Зачем я плачу над строкой простой?!

Зачем я плачу над строкой
простой?! -

Постой! -

Такою
разной!

Затем, что Божий дар - игрой
алмазной -
передо мной...

Затем, что не мертва во мне душа.

Васильев Павел!

Кровною тоской
тростник звенит - протокой напоённый
Иртыша...

Когда ты жил - Балхашский тигр не вымер -
крадусь тропою,
до небес тугайной чащей окружённой,
зверя
запахом дыша
и вспоминается мне ров глубокий в Риме
не этой жизни, но всегда вершат -
нелучшие над лучшими расправы,
Боже...

Голгофа длится,
все объяв края
и на клыках шакалов вновь
дымится
кровь
людей не стайных,
в том числе - твоя...

Серп с молотом, что пел ты - в лермонтовском возрасте свалили -
рожью,
не набравшей полной силы...

Ты верил -
славных
убивающей отчизне!

Ты воспевал её кровавый бред!

Но правда в том - ты больше верил жизни,
которой до сих пор - на свете нет:
нелгущей, бесскорыстной, величавой...

Ты не был слеп,
но тем силён поэт,
что утверждает
лучшей жизни право
и тьмой сражённый -
пополняет
свет...

Мне больно слышать: "Был антисемит!
Он сдал Орешина и Клюева, и прочих!"

Два глаза выбиты...

И позвоночник сломанный чернорабочей ночью -
всем телом, не расстрелянным ещё в Лефортово, болит...



« В начале тридцатых годов Павел Васильев произвел на меня впечатление приблизительно того же порядка, как в свое время, раньше, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, особенно с Есениным, творческой выразительностью и силой своего дара, и безмерно много обещал, потому что, в отличие от трагической взвинчиности, внутренне укоротившей жизнь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими бурными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встречал ни у кого за все истекшие после его смерти годы».

Борис Пастернак


 Павел Васильев

                Август



                Угоден сердцу этот образ
                И этот цвет!
                Языков

                1

                Еще ты вспоминаешь жаркий день,
                Зарей малины крытый, шубой лисьей,
                И на песке дорожном видишь тень
                От дуг, от вил, от птичьих коромысел.
               
                Еще остался легкий холодок,
                Еще дымок витает над поляной,
                Дубы и грозы валит август с ног,
                И каждый куст в бараний крутит рог,
                И под гармонь тоскует бабой пьяной.
               
                Ты думаешь, что не приметил я
                В прическе холодеющую проседь, -
                Ведь это та же молодость твоя, -
                Ее, как песню, как любовь, не бросить!
               
                Она - одна из радостных щедрот:
                То ль журавлей перед полетом трубы,
                То ль мед в цветке и запах первых сот,
                То ль поцелуем тронутые губы...
               
                Вся в облаках заголубела высь,
                Вся в облаках над хвойною трущобой.
                На даче пни, как гуси, разбрелись.
                О, как мычит
                Теленок белолобый!
               
                Мне ничего не надо - только быть
                С тобою рядом
                И, вскипая силой,
                В твоих глазах глаза свои топить -
                В воде их черной, ветреной и стылой.

                2
               
                Но этот август буен во хмелю!
                Ты слышишь в нем лишь щебетанье птахи,
                Лишь листьев свист, -  а я его хвалю
                За скрип телег, за пестрые рубахи,
               
                За кровь-руду, за долгий сытый рев
                Туч земляных, за жатву и покосы.
                За птиц, летящих на добычу косо,
                И за страну,
                Где миллион дворов
                Родит и пестует ребят светловолосых.
               
                Ой, как они впились
                В твои соски!
                Рудая осень,
                Будет притворяться.
                Ведь лебеди летят с твоей руки,
                И осы желтые
                В бровях твоих гнездятся.
               
                3
               
                Сто ярмарок нам осень привезла -
                Ее обозы тридцать дён тянулись,
                Все выгорело золотом дотла,
                Все серебром,
                Все синью добела...
                И кто-то пел над каруселью улиц...
               
                Должно быть, любо августовским днем,
                С венгерской скрипкой, с бубнами в России
                Плясать дождю канатным плясуном!
                Слагатель песен, мы с тобой живем,
                Винцом осенним тешась, а другие?
                Заслышав дождь, они молчат и ждут
                В подъездах, шеи вытянув по-курьи,
                У каменных грохочущих запруд.
               
                Вот тут бы в смех
                И разбежаться тут,
                Мальчишески над лужей бедокуря.
                Да, этот дождь, как горлом кровь, идет
                По жестяным, по водосточным глоткам,
                Бульвар измок, и месяц, большерот.
                Как пьяница, как голубь, город пьет,
                Подмигивая лету и красоткам.
               
                4
               
                Что б ни сказала осень, -  все права.
                Я не пойму,
                За что нам полюбилась
                Подсолнуха хмельная голова,
                Крылатый стан его и та трава,
                Что кланялась и на ветру дымилась.
               
                Не ты ль бродила в лиственных лесах
                И появилась предо мной впервые
                С подсолнухами, с травами в руках,
                С базарным солнцем в черных волосах,
                Раскрывши юбок крылья холстяные!
               
                Дари, дари мне рыжие цветы!
                Зеленые
                Прижал я к сердцу стебли.
                Светлы цветов улыбки и чисты -
                Есть в них тепло
                Сердечной простоты.
                Их корни рылись в золоте и пепле!
               
                5
               
                И вот он, август! С песней за рекой,
                С пожарами по купам, тряской ночью
                И с расставанья тающей рукой,
                С медвежьим мхом и ворожбой сорочьей.
               
                И вот он, август, роется во тьме
                Дубовыми дремучими когтями
                И зазывает к птичьей кутерьме
                Любимую с тяжелыми ноздрями,
                С широкой бровью, крашенной в сурьме.
               
                Он прячет в листья голову свою -
                Оленью, бычью. И в просветах алых,
                В крушеньи листьев, яблок и обвалах,
                В ослепших звездах я его пою!
               
                Август 1932
                Кунцево

Павел Васильев

                * * * 


           Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе,
           Чтоб останавливать мрамора гиблый разбег и крушенье,
           Лить жеребцов из бронзы гудящей, с ноздрями, как розы,
           И быков, у которых вздыхают острые ребра.
           Веки тяжелые каменных женщин не дают мне покоя,
           Губы у женщин тех молчаливы, задумчивы и ничего не расскажут,
           Дай мне больше недуга этого, жизнь, -  я не хочу утоленья,
           Жажды мне дай и уменья в искусной этой работе.
           Вот я вижу, лежит молодая, в длинных одеждах, опершись о локоть, -
           Ваятель теплого, ясного сна вкруг нее пол-аршина оставил,
           Мальчик над ней наклоняется, чуть улыбаясь, крылатый...
           Дай мне, жизнь, усыплять их так крепко - каменных женщин.

           Июнь 1932