Однажды

Тишина.
Кофе.
Немного молока или лучше сливок, у меня ведь есть сливки на полочке в холодильнике, давно как есть. Нужно бы не забыть поблагодарить Бога за столь явные блаженства. Но больше всего, больше всего, конечно же, за тишину. И дело не только в том что шумные соседи в такую рань спят, а я не хочу смотреть телевизор и тем более слушать радио. Даже любимая музыка в музыкальном центре и та как-то приелась. Рано или поздно все в жизни становится тем «что приелось». Немного печально, но не смертельно. А ведь не далек тот час, когда кофе со сливками уже не будет будоражить меня, вызывая легкий трепет предвкушения. Аромат не сможет раздразнить ноздри, и я утрачу всякую чувствительность, словно проститутка уже не способная получать удовольствия от близкого общения с мужчиной. Но сегодня, еще не наступило завтра, и кофе согревает меня, пробуждая разум к фантазии.
Осторожно, очень осторожно добавляя сливки что бы не переборщить тем самым, испортив вкус напитка, меня посещает смутная догадка. Ведь я села не на тот стул, на котором сижу всегда и теперь моему взору открывается унылый городской вид из окна. Я не закрыла шторы. Унылый, серый, слишком ранний, но такой родной, немного трогательный, словно не проснувшийся ребенок. И почему я раньше не делала этого? Не садилась на этот стул? Быть может потому, что он принадлежал другому человеку? Принадлежал. Это слово никогда не нравилось мне, я бы использовала иное, но иного не дано.
Конечно же, кусочек сахара что бы подсластить восприятие реальности. Совершенно дешевый прием с годами ставший привычкой и не более того. Я все же открываю сахарницу. А что мне остается делать? Когда-то и эта привычка станет тем «что приелось». Эти мысли не способны вогнать меня в уныние, но они оставляют след, не глубокий нет, но все же заметный невооруженным взглядом. Возможно, я вздохну, углубившись в это, но не сейчас.
На стуле очень уютно но я никак не могу избавится от ощущения что подобно вору краду чужую вещь, ведь они совершенно одинаковые, эти два стула. Мой и тот, на котором сейчас восседаю, подобрав под себя ноги точно йог, такой чужой славянской культуре. Меня никогда не привлекало «такое» и «эдакое», больше всего я ценю стабильность, банально и скучно, но так жизненно важно. Конечно, это не означает, что я не способна на шалости, еще как способна вот только об этом, почти никто не знает уж таково мое желание. Решение, давшееся мне посредством многих жизненных уроков. Так получилось. Ничего не изменить.
Маленькую серебряную ложечку пришлось отложить на блюдечко, это всегда случается само собой, хоть я мысленно и жду упрека, если не опущусь до этого маленького жеста. Мысленно ловлю на себе слегка осуждающий взгляд из-под полу опущенных ресниц. Удивительный взгляд способный говорить гораздо более красноречивей, чем бессмертные творения Шекспира. Хотя они мне и не нравятся. Взгляд, блуждающий по мне. Какая удивительная иллюзия и пусть я способна кричать что не нуждаюсь в этом, нет, не нуждаюсь. Я от этого завишу. Или зависела? Ведь мне так хорошо на чужом стуле. Глоточек ароматного напитка возрождает на моем лице блуждающую улыбку, возможно это удовольствие. Моя собственная неуверенность ранит меня, но я вздрагиваю не от боли, а от неожиданности. Манящее, возрождающееся в тишине и полумраке небольшой кухни. Когда все спят, когда не нужно боятся свидетелей, украдкой наблюдающих за тобой, теряющихся в собственных домыслах и теряющих в них саму суть. Милые, милые люди теряющие себя ради чего-то или кого-то. Уж лучше ради кого-то или лучше никогда. Да ведь разве такое возможно?
Еще один маленький глоток.
Горячий кофе, хорошо разбавленный сливками, остывает быстрее, совсем как я недавно выбравшаяся из постели. Белую чашку можно легко согреть. От постели повеет холодом, и я уже не вернусь в ее объятья гонимая сомнениями и страхами. Я снова опускаюсь до банальности, но в этом что-то есть. Наверное – правда. Клокочущая, вырывающаяся, правда, не дающая покоя никому еще способному ей внять. Милые, милые люди потерянные на перекрестках судеб. Своих? Или чужих? Во мне слишком много неправды. Слишком много лжи созданной для себя самой, слишком много. И я уже не способна остановится точно корабль, поймавший ветер в свои паруса. Ведь мне так приятно сидеть на этом стуле и смотреть в окно совершенно не фокусируясь на предметах. Ни стены, ни заборы, ни деревья ничто не имеет значения в этот миг гнусного самообмана. Ведь мне так приятно сидеть на этом стуле, чувствовать тепло которого нет, словно кто-то бережно обнимает сзади, лишь слегка, боясь потревожить покой. Покой, в котором нет нужды. Покой превратившийся в тягостную ношу. Покой ставшый проклятием злой ведьмы, совсем как в столь любимих мною сказках, вот только в них добро всегда побеждает зло. А здесь? Здесь этого нет, и следы утраченной наивности исчезают словно туман, развеянный теплыми солнечными лучами. Самообман, въедающийся в тебя подобно болезни, приносящий боль, тревогу, и тысячи не нужных вопросов. Слабость человека не поддающаяся измерениям. Почти как глупость. Да, это глупо. Необычайно глупо. Хорошо. Осознание, признание проблемы это почти что пятидесятипроцентная гарантия решения проблемы. Что ж, наверное, осталось подождать, а пока что мой кофе остывает. Стоило добавить немного корицы, что бы еще более оттенить густой напиток. Так любимый мною и так не на долго. Жизнь утекающая сквозь пальцы, словно вода из-под крана она такая же жесткая, не чистая и с запашком. Оставляющая после себя неприятный налет, который невозможно отодрать от чайника. Приходится выбрасывать, со временем. Со временем все приходится выбрасывать.
А за окном рождение дня. Немного пасмурного, но кто знает. Ведь он подобно отчаянному кладоискателю всегда может изменить свой путь, отойдя от намеченного. Как в той песни. Свернуть за поворот, что бы встретить новый поворот. Свернуть с намеченного пути, так же как и я свернула со своего, не по своему желанию. Не по своему и этот стул, на котором сейчас восседаю, гордо выпрямив спину, хоть это и дается не легко, словно знамя моего поражения, больно въедающегося в сознание. Возможно, стоит выбросить его, этот стул или подарить кому-то, вызвав на лице не радость, а недоумение. А ведь я никогда не славилась чудаковатым поведением, хоть иногда меня в этом все же упрекали. Тогда это не волновало меня, сейчас - вообще не имеет никакого значения.
Стоит переосмыслить некоторые ценности, как они в один миг утрачивают свою ценность. Выскальзывают, кусочек за кусочком подобно разорванному по неосторожности жемчужному ожерелью. Так жаль. Очень жаль.
Мне почему-то становится не уютно. Может быть, потому что сидя на чужом стуле, я вижу свой. Пустой. Ощущение неполноценности интерьера захватывает меня с головой. Здесь так не хватает тебя. О! Только бы мне не пасть на дно воспоминаний. Только бы продержаться. Ведь есть пропасти из которых так тяжело выбираться. Что бы ты ни делал – все глубже и глубже. Увязнуть подобно жестокому убийце в крови. Зря я разрешаю таким мыслям посещать мою голову, мысль материальна. Я должна боятся ее. Дрожать застывая от ужаса. А если не могу избавиться – затолкать в самые злачные уголки своего сознания, своего восприятия мира, своих реакций. Давно утратившая свою непосредственность. Давно не ребенок, смотрящий на мир широко раскрытыми глазами. Давно не тот человек улыбающийся весеннему дождю. Словно из другой жизни. Словно вовсе и не я, а так, отображение в старом зеркале, покрытом пылью. Мне почему-то вспомнилась история, рассказанная когда-то бабушкой, история о зеркалах. Все их нужно закрывать, когда кто-то умирает, что бы душа не ушла в зеркало, попав в ловушку навсегда, без права на покой, умиротворение. В день, когда ее не стало, мама укрыла все зеркала плотными шторами, тогда мне казалось это странным, не имеющим право на жизнь, основания, но я не высмеивала чужой веры – никогда. А теперь. Теперь эта вера пришла ко мне. Она не врывалась в мое сердце подобно урагану, желающему перемен, просто тихо постучалась и я открыла. Ведь я никогда не боялась открывать двери перед незнакомцами. Хоть меня и предупреждали об этом не раз. Душа не томящаяся в зеркале словно в темнице. Душа ушедшая туда добровольно. Я всегда знаю, где ее найти стоит только слегка повернуть голову вправо и увидеть ее серые глаза окаймленные короткими ресницами. Многое в них можно прочесть. Еще большее не будет озвучено никогда. Не поведано миру. Не сохранено. Не издано. Не выплакано. Не понято. Не обнято. Не прощено. Не узнано. Прогнано. Душа ушедшая добровольно. Я всегда знаю где ее найти, а при желании даже могу прикоснутся все же прекрасно осознавая, что отполированная, блестящая поверхность опалит холодом и промолчит. Немая душа, так давно немая, но все же не глухая. Понимающая, хоть сама и осталась не понятой. Проста в своих переживаниях и так не оригинальна. Одна из многих. Сошедшая с конвейера, прошедшая свой путь предавший ей окончательную форму. Видевшая многое, пережившая, сломленная и восставшая, что бы завершить свой путь, но не там где он начинался, вопреки пресловутым пророчествам не одного слишком надолго задержавшегося в мире философа. Там где заканчивается все – в зеркале.
Что бы однажды, проснуться в большой кровати под грудой одеял и не вспомнить, что было вчера.
Заварить кофе в одну маленькую белую чашку, когда на полке осталось еще пять.
Задержать свой взор на высоком стуле обтянутом бежевой коже, красивом таком стуле, совершенно пустом. Как бельмо на глазу. Как предзнаменование того что уже свершилось. А ты все еще обманываешь себя, думая что еще есть возможность что-то изменить. Убежать. Все зря… О, как же все напрасно. И нет смысла метаться от одного стула к другому точно лягушка на слишком горячей сковородке. От перестановки частей сума не изменится. Никогда.
Утонуть захлебываясь в панике наблюдая за рождением нового дня. Возродить на лице улыбку в который раз упрекая себя во лжи. Ведь тебе уже совершенно не нужного, еще одного, еще для кого-то, еще зачем-то…
Что бы однажды взглянуть в зеркало, признавшись самой себе… поймать взгляд немого отображения которое не скажет, но ты и так знаешь.
Словно проститутка предавшая саму себя. Оставшаяся на обочине жизни в истерзанных колготках и когда-то красивом платье. Жалкое подобие. Искренняя нищета.
Чашка выскользнула из рук, но застывший взгляд не проследил за ее падением. Нету сил сделать новый вздох, испугаться, вскрикнуть. Такое случилось не впервые.
На полке осталось еще четыре. Мне не нужные.