана, готовыми сорваться в вечность листьями, оплывал ленивым  шевелением уже оголённого хвороста и стекленел неподвижной прозрачностью воды и воздуха. Горела, догорала красота, и всё не таяла печаль, милостью сошедшая на этот обыкновенный вобщем-то уголок земли. Осень, окружив чертогами, наполняла душу печалью прощания.