На льдине надежды
и на ресницах коротких белой опушкой стыл.
В летной шинели своей, высокой фуражке казенной
очень о личном ты мне в этот час говорил.
Ты размышлял о том, что если люди на льдине,
то как же им поступить, если лишний один?
Если вас пятеро, но лишь четырех поднимет
железная птица, то, как же расстаться с ним?
Серьезно слушала я, угадывая в подтексте
нешуточный диалог, что медленно зрел в тебе:
разум взывал спастись, спасти призывало сердце
и как бы ты поступил, ответил бы как судьбе?
Помню, что мы с тобой стояли у детской горки
и ранний тишайший снег отяжелял листву.
Листьям, что зелены, холодно было и горько, -
лучше б суровый норд забросил их в синеву.
Лучше уж круговерть в крошеве злой погоды,
чем этот снежный плен, грозящий стать ледяным.
Так как бы ты поступил? Мы оба не знали исхода,
но в глубине души ты содрогнулся им.
Тайное знанье, оно, точно предчувствие, стынет,
не сразу на белый свет проявятся письмена…
Когда этот миг настал, на пресловутой льдине,
на льдине своих надежд была я уже одна.
Свидетельство о публикации №110122007025