Двенадцать подвигов геракла 1995

ПРИХОДОВСКАЯ   ЕКАТЕРИНА

ДВЕНАДЦАТЬ ПОДВИГОВ ГЕРАКЛА
(поэтический цикл)
     1995 год

 
Смелый Геракл, сын Зевеса и смертной Алкмены,
В древних Микенах служил у царя Эврисфея;
Подвигов, храбрых и славных, свершил он двенадцать,
Мир наш избавив от хищников страшных и диких.
 
            ***************** 
 

1. НЕМЕЙСКИЙ ЛЕВ

Злобная Гера явилась во сне Эврисфею,
Проговорила: «Мы оба хитры и коварны.
Новый твой раб - сын Зевеса, Геракл могучий;
Должен свершить он двенадцать великих деяний.
Наша задача - его уничтожить скорее.
Царь, ты согласен?» Кивнул Эврисфей, соглашаясь.
«Слушай же дальше, владыка Микен белостенных!
Первый совет мой: отправь его завтра в немею,
Пусть он немейского страшного льва уничтожит
И принесёт его прочную шкуру в Микены».
Молвила так и пропала царица Олимпа.
Утром призвали Геракла к царю Эврисфею...

Шёл, напевая, Геракл на верную гибель.
Солнце сияло, блестели, как слёзы, росинки;
Травы шептали приветствия сыну Алкмены,
Вслед шелестели деревья листвой молодою,
И овевал тёплый ветер широкие плечи.
Тонкие речки, кокетливо, ярко сверкая,
Вдаль уносили беспечно журчащие струйки,
Бликами солнца играли, шептались с Зефиром;
Щебетом птиц, как лучами, наполнено небо,
Залиты светом долины, поля и лужайки.

Шёл уже месяц без устали сын Громовержца,
И к земледельцу Молорху зашёл по дороге.
Тот лишь узнал, для чего направлялся в Немею
Храбрый Геракл, захотел он барана зарезать,
Дабы почтить этот подвиг. Герой же воскликнул:
«О, не дразни Артемиду! Охота на зверя
Может быть и неудачной! Оставь эту жертву.
Жди тридцать дней. Не вернусь если к этому сроку, -
Сбросишь с обрыва, подземным богам отдавая ;
Если вернусь, принесёшь эту жертву Зевесу.
Жди, о Молорх!» - и Геракл продолжил дорогу.

Логово льва он нашёл, уловив странный запах
Мяса гниющего. Хищник оставил объедки
С трапезы страшной. Сын Зевса пещеру увидел,
Хищник там жил. Тут был вход в его логово. Видя
Выход пещеры, Геракл завалил его камнем...
Лев появился под вечер. Учуяв Геракла,
С яростным рёвом стал бить он хвостом по каменьям.
Стрелами стал избивать его сын Громовержца,
Шкура лишь зверя спасла от жестоких ранений -
Твёрдая, словно железо, стреле не давала
В тело проникнуть. Отбросив ненужные стрелы,
Хищнику горло сдавив, задушил его сильный
Сын Громовержца и ловко содрал с него шкуру...
Ждал земледелец Молорх целый месяц Геракла,
Кончился срок, и барана к обрыву повёл он;
Тут он героя увидел, махавшего шкурой.
«Зевсу барана отдай, он - хранитель мой в битве!
Играми в честь олимпийцев прославь нашу встречу!»

Царь Эврисфей не впустил победителя в город,
Ибо боялся он видеть и мёртвого зверя;
Зевс же убитого льва поместил средь созвездий,
Подвиг отметив и сына прославив навеки.
А для героя служила прочнейшей кольчугой
Шкура чудовища, им побеждённого в битве.


2. ЛЕРНЕЙСКАЯ ГИДРА

Тёмное солнце стояло в зените над миром
И раскалённую Гею лучами палило;
Дикие звери в прохладные спрятались норы,
Птицы дремали в тени под деревьями леса,
Только растенья терпели жару молчаливо.
Хищно и жадно вгрызались лучи в спину Геи,
Остро кололи её, уподобившись иглам...

Вышел правитель Микен на балкон из покоев.
Мрамор повеял со стен долгожданной прохладой,
И поспешил за царём человек с опахалом;
Чашу холодной воды следом вынесли слуги.
Кликнул раба Эврисфей, во дворец приглашая
С вестью тревожной посла из провинции Лерны,
Ждущего несколько суток приёма в Микенах.
Вскоре вошёл к Эврисфею высокий мужчина -
Лет тридцати, но седой, словно старец столетний,
В траурном тёмном плаще и измятом хитоне,
Волосы спутаны, густо посыпаны пеплом.
«Царь!» - тихо молвил гонец после пышных приветствий -
«Вечно ль должны мы таиться, как в подполе мыши?
Долго ль мы будем дрожать от малейшего вскрика,
Мы, в чьём роду ещё не было трусов презренных!
Долго ль бояться за жизни детей, о владыка?»
«В чём ваше горе?» - спросил потрясённый правитель.
«Всё началось незаметно, наивно, невинно...» -
Горько ответил гонец, побледневший внезапно. -
«Были природой обмануты жители Лерны.
Звонкое слышали люди журчанье из чащи.
Вдруг неожиданно там тишина воцарилась...
Но лишь рукою махнули беспечные люди.
Стало то место теперь безобразным болотом;
Мало того - чем прогневали мы олимпийцев? -
Там поселилась гигантская хищница гидра,
Что выползает на свет, когда чувствует голод,
И пожирает людей, проживающих в Лерне...»
Царь Эврисфей отвечал ему внятно, спокойно:
«Будет вам помощь, несчастные, в виде героя.»

Речь Эврисфея была, как и сам он, усталой:
«Должен убить ты, сын Зывса, чудовище Лерны -
Многоголовую гидру, пожравшую многих,
Кто от неё ойкумену пытался избавить...»
Слушал в молчанье герой. Он не понял намёка.

К брату пошёл попрощаться Ификл с Иолаем,
Ибо казалась решённой судьба сына Зевса.
«Здравствуй, Алкид!» - обратился Ификл к Гераклу...
Дальше стоял молчаливо в глубоком смущенье.
«Дядя!» - воскликнул вдруг мальчик, взглянув на героя. -
«Я - сын Ификла, мой дедушка - не Громовержец,
Но я хочу стать таким же, как ты, храбрым мужем.
Можешь ли ты взять меня, как помощника, в Лерну?»
Мальчику резко ответил Ификл, рассердившись:
«Нет, Иолай! Подвиг - это не детские игры!
Страшная гидра - опасная слишком игрушка!
Я запрещаю тебе, Иолай. Ты ребёнок.»
«Возраст - в уме, возраст - в силе и мужестве духа,
Но не в количестве лет и не в дате рожденья!» -
Так отвечал Иолай, на Ификла не глядя.
Тут сын Зевеса прервал их беседу словами:
«Юноша! Что за капризы? Ты муж или дева?»
«Муж. Докажу я тебе эту истину в Лерне.»
И согласился герой взять с собой Иолая.

Мчится по небу упряжка коней Гелиоса -
В скорости не уступает квадрига Геракла.
На колеснице - Алкид с Иолаем счастливым,
Правящим быстрой четвёркой легко и умело;
Травы, деревья, цветы, степи, тонкие речки...
Смерчем летит колесница по пыльной дороге.
Остановились, заржали усталые кони.
Страшная взорам героев предстала картина:
Ни человека, ни зверя, ни мелкой букашки,
Выжжены травы дыханьем отравленным гидры;
Где-то в неистовой спешке разбросаны вещи,
Кровь запеклась с трапез гидры на узкой тропинке,
Двери распахнуты настежь, пустуют жилища.
Тут приказал оставаться Геракл Иолаю;

Дальше пошёл он один, направляясь к болоту,
С мальчиком в Лерне оставив коней с колесницей.
Несколько кратких минут быстро шёл сын Алкмены,
И, наконец, впереди показалось болото.
Берег его был покрыт камышом темнотелым;
Тучи москитов висели туманом над топью,
Трав ядовитых вздымались гигантские стебли.
Вдруг чешуя заблестела на солнце, как панцирь -
Выползла страшная гидра на свет из жилища,
Запах почуяв немыслимо лёгкой добычи.
Полуразумный пронзительный взгляд чёрных точек
Тело Геракла сковал непонятною цепью,
Палицу даже поднять был сын Зевса не в силах.
Толстые шеи взметнулись над чёрной трясиной;
Брызнула жидкая грязь из-под лапы когтистой,
Шеи, как тёмные лозы, обвили Геракла;
Головы скалились хищно и злобно, как волки,
Жалом одна потянулась к лицу сына Зевса:
Было покрыто всё тело его львиной шкурой,
Только лицо оставалось доступным для гидры.
Вдруг из селенья послышался крик Иолая.
Спрашивал он: не прийти ли ему на подмогу?
Гидра на крик свою голову повернула;
Сила гипноза внезапно ослабла. Мгновенно
Выхватил меч сын Алкмены и резко ударил.
Головы, тихо шипя, от меча отшатнулись,
Глядя невидящим взором на чёрный обрубок.
С силой разил их Геракл клинком смертоносным -
И ощутил над собою дыхание смерти;
Он обернулся... Пред ним, словно стебель гигантский,
Шея качалась, увенчана грозной главою,
Выросшей там, где был жалкий кровавый обрубок.
Крикнул герой Иолаю, меч в гидру вонзая:
«Эй, Иолай! Поскорее приди мне на помощь!
Факел возьми и быстрее беги, чем умеешь.»
Крик сына Зевса услышав, коварная Гера
Рака гигантского скинула в топи болота
С крыши дворца своего на высоком Олимпе.
Рак тихо выполз на сушу, облепленный тиной,
В ногу Геракла вцепившись кривыми клешнями.
Тут подбежал Иолай и отбросил рукою
Рака, уползшего быстро в колючий кустарник.

«Юноша!» - крикнул Алкид. - «Прижигай шеи гидры
Так, чтобы головы заново не отрастали!»
Пламенем факела мальчик касался обрубков...
Падали головы, как исполинские камни,
Морщилась кожа, и новые не вырастали.
Только одна голова обладала бессмертьем.
Скалилась злобно она, лёжа в луже кровавой,
Дико и страшно взирала она на Геракла.
Глубже, чем клад, её в землю зарыли герои.
Выхватив меч, победитель рассёк тело гидры
И в ядовитую желчь обмакнул свои стрелы...

Кони несутся, как вихрь, по широкой дороге.
Весел Алкид. И молчит Иолай, улыбаясь.


3. СТИМФАЛИЙСКИЕ ПТИЦЫ

Люди в лохмотьях вошли во дворец Эврисфея:
Женщина, к впалой груди прижимавшая сына,
Девочка лет десяти, обожжённая солнцем,
Двое мужей и горбатый, измученный старец.
Царские слуги открыли огромные двери;
Робко войдя, пред властителем люди склонились.
«У Стимфалийского озера годы прожил я
В тихом спокойном селенье, с детьми и женою,» -
Начал старик, поднимая костлявую руку. -
«В юности старший мой мальчик погиб на охоте;
Вскоре Танат мрачнодумный похитил супругу.
Трёх дочерей я растил, как богини, прекрасных;
Старшая с мужем уехала в город из дома,
Младшую девочкой в рабство продали пираты,
Средняя с маленьким сыном осталась в селенье.
Жили мы тихо, в глуши, никому не мешали...
Несколько лет пробежало. И ночью однажды
Я пробудился от звона и грохота меди;
Выглянул я из окна - что же взору предстало?!
Люди метались по улицам тёмным во мраке;
Скорчился умерший на окровавленном камне -

Кожа изодрана в клочья, пустые глазницы,
Череп пробит, пряди чёрные слиплись от крови,
Вырваны руки истерзанные из предплечий...
Даже пираты не смеют содеять такое!
Выскочил внук мой во двор, громко плача от страха;
Чёрное что-то спикировало, словно камень,
Хрупкое тельце схватило кривыми когтями
И унесло его к тучам, в лиловое небо.
Бросились в ужасе дочь моя с зятем из дома,
Дико крича, на богов призывая проклятья.
Видел я, как мою дочь разорвали на части;
Зять же исчез, и о нём ничего неизвестно.
Вскоре приехала в гости в селенье с семьёю
Старшая дочь. Её муж был умён и заботлив;
Ласково младшего сына она целовала,
Старший с сестрою играл в свои детские игры.

Я рассказал им о гибели дочери средней,
Но не успели они из селенья уехать:
Снова напали убийцы из мрака той ночью...
Хищные медные птицы то были, властитель!
В грудь моей дочери перья, как стрелы, вонзились,
И опустилась на землю она, тихо вскрикнув;
Мёртвых детей утащили чудовища в гнёзда.
Зять, не колеблясь, пронзил своё тело кинжалом
И, умирая, шептал имена моих внуков,
Ибо любил он семью больше собственной жизни.
В мире теперь я живу, как в пустыне безлюдной...» -
И зарыдал он, глаза прикрывая ладонью,
Заново полузабытую боль ощущая.
Царь Эврисфей речью старца до слёз был растроган;
Он посочувствовал искренне горю людскому,
Пылко воскликнул, порывом внезапным охвачен:
«Есть один раб у меня в услуженье - сын Зевса,
Он наделён сверхъестественной, страшною силой;
Как воробьёв, перебьёт он чудовищ из лука.»
Сзади послышался грохот пугающий меди;
Люди, бледнея от страха, туда посмотрели...
Глядя в упор на царя гипнотическим взглядом,
Арес стоял там с кинжалом и в медных доспехах.
Вдруг засмеялся он, грубо крича Эврисфею:
«Ты, добросовестный царь с добродетельным сердцем!
Птицы - мои. Я - законный владелец красавиц
И убивать их, царёк, никому не позволю,
Как бы людишки ничтожные ни исхитрялись;
Трупом считайте того, кто решится на это!»
Гордо взглянул Эврисфей на жестокого бога.
«Хоть муравьями ты нас называй, злобный Арес,
Но не позволю я птицам губить моих граждан!»
«Ладно. Но тот, кто убьёт милых медных красавиц,
После сразится со мною самим в поединке!»
Арес исчез. А правитель послал за Гераклом.

Капли росы золотистой сверкают на листьях,
Лёгкою дымкой подёрнуто чистое небо;
Солнце горит на востоке, как факел гигантский;
Юный Зефир заставляет шептаться деревья,
К роще от рощи летит тихий ласковый шелест;
С белым все краски смешал неизвестный художник,
Не на холсте рисовавший рассвет, а в природе.
Дремлют ветра-Эолиды, уставшие за ночь;
Смело и радостно птицы щебечут о чём-то;
Вдаль убегают, журча беззаботно, речушки,
Бьющие волны о берег, поросший травою.
Вьётся тропинка меж толстых стволов молчаливых,
То выбегает в широкие, вольные степи,
То по утёсам бежит над отвесной скалою,
Сбросить Геракла грозя в чернодонную бездну.
Вот и село, о котором рассказывал старец.
Залиты кровью дороги; обглоданы трупы,
Между домами гниющие в лужах кровавых;
А на деревьях растут изумрудные листья,
Только питаются корни не влагой, а кровью.
Вдруг из-за хижины выбежал маленький мальчик;
Дал он ручонку Гераклу, доверчиво глядя,
И торопливо повёл по селенью героя.
Шли они к озеру долго по улицам тихим;
Знаками мальчик молчать попросил сына Зевса.

Озера берег безлюдный вдали показался.
Палицу поднял Алкид и пошёл чуть быстрее...
Птицы дремали в огромных постройках из камня,
Хижины напоминавших по внешнему виду;
Медными перьями крылья чудовищ покрыты,
Клювы и когти - из бронзы, змеиные жала;
Понял Алкид, что убить их стрелой невозможно,
Если не сбросят они свои острые перья.
Как это сделать заставить чудовищ Арея?

С шумом на землю упали два звонких тимпана,
Сброшенных мудрой Афиной с вершины Олимпа.
Понял герой, кто послал ему эти тимпаны,
И догадался, что нужно ему с ними делать.
Медные птицы проснулись от резкого звона
И закружились над озером стаей громадной.
Сбросило несколько перьев одно из чудовищ -
Мальчик упал, захлебнувшись потоками крови.
Выстрелил сын Громовержца - и мёртвая птица
Прямо на жертву обрушилась, крылья раскинув.
Стали чудовища перья бросать на Геракла;
Стрелами он поражал их легко и умело,
Словно обычный охотник, стреляющий метко.
Падали с неба на юношу острые перья...
Шкура Немейского льва была твёрже, чем камень.

Арес стоял за кустами и видел всё это.
Крепко сжимал он в руке рукоятку кинжала,
Кару богов призывая на голову брата...
Тихие вдруг он услышал шаги за спиною
И обернулся, охвачен неистовым гневом.
Юный Гермес улыбался по-детски невинно.
«Здравствуй!» - «Что надо, Гермес?» - прорычал злобный Арес.
«Зевс приказал не вступать в поединок с Гераклом.
Если, сказал он, посмеет ослушаться Арес,
Свергну его я с Олимпа, и станет он смертным.»
Арес задумался, глядя в бездонное небо.
«Ладно,» - сказал он, - «Гермес, на Олимп возвращайся.
Зевс не давал ещё миру пустых обещаний...»
С криками гнёзда покинув, последние птицы
В небо взвились и к Эвксинскому Понту помчались,
Аргос покинув навеки. Алкид, улыбаясь,
В небо глядел - провожал меднокрылых беглянок.
...Арес смотрел на него ненавидящим взглядом.


4. КЕРИНЕЙСКАЯ ЛАНЬ

Жил уже месяц в бездействии тяжком сын Зевса -
Новых приказов владыки Микен дожидался.
Вскоре призвали его во дворец Эврисфея;
Царь произнёс, ухмыляясь злорадно и жёстко,
Ибо он знал, что сын Зевса по телосложенью
Больше борец, чем бегун: «Здравствуй, сын Громовержца!
Лань приведи, что живёт среди гор Керинейских,
В тёмных, как царство Аида, лесах Артемиды.»
Сын Громовержца взял палицу и с Иолаем
Двинулся в путь неизведанный, долгий, далёкий.
У пастухов, на лугах горных склонов пасущих
Коз и овец, отдыхали герои ночами;
Гелиос днём с высоты смельчакам улыбался;
И поднимались без устали юноши в горы.
Только одна Артемида была недовольна
Тем, что заходят в леса её дерзкие люди;
Но не мешала богиня охоте Геракла,
Ибо они были оба детьми Громовержца,
И Артемида любила героя как брата.

К бледному небу взошла нежноликая Эос;
Юноши шли над обрывом тропинкою узкой.
Вдруг молодой Иолай тихо вскрикнул и замер,
Как изваяние, взор устремив на утёсы.
Что же увидел сын Зевса, взгляд бросив туда же?
Солнечный диск поднимался из дымки тумана;
Голубизной наполнялось прозрачное небо;
Хрупкой фигуркой чернея на остром утёсе -
Только на тонких рогах блики солнца плясали -
Лань Артемиды стояла и, голову вскинув,
Эос встречала глубоким и преданным взглядом.
Долго стояли герои недвижно, как камни,
Странное оцепенение сбросить не в силах.
Но вдруг метнулась прекрасная лань лёгкой тенью
И грациозно помчалась по горному склону;
Бросились следом, неведомой силой влекомы,
Сын Громовержца и сын молодого Ификла.
Быстрая лань через страшные прыгает бездны,
Переплывает моря и бежит по равнинам,
Даже Гермесу по скорости не уступая,
Смерчу подобная из златогрудой пустыни,
Окружена ореолом лучей Гелиоса.
Безостановочно мчится за ланью погоня -
Ловкий Геракл с юным другом своим Иолаем;
Год уже длится охота на дивного зверя.
То их добыча уводит на север далёкий,
То возвращается к югу, не зная покоя.

Сын Громовержца смертельно устал от погони;
Вызвать решился он ярость и гнев Артемиды.
Вскинул он лук на плечо, и, дрожа опереньем,
Хищно вонзилась стрела в ногу лани прекрасной...
Тотчас явилась разгневанная Артемида
И закричала: «Мой брат! Будь ты сам Громовержец,
Я отомщу тебе за безобразную дерзость!»
Дротиком дева взмахнула... «Постой, Артемида.» -
Смелый герой возразил разъярённой богине, -
«Зевс приказал мне свершить для царя Эврисфея
Подвигов славных двенадцать. Один из них - этот.»
Всё поняла Артемида, смягчившись внезапно.
«Брат мой!» - сказала она не без доброй улыбки, -
«После того, как покажешь царю Эврисфею,
Лань отпусти в Керинейские горы обратно.»
С речью такою она подошла к своей лани
И лишь коснулась рукой кровоточащей раны -
Сразу покрылась она новой кожей и шерстью.

Юноши лань повели к белостенным Микенам,
И Артемида смотрела им вслед, улыбаясь.


5. ЭРИМАНФСКИЙ ВЕПРЬ

Вепрь поселился в Аркадии, в тёмной пещере
На Эриманфе, высокой горе многоснежной.
Дебри угрюмого леса весь склон покрывали;
Там не бывали ещё вездесущие люди,
Только деревья зелёной листвой шелестели;
Мир этих тёмных чащоб, непонятный и дикий,
Существовал по жестоким законам природы:
Хищники в самой глуши припеваючи жили,
А травоядного вепря терзал лютый голод.
Стал он спускаться в долину, в сады и на пашни
И не щадил ни ростков, ни травы, ни кореньев.
Люди, надеясь от голода семьи избавить,
Группами в лес уходили, на вепря охотясь,
Но не вернулся в селенье никто с Эриманфа.
Вскоре, отчаявшись, двое, селенье покинув,
С просьбой явились в Микены к царю Эврисфею
И рассказали о бедах, что вепрь им приносит.
Как наяву, царь увидел измученных женщин,
Плачущим детям последний кусок отдающих,
Бледных, седых, обессиленных сгорбленных старцев,
Трупы охотников, в чаще растерзанных львами...
Вспомнил он, кто ему сможет помочь в этом деле
И приказал привести во дворец сына Зевса.

Тёмной грядою деревья вокруг поднимались,
Как колоннады огромных египетских храмов,
Словно придавленных к Гее незримою силой,
Мрачных и тёмных, тяжёлых, немых, словно камни.
Не проникал сюда свет. Сумрак, шорохи, шелест...
А человек поднимался по горному склону,
Факел сжимая в руке. Тигры в чаще рычали,
Но не осмеливались подойти к человеку,
Ибо пылало, вздымаясь, неистово пламя.
Это Геракл искал Эриманфского вепря,
Глубже в чащобу, в далёкую глушь забираясь,
Выше по узкой тропе поднимаясь отважно.
Вот, наконец, меж кустов затемнела пещера;
Сын Громовержца вошёл в неё. Сумрак сгустился.

Понял Алкид, что сражаться тут с вепрем опасно,
Вышел поспешно из тьмы и задумался, хмурясь.
К брату незримою тенью метнулась Афина...
Крадучись, тихо вошёл сын Алкмены в пещеру;
Мощною палицей в щит меднозвонкий ударив,
Он закричал, переполнив терпение зверя.
Чёрной громадою вепрь на героя помчался,
Но увернулся, успев отскочить, сын Зевеса.
Выбежал зверь из пещеры, помчался по лесу,
Грохотом меди и криком Алкида напуган;
Сын Громовержца стрелою понёсся за вепрем,
В щит ударяя и громко крича непрерывно.
Выше и выше по склону бежал от Геракла
Вепрь к многоснежной, блестящей, холодной вершине.
Льдом под ногами сменилась надёжная почва;
Начал скользить уже вепрь. Он устал, был напуган.
Страх заставляет его подниматься всё выше -
Сзади доносятся дикие крики и грохот.
Мчатся по рыхлому снегу кабан и сын Зевса.
Только Гераклу не лучше, чем грузному вепрю:
Падает он, утопает в снегах по колено,
Ветер суровый неистово треплет одежды;
Но непрерывно бежит он и криками гонит
Вепря всё выше к вершине седой Эриманфа.
Резким движением кинулся зверь на сугробы
И... безнадёжно увяз. Ни вперёд, ни обратно!
С криком победным Алкид прыгнул в снег, прямо к вепрю,
С силой взвалил на плечо и понёс к Эврисфею.



6. СКОТНЫЙ ДВОР ЦАРЯ АВГИЯ

Вышел правитель Элиды из комнат дворцовых
И, улыбнувшись отцу своему Гелиосу,
Сел на балконе, руками сжимая перила.
Прямо под ним зеленела травою равнина,
И кособокие в сёлах темнели постройки;
Реки - Алфей и Меней - свои воды катили,
Светлыми струями склоны брегов омывая,
Тёплую землю держа в мокрых пенных объятьях.
Авгий, ликуя, смотрел на огромное царство;
Он был владельцем и рек, и равнин, и селений,
Были богаче его только боги Олимпа;
Но дорожил больше всех он одним из сокровищ -
Стадом, подарком отца своего Гелиоса.
Было в том стаде пятьсот златорунных животных,
Столько же - красных, как солнечный свет на закате,
И один бык - белоснежный, с златыми рогами.
Скрипнула дверь, отвлекая царя от раздумий.
Раб поклонился и тихо вошёл. «Господин мой!
Некая женщина хочет предстать пред тобою.»
Авгий кивнул и раба отпустил лёгким жестом;
Несколько дней настоящих людей он не видел,
Глядя на слуг, на их лживые, льстивые лица,
Глядя в глаза, излучающие раболепье.

Женщина в залу вошла с неумелым поклоном
В рваном хитоне и пеплосе, тёмном и грязном.
«Здравствуй, мой царь!» - слёзы в светлых глазах задрожали, -
«В гекатомбейне, недавно, я стала вдовою,
Муж мой погиб - утонул в твоих стойлах, владыка!»
«Стойла мои - океан?» - удивился правитель.
«Нет... мой несчастный супруг утонул в нечистотах.»
«Но за быками следит специальный работник!..»
«Этот работник - мой муж!» - и вдова зарыдала.
«Недобросовестно, значит, супруг твой работал!» -
Авгий взглянул на неё и задумчиво молвил:
«Этому мужу душа человека подобна:
Совесть свою запятнав незаметным проступком,
Мы её дальше склоняем всё к большим уступкам.
Вязнет она, утопает в душевном навозе
И погибает, в дерьмо с головой погружаясь.»
Женщина, спрятав лицо в загорелых ладонях,
Плакала, мудрые речи владыки не слыша:
«Как мы теперь будем жить без кормильца, правитель?
С сыном осталась одна я во всей ойкумене...»
Авгий вдову пожалел и призвал казначея.

В гости к соседу пожаловал царь Арголиды;
Стройный, высокий, казался он даже красивым:
Было лицо Эврисфея слегка утончённым,
Тонкие губы, глаза голубые, как небо,
Царский венец окружал его призрачным блеском.
Авгия он вопрошал с удивлением явным:
«Что тебя, друг мой, заботит, чело омрачая?
Хмур ты, как сам Громовержец в плохом настроенье!»
«Больше богатств дорожу я своими стадами,
Ибо сам Гелиос мне подарил их когда-то.
В гекатомбейне, на прошлой неделе, узнал я,
Что утонул в моих стойлах в навозе работник!
Скоро начнут погибать и быки... Что мне делать?
Подвигом будет очистка двора от навоза,
Столько его накопилось за долгое время...»
Странным огнём загорелись глаза Эврисфея:
«Подвигом?! Авгий, постой! У меня в услуженье
Есть человек, совершающий подвиги часто.
Имя героя - Алкид. Он потомок Урана,
Зевса эгидодержавного сын и Алкмены.
Хочешь, пришлю я его, и он вычистит стойла?»
«Ты настоящий мой друг, Эврисфей!» - крикнул Авгий.

Эос окрасила розовым светом высоты.
Авгий стоял перед сыном Алкмены, сияя:
«Юноша! Можешь любой попросить ты награды.
Сколько же времени нужно тебе для работы?»
«День.» - «О хвастливая юность! Но если сумеешь
Выполнить то, что сейчас мне, герой, обещаешь,
Десять быков златорунных и красных получишь!»
Сын Громовержца ушёл без единого слова.
Он назначал так уверенно срок для работы,
Ибо пред встречей с царём осмотрел всю равнину
И догадался, как можно использовать реки,
Вспомнив слова, что сказала однажды Алкмена:
«Где не пройдёт человек, там прорвётся стихия.»

Царский дворец обогнув, вышел юноша к стойлам
И закричал пастухам, открывавшим ворота,
Чтобы они выгоняли скорее животных.
Двинулось стадо. Залаяли резко собаки.
Где-то запела свирель и захлопали плети.
Громко быки замычали. Послышался топот.
Сын Громовержца открыл и вторые ворота.
Быстро, поспешно пошёл он на берег Алфея,
Взяв в мускулистые руки лопату и кирку.
К стойлам провёл он глубокий канал от Алфея,
Соорудив у ворот небольшую плотину;
Через вторые ворота прорыл он канаву,
Вывел её на поля, чтобы кучи навоза
Как удобрения жителям сёл пригодились.
Шире ворота открыв, разобрал он плотину.
С рёвом и клёкотом, вспенившись, воды Алфея
Ринулись всесокрушающей бурей в ворота;
Сильные струи навоз пронесли по канаве
И по земле разбросали, её удобряя.
Снова построив плотину на узком канале,
Ловко сын Зевса его забросал валунами.
Быстро вернулся он к стойлам с широкой лопатой
И вычищал до заката остатки навоза.

Авгий стоял у окна и смотрел на Геракла.
Как необдуманно пообещал он награду!
Стадо - отцовский подарок любимому сыну,
Нет, он не сможет быков подарить сыну Зевса!
Авгий, прищурившись, быстро взглянул на светило;
И показалось ему, что оно потемнело.
Царь, чуть заметно вздохнув, удалился в покои.

Смерклось. Геракл пришёл во дворец за наградой.
Вышел к нему царь Элиды со вздохом печальным
И произнёс, глядя в землю: «Я - сын Гелиоса;
Эти стада подарил мне великий родитель,
И не могу я исполнить своё обещанье.
Так наградить тебя я не могу, сын Алкмены.
Всё попроси, что захочешь, герой, но не это...»
Вспыхнул Алкид: «Не просил у тебя я награды!..
Сам предложил мне быков ты, дав царское слово.
Слово своё я сдержал - стойла за день очистил.
Если не выполнишь ты своего обещанья,
Я отомщу тебе; но не сейчас, царь Элиды,
После того, как окончится служба в Микенах!»
С гневною речью такой вышел сын Громовержца;
Ошеломлённо смотрел вслед ушедшему Авгий.



7. КРИТСКИЙ БЫК

Минос, царь Крита, смотрел на огромные волны,
С рёвом бросавшиеся на утёсы и берег.
Хмурился Минос. На Крите бесчинствовал голод,
Ибо вокруг берегов его буря ярилась,
Ни рыбакам не давая на лов отправляться,
Ни кораблям, что продукты везли, тут причалить.
Восемь недель уже этот кошмар продолжался...

Жили в довольстве, в спокойствии прежде критяне,
В жертву богам приносили быков темнобоких
И почитали владыку морей Посейдона;
Рыбу ловили критяне во Внутреннем море,
Жемчуг искали, на дно опускаясь отважно,
А Посейдон посылал им десятки жемчужниц.
Случай разбил между ним и критянами дружбу.
Бык Посейдона сбежал с его пастбищ подводных,
Вышел из пены сверкающей, как Афродита,
И, замычав, на утёсе уснул невысоком.
Были копыта его - из алмазов блестящих,
Фосфор - в глазах, ослепительно белая шкура,
А золотые рога в свете солнца блестели.
Минос, увидев из окон дворца это чудо,
Кликнул рабов и отдал им приказ торопливый,
Чтобы быка привели они в царские стойла.
Слуги послушались и побежали на берег.
Вдруг Посейдон из пучины поднялся с трезубцем
И произнёс громогласно, к царю обращаясь:
«Минос! Верни мне быка! Он сбежал с моих пастбищ;
В море рождённый, нормально он жить тут не сможет!»
Миносу нравился бык; крикнул царь Посейдону:
«Это животное с пастбищ моих убежало!
Хочешь его ты себе незаконно присвоить;
Может, возьмёшь и всё стадо, Земли Колебатель?»
Похолодели от наглости Миноса слуги.
Но поборол Посейдон гнев, в душе закипевший:
«Предупреждаю. Верни мне животное, Минос,
Принадлежит оно мне по закону и праву!»
Дерзко ответил царь Крита: «Ты - бог беззаконья!
Лги, Посейдон, но быка своего не отдам я!»

Ярость в глазах повелителя вод полыхнула;
Чёрным трезубцем взмахнув, он ударил им в камни
И погрузился со смехом в родную стихию.
Гея от частых подземных толчков задрожала,
Водовороты вокруг берегов забурлили,
Ринулись с шумом валы, закипев, на утёсы;
Вдруг промелькнули на гребнях людские фигурки...
Взглядом прощальным рабов проводил царь в пучину.
Бык же помчался с неистовым рёвом по суше.
Бешенство им овладело. С тех пор он носился
По островку, убивая людей и калеча...
Совесть раскаяньем душу царя раздирала,
Но не исправить уже этой страшной ошибки:
Нет смельчака, что бы смог побороться с животным
И отвести его в море, вернуть Посейдону...

Слухи об этом дошли до царя Эврисфея.
Жаль ему стало критян. И призвал он Геракла:
«Ты наделён милосердием, силой, отвагой.
Так покажи нам на деле, на что ты способен!
Крит отделён от нас глубоководным проливом.
Восемь недель уже море на редкость спокойно;
Но вокруг острова чёрная буря ярится,
Ни одному кораблю приставать не давая ;
Носятся с воем по острову грозные ветры.
Хуже, чем бури и смерчи, для жителей голод:
Неумолимо уносит он жизни людские;
Дым погребальных костров поднимается к небу.
Изредка топот и рёв тишину нарушают:
Бешеный бык по пустынному носится Криту
И убивает несчастных не меньше, чем голод.
Сможешь ли ты усмирить вокруг острова бурю
И укротить непокорного злобного зверя?»
«Да, я смогу!» - без раздумий вскричал сын Алкмены.

Быстро несётся по светлому морю триера,
Что приказал Эврисфей снарядить для Геракла.
Сын Громовержца подробней узнал у матросов,
Чем люди острова вызвали гнев Посейдона...
Полупрозрачные волны о борт разбивались,
Юный Зефир среди них, как ребёнок, резвился;
Было бездонное небо наполнено светом,
И по незримой тропе солнце к западу мчалось.
Пересекла вдруг границу триера Геракла.
Парус рванулся ; как веточка, треснула мачта;
Тёмные волны вокруг корабля заревели,
Тучи покрыли всё небо гигантской бронёю,
Молния вгрызлась в эфир, гром ударил набатом.
Палубу вал облизнул; и с отчаянным криком
Люди исчезли во тьме, средь ревущего ада.
Дрогнул Алкид; и, мечом потрясая, вскричал он:
«О, устыдись! Посейдон! Это всё - за скотину?!»
Эти слова донеслись до подводных покоев.
Заголосила вдруг совесть в царе. Разве стоит
Даже огромное стадо - души человека?
Вспомнил Морей Повелитель, как дети, играя,
На мелководье ракушки со дна собирали;
Вспомнил он девичий смех, над водою звенящий,
Вспомнил ныряльщиков и мореходов отважных...
Буря утихла. Геракл вздохнул облегчённо.
«Мудрая истина», - молвил задумчиво кто-то -
«Из-за скотов погибают, как правило, люди...»
«Крит!» - эту речь оборвал возглас кормчего громкий.

Стукнули цепи о мрамор. Корабль причалил.
Видели люди, что кончилась страшная буря;
Вышли они из жилищ и огромной толпою
Ждали в молчанье, с надеждою глядя на судно.
Вышел Алкид, поприветствовав жителей Крита.
Вынесли следом матросы из трюма продукты...
Вдруг из-за ближних построек, с неистовым рёвом,
Выскочил бык; он был странным сияньем окутан,
Бликами солнце в алмазных копытах сверкало,
Золото ярко блестело, рога заискрились;
Только глаза его диким безумьем горели.
Бросились в стороны люди в паническом страхе...
Палицу вскинул Алкид и спустился по трапу.
С яростной силою кинулся бык на героя,
Резко ударив в сверхпрочную шкуру рогами.
Чуть пошатнулся сын Зевса. В глазах потемнело.
Страшным усилием он поборол свою слабость;
С силой схватив за рога своей твёрдой рукою,
На спину зверю вскочил и погнал его в море.
Благоговейные взгляды его провожали;
Миноса грызть перестала жестокая совесть.
...А за быком пенный след по лазури остался.


8. КОНИ ДИОМЕДА

Долго решал Эврисфей, что ещё поручить сыну Зевса,
Даже ночами не спал, но не мог ничего он придумать.
Люди сказали ему, что пришёл один путник в Микены -
Нищий, с веслом на плече, облачённый в лохмотья.
Царь приказал привести во дворец человека
И расспросил его о пережитых несчастьях.
«Царь,» - отвечал бедный странник - «Мы ехали морем;
Чем-то, должно быть, мы вызвали гнев Посейдона:
Буря разбила корабль о прибрежные скалы.
Ужас удвоил нам силы, и, судно покинув,
Выплыли все мы на берег из пенного моря.
Там ожидали нас воины - верно, фракийцы;
Нас окружили они и погнали куда-то,
В спину толкая короткими древками копий.
Вот мы приблизились с ними к большому забору;
Топот донёсся оттуда и конское ржанье.
Поняли мы, что за этим забором - конюшня,
Сразу решив, что нам конюхами суждено быть.
Но не такая судьба нас тогда ожидала!
Вот распахнулись ворота. Нас внутрь втолкнули.
Двор у конюшни костями людей был усеян;
Вновь испытали мы страх, как в бушующем море.
Лишь мы успели проститься навеки друг с другом,
Вырвались кони внезапно из тёмного стойла.
Видел бы ты, о властитель, как яростно, жадно
Бросились звери на нас! Я один только спасся...»
«Кто же владелец коней?» - перебил возмущённо
Царь Эврисфей. «Диомед» - так ответил несчастный.
Странника царь наградил, всей душою ликуя;
В этот же день он позвал во дворец сына Зевса
И произнёс: «Приведи мне коней Диомеда!»...

Ветер суровый дул в нос быстроходного судна;
Думали спутники сына Зевеса, что хочет
Хладный Борей отвратить неизбежную гибель.
Пенились волны, о борт корабля ударяясь;
Никта бежала вослед золотому Гемеру,
Вёсла взлетали рядами и вновь опускались;
Чайки метались над брызгами пены жемчужной;
Много недель уже мчался корабль... Вдруг кормчий
Вытянул руку: «Владенья царя Диомеда!»
Вскоре полоска земли стала ближе и шире,
Тихо причалило судно к пустынному брегу.
Вместе с Гераклом пошёл и Абдер, сын Гермеса,
Равно готовый врагов победить иль погибнуть.
Шли они долго, но вдруг донеслось до героев
Громкое ржанье и топот копыт лошадиных.
Юноши быстро открыли ворота конюшни;
Что же внутри изумлённым их взорам открылось?
Кони неистово били копытами землю;
С губ людоедов сползала кровавая пена,
Голод в глазах полыхал: человек для них - пища.
Смелый Геракл подошёл и кулак свой обрушил
На людоеда, стоящего близко к герою.
Тот зашатался... Так взнузданы были все кони.
Вместе с конями Геракл в путь пустился обратный;
Верный Абдер вслед пошёл за могучим героем.
Вдруг показался сам царь со своею охраной;
Вынув оружие, кинулся он на Геракла.
Сразу герой передал людоедов Абдеру,
Палицу взял и разить неприятелей начал.
Воинов всех перебив и убив Диомеда,
Стойкий герой обернулся... Но что он увидел!
Кони, как хищные львы, растерзали Абдера,
И разбежались по берегу все людоеды.
Сердце Геракла вскипело, как вал в океане,
Вскинул он лук... и опять опустил, не стреляя:
Вовремя вспомнил злосчастный приказ Эврисфея...
Вновь он собрал людоедов в единое стадо
И погрузил его в трюм быстроходного судна.

Снова несётся корабль через бурное море,
И Эврисфей ожидает героя в Микенах.


9. ПОЯС ИППОЛИТЫ

Дочь Эврисфея, прекрасная дева Адмета,
Несколько дней пребывала в глубокой печали -
Пояс сломался, блистающий тонкой отделкой.
«Царь,» - говорила капризная дева, - «Хочу я
Пояс, что сам бог Арей подарил Ипполите,
Гордой царице воинственных дев - амазонок.»
Радостный царь Эврисфей крепко обнял царевну
И обещал, что достанет ей сказочный пояс.
Тотчас призвал он Геракла и молвил: «Сын Зевса,
Пояс ты мне привези из страны амазонок,
Что их царице подарен великим Ареем.»

Сел на корабль герой и поплыл к Фермоскире,
Крепости храбрых и гордых воинственных женщин.
Бури ревели, как сотня быков гекатомбы,
Волны сердито шипели, во мгле исчезая;
Но утихали внезапно свирепые штормы,
И уходили ветра из Эвксинского Понта.
Воды прозрачными, словно хрусталь, становились,
И омывали корабль бесконечные струи;
И дуновенье Зефира, как песня пастушья,
Волночек стадо к крутым берегам подгоняло.
Тонкие полосы брега росли, расширялись,
Вот уже судно плывёт по реке Фермодонту...
Только причалил корабль - в путь пустился сын Зевса,
Спутникам всем приказав на борту оставаться.

Быстро вошёл в Фермоскиру Геракл могучий;
Хищной толпой окружили его амазонки,
Смотрят в упор на Геракла, сурово и злобно.
Вдруг кто-то крикнул (как гром прогремел): «Разойдитесь!»
Молча, как тени, с дороги ушли амазонки.
Ловко, красиво на лошади белой гарцуя,
Пристальным взглядом глядела на юношу дева
В тунике лёгкой, едва прикрывающей тело;
Кожаный пояс обвит вокруг талии стройной;
Волосы вниз по плечам водопадом стекают;
В тонкой руке рукоятка кинжала зажата.
«Кто ты?» - воскликнул Геракл, красотой очарован.
«Я - Ипполита, царица.» - Ответила дева. -
«Рада я видеть тебя в Фермоскире, мужчина!»
В слове последнем заметно скользнуло презренье;
Вспыльчивым, неукротимым был сын Громовержца;
Палицей грозно взмахнул... но не смог он ударить.
Лишь засмеялась, прикрывшись щитом, Ипполита.
В этот же миг копья острые трёх амазонок
Шеи Геракла коснулись. Он палицу бросил
Рядом с собой на дорогу, мощёную камнем.
«Следуй за мною.» - негромко сказала царица.
«Думаю, ты не из слабых изнеженных трусов,
Коих прирезали мы, как безмозглых баранов,
Лет только восемь назад.» Улыбнулся сын Зевса
И за царицей пошёл по широкой дороге.
Дом Ипполиты был беден, как дом земледельца;
В жизни впервые могучий Геракл удивился,
Вспомнив украшенный златом дворец Эврисфея.
«Сын громовержца,» - Сказала ему амазонка. -
«Что привело тебя в город воинственных женщин?»
«О Ипполита,» - ответил Геракл. - «в Микенах
Есть пышнокудрая дева - царевна Адмета.
Мне приказала она принести чудный пояс,
Что был подарен тебе, Ипполита, Ареем.»
Думала долго царица; затем отвечала:
«Сын Громовержца! У нас есть прекрасный обычай -
Гостю дарить то, что хочет он взять у хозяев.
Я отдаю драгоценный подарок Арея,
И отказать не могу. Да простит меня Арес!»
С речью такою сняла амазонка свой пояс,
И восхищённо взглянул сын Алкмены на деву.
Ложе своё предоставила гостю царица
И на полу под крылами Гипноса уснула.

В полночь вошла в Фермоскиру коварная Гера,
Злую лелея мечту об убийстве Геракла;
Нескольких дев разбудила, назвавшись Иридой,
И говорила: «Геракл - гость вашей царицы;
Хочет её он рабынею жалкою сделать.
О амазонки! Спасите свою Ипполиту!»
Женщины луки схватили и острые копья
И окружили жилище любимой царицы.
Палицу взяв, тихо юноша вышел из дома;
Но Ипполита по воле богов не проснулась.
Бросились женщины злобной толпой на героя,
Но лишь сломались их копья о львиную шкуру,
Тело его прикрывающую, как кольчуга;
Сам же убил он в неистовстве нескольких женщин.
Пояс волшебный под туникой быстро нащупав,
Вышел поспешно Геракл из ночной Фермоскиры,
Сел на корабль, от брега отчаливший быстро.

Утром увидела павших подруг Ипполита,
Потными пальцами сжав рукоятку кинжала,
И закричала отчаянно, зло и бессильно:
«Будь же ты проклят, сын Зевса и смертной Алкмены!»


10. КОРОВЫ ГЕРИОНА

Речь Эврисфея казалась ликующей, громкой:
«К стенам Микен приведи ты коров Гериона;
Стадо их средь Океана седого пасётся,
На небольшом островке среди волн - Эрифейе.»
Выслушал хмуро Геракл и пошёл к Океану.
Шёл он по твёрдой земле, и бескрайнее небо
Взглядом застывшим безмолвно его провожало;
Жил он с природой одной, неразрывною жизнью:
Сердце его ликовало в цветущих долинах,
Но тосковало в бесплодных степях и пустынях,
И опьянялось в горах ощущеньем свободы.
То же слепящее солнце вставало над миром,
Те же стада облаков пробегали по небу -
Но сыну Зевса казалось всё неповторимым,
Он восхищался природой, его окружавшей.
Вскоре увидел герой Океан пред собою.
Серые волны вздымались и вновь опадали,
Мускулам сильным подобны под кожей Геракла,
В море с земли уносили песок и ракушки;
Рваные тучи, подобно рабам, длинной цепью
Вдаль уходили на север с холодным Бореем;
Мутная пена на мокрых камнях оседала;
Ветер вгрызался в морщины утёсов безмолвных.
Сел на песок сын Алкмены в глубоком раздумье -
Нет корабля, чтобы ехать на остров далёкий.
Грозные волны взлетали всё выше и выше,
С грохотом страшным о берег крутой разбиваясь...
Смерклось. Простёрла крыла черноокая Никта,
Ласково воды укрыв темноты одеялом;
Вспыхнули звёзды на небе, как дерзкие очи...
Вдруг озарился весь берег божественным светом,
И обдало сына Зевса неистовым жаром.
Буря утихла, и тучи покинули небо:
Гелиос плыл со своею горящей квадригой
В свой златостенный дворец в пламенеющем челне;
С запада плыл он к востоку, чтоб следом за Эос
Утром начать долгий путь по бескрайнему небу.
И обратился бог Солнца с улыбкой к Алкиду:
«Здравствуй, герой! Что ты делаешь здесь среди ночи?»
«Должен пригнать я в Микены коров Гериона,
Но не доплыть мне до пастбища их - Эрифейи.»
Вдруг озарилось улыбкой лицо Гелиоса,
И пригласил он в пылающий челн свой Геракла.
Руку пожал благодарно герой богу Солнца...

В полночь он вышел на берег ночной Эрифейи.
Травы шумели, и гулко валы ударялись
О невысокие выступы рифов прибрежных;
Издалека доносилось глухое мычанье,
Звуки свирели и тихие крики пастушьи.
Грозно Геракл расправил широкие плечи,
Палицу вскинул и двинулся в глубь Эрифейи.
Но приказала Гипносу коварная Гера
Остановить ненавистного сына Зевеса.
Тихо усталый герой на траву опустился
И непробудно, недвижно проспал до рассвета.

Сын Громовержца проснулся от громкого крика.
«Орфо, назад!» Но не слушал таинственный Орфо,
Ибо кричал непрерывно неистовый голос.
Вдруг сын Алкмены почувствовал дикую ярость;
Быстро вскочил он, оружьем своим потрясая;
Мчался к Герою, как диск из руки дискобола,
Пёс двухголовый, разинув огромные пасти.
Палицей мощною Орфо сын Зевса ударил -
Замер навеки на плоских камнях верный Орфо.
Перед Гераклом стоял великан обнажённый -
Эвритион; он служил пастухом Гериона.
Недалеко на поляне мычали коровы...
Быстро, не глядя на юного Эвритиона,
Стадо Геракл погнал к берегам Эрифейи.
Но вдруг услышал он тихий и сдавленный возглас
И обернулся... Был меч занесён над Гераклом.
Ловкий герой бессознательно палицу поднял,
И отлетела к Аиду тень Эвритиона.
Как изваяния, молча стояли коровы,
Белые, словно снежинки, с рогами златыми;
Грустно глядели они, прижимаясь друг к другу...
Стадо пригнал к Океану довольный сын Зевса
И задремал на земле, усыплённый Гипносом.

Вечером сам Герион тихо вышел на берег,
Стадо увидел своё с похитителем спящим.
Три исполинских и сросшихся в талии тела
Над сыном Зевса склонились в неистовом гневе;
Вдруг три огромных меча над Гераклом взметнулись;
Он пробудился и ловко сумел увернуться.
Выхватив палицу, первое тело сразил он;
В шею второму стрела с ядом гидры вонзилась;
Третье же тело, влача за собою два трупа,
Было совсем беззащитно и быстро погибло.

Ночью помог Гелиос переправить всё стадо
По Океану седому сквозь тёмную бурю.
Много трудов впереди предстояло герою.
Сын Громовержца гнал несколько месяцев стадо,
И наконец показались знакомые стены;
Гордый победой, вошёл сын Зевеса в Микены.
Царь же принёс всех коров в жертву мстительной Гере,
Чтобы она помогла уничтожить Геракла.


11. КЕРБЕР

С радостью злобной откликнулась Гера на жертву;
Ночью во сне Эврисфею богиня явилась,
Произнесла с незаметной печальной усмешкой:
«Царь! Ты не можешь убить сына Зевса Геракла?
Долго ты правишь в Микенах, и много невинных
С жизнью расстались открыто иль тайно, без шума,
Ибо они недостаточно льстили искусно.
Чтит ли тебя сын Алкмены, как раб - господина?
Он почитает тебя, как царя и владыку?»
«Нет, о великая Гера!» - ответил правитель. -
«Многие годы не мог я его уничтожить;
И не убил я его, а навеки прославил!
Нет уже стран, где он не был, где он не сражался.»
«Есть,» - отвечала негромко коварная Гера. -
«Царство Аида, под страшной лежащее бездной.»
«Что же сказать принести от Аида Гераклу?»
«Кербера - грозного пса и любимца Аида!»
Молвила так и пропала царица Олимпа...

Утром призвали Геракла к царю Эврисфею.
«Здравствуй, Алкид!» - Эврисфей зябко кутался в пеплос;
С искренней завистью он посмотрел на Геракла
И пожалел, что отец его не небожитель,
А у раба есть такой всемогущий родитель. -
«Должен ты мне привести из подземного царства,
Принадлежащего брату Зевеса, Аиду,
Кербера, адского пса, трёхголового зверя.»
Выслушал молча Алкид и пустился в дорогу.
Зимние дни стаям птиц перелётных подобны,
Серым теням из Аида, бесплотным и быстрым;
Гамелион начинался. Пронзительный ветер
Тёмные тучи гонял по осклизлому небу;
Дождь зашумел. Пыль дорожная в грязь превратилась.
Путник шагал по дороге - огромного роста,
Львиная шкура всё тело, как плащ, прикрывала,
В кожаных ножнах кинжал был к одеждам привязан,
Мощная палица в крепких руках мускулистых.
Это Алкид, исполняя приказ Эврисфея,
Вход в царство умерших ищет по всей ойкумене...
Каждого встречного спрашивал сын Громовержца,
Знает ли он, где находится царство Аида?
С ужасом люди смотрели немым на Геракла
И уходили поспешно в смущённом молчанье.
Вскоре отчаянье в душу героя проникло:
Встречные люди ему не давали ответа...
Вечером летним присел отдохнуть он на камень.
Вдруг за спиною послышался старческий голос:
«Знаю я часть этой тайны, неведомый странник,
Ищущий царство, откуда не будет возврата!
Где-то в горах чернодонная пропасть зияет;
Острые глыбы, впиваясь вершинами в небо,
Долгие годы глядят на отвесные стены;
Высохший плющ, уподобившись гибкому змею,
В щели вжимаясь, за выступы ловко цепляясь,
Вниз опадает гигантской волнистою прядью.
В пропасти этой, на дне - вход в подземное царство.»
Быстро герой обернулся... Лишь ветер и камни.

Узким карнизом змеилась тропинка по скалам,
Под облаками белели снегами вершины,
С воем гуляли по склонам крутым Эолиды;
Чёрною пастью зияла гигантская пропасть.
Шёл по тропинке Алкид. И Гермес быстрокрылый
Следом за братом спешил; вдруг он крикнул герою:
«Остановись! Видишь, высохший плющ, извиваясь,
Вниз уползает огромною жёлтой змеёю?
Помнишь, что голос вещал? Вот и острые глыбы...»
В глубь грозной пропасти сын Громовержца всмотрелся,
Чёрную щель обнаружив в скале плоскогрудой.
«Как же спущусь я туда?» - вопрошал он Гермеса.
«Пусть прилетит нам на помощь Борей, сын Эола!» -
Крикнул Гермес. И, сказав ещё шёпотом что-то,
Руки к эфиру воздел он в молитвенном жесте.
Дружески хлопнул Борей по плечу сына Майи
И растрепал шелковистые кудри Геракла,
Львиную шкуру погладив незримой рукою.
Вестник Олимпа сказал что-то ветру с улыбкой;
Тот заметался и взвыл, как волчица на звёзды,
В воздух с утёса поднял сыновей Громовержца
И закружил, как младенцев, в могучих объятьях.
Вдруг он стремительно ринулся в чёрную бездну;
Сына Алкмены у входа в Аид он оставил
И улетел в небеса, попрощавшись с Гермесом.
Вместе вошли в темноту царства умерших братья.
Лаем их встретил охрипшим, неистовым Кербер;
Был он чудовищным псом исполинского роста:
Три головы, в их пастях – кровожадные зубы,
Змеями тело его заросло, а не шерстью,
Вместо хвоста вырос страшный дракон меднокожий.
Кинулся Кербер, три пасти раскрыв, на Алкида,
Ибо впервые в Аиде он видел живого.
Властно Гермес отстранил его сильной рукою
И за Гераклом пошёл по камням черногорбым.

Гнал Ахеронт свои гибкие тёмные струи,
К берегу двигалась старая лодка Харона,
Волны веслом рассекал перевозчик привычно;
Тени стояли на суше бесплотной толпою,
Бледным туманом роились во тьме царства мёртвых;
Вдруг улыбнулся Харон, сына Майи увидев:
Тысячелетьями длилась их прочная дружба.
Подслеповат был Харон и не сразу заметил
Сына Алкмены, стоящего рядом с Гермесом;
В полупрозрачной толпе различил он внезапно
Твёрдое тёмное тело из плоти и крови.
И закричал перевозчик: «Гермес! Назови мне
Дерзкого имя, что в Тартар спустился при жизни!
Что ему надо? И как пропустил его Кербер?»
«Друг мой, Харон!» - отвечал ему вестник Олимпа,-
«Этого смертного имя – Алкид; он сын Зевса.
Годы он в рабстве провёл у царя Эврисфея,
В царство Аида пришёл по его же приказу.
Поговорить ему нужно по делу с Аидом.»
В лодку Харон посадил сыновей Громовержца
И погрузил уже в воду тяжёлые вёсла…
Заговорила вдруг в нём прирождённая скупость,
И произнёс он: «С теней я беру по оболу;
Значит, с живого я должен потребовать драхму.»
Плату отдал деньголюбу Гермес, рассмеявшись;
И улыбался довольный Харон всю дорогу.

Братья поспешно шагали по узкой дороге,
Ровной, пустынной, чистейшим агатом мощённой.
Девушка шла по обочине с чашей огромной,
Полною тёмной, холодной водою Коцита.
«Кто ты, о дева? За что ты несёшь наказанье?» -
Крикнул Алкид, неземной красотой очарован.
«Несправедливые боги меня осудили!» -
Молвила женщина. Хлынули слёзы потоком.
«Я – Данаида! Но я пощадила Линкея…»
«Ты Гипермнестра, прекрасная дева?» - «Да, путник!» -
И побрела в темноту, к остальным Данаидам.
Видели братья, как боги казнили Тантала;
Чистую воду рукой зачерпнул сын Алкмены
И напоил, ощутив состраданье, страдальца;
Плод с нижней ветви сорвав, дал поесть он Танталу,
К сыноубийце почувствовав жгучую жалость.
Много ещё сын Алкмены увидел в Аиде…

Выложен чёрными плитами пол в коридоре;
Чёрный ковёр, барельефы из чёрного камня,
Каплями крови рубины алеют на стенах;
Весь из агата дворец повелителя мёртвых.

В чёрную залу вошли сыновья Громовержца;
Там на светящихся тронах сидели супруги,
Толпы теней, словно слуги, вокруг суетились.
Смертный почтительно перед владыкой склонился,
Несовместимость заметив Аида с женою:
Очи её – как на вешних лугах незабудки,
Очи его – словно пепел с костров погребальных;
В каждом движенье Аида – усталость и старость,
В нежных чертах Персефоны – цветущая юность.
«Здравствуй, прославленный всеми, герой несравненный!»-
Молвил Аид, на племянника с гордостью глядя,
Не устрашённого всеми кошмарами Ада.
«Здравствуй, Аид, я живой!» Засмеялась царица:
«Знаешь, сын Зевса, совсем ты не кажешься тенью!»
«Женщина! Если мужи говорят – не мешай им!» -
Вспыхнул Алкид и к Аиду опять обратился:
«Царь! По желанию Зевса я – раб Эврисфея;
Он приказал мне спуститься сюда, в это царство,
И привести к нему Кербера, стража Аида.»
«Кербера?» - расхохотался Аид. – «Если сможешь.
Если его одолеешь, герой, в поединке.
Только сражайся на равных со псом, без оружья!»
Снова Алкид поклонился Аиду и вышел.
Царь рассмеялся: «Какие смешные людишки!»

Светлая Лета текла по подземному царству,
Ласково, тихо журча, берега омывая;
Кербер сюда прибежал, страшной жаждой томимый;
Кинулся сын Громовержца к чудовищу с криком,
Кербер ответил ему угрожающим лаем,
И завязалась меж ними жестокая схватка.
Пасти вгрызались с рычанием в львиную шкуру,
Жалили тонкие змейки одежду Геракла,
Грозный дракон на хвосте изрыгал фейерверки…
Но и огонь отражала надёжная шкура.
Пёс дико выл и рычал, на героя бросаясь,
Крупные змеи на шее его извивались,
Когти царапали, рвали лицо сына Зевса;
Струйками кровь по одежде и шкуре стекала,
Волосы лезли в лицо, кровь глаза заливала,
Видеть противника в схватке Гераклу мешала.
Но, несмотря ни на что, побеждал сын Алкмены;
Керберу шеи сдавив и дышать не давая,
Он отнимал у чудовища грозные силы,
Необходимые страшному псу для атаки.
Полузадушенный пёс пал к ногам сына Зевса,
Цепью герой побеждённого ловко опутал
И потащил его к выходу в мир, из Аида.
Дымом бесформенным робкая тень промелькнула…
«Я – Мелеагр» - сыну Зевса она зашептала.-
«Там, наверху, беззащитной сестра моя стала
После того, как меня моя мать умертвила.
Имя сестры – Деянира; возьми её в жёны,
Стань ей защитником, будь ей надёжной опорой!»
И обещал сын Зевеса, что выполнит просьбу
Тени героя, беспомощной, запертой в бездне.

Вымерли словно Микены: ни вскрика, ни вздоха.
Жители знали, что вновь победил сын Алкмены
(В город пришло из окрестных селений известье).
Царь Эврисфей ждал Геракла на башне высокой
И закричал, лишь увидев героя: «Сын Зевса!
Ты победил! Отпусти же чудовище! Слышишь?!»
Снял с шеи Кербера прочную цепь сын Зевеса…
Преданный пёс, словно ветер, к Аиду помчался.


12. ЯБЛОКИ ГЕСПЕРИД

Ночью Гипнос не явился к царю Эврисфею,
Мимо окна пролетел, промелькнув чёрной тенью.
Встал Эврисфей, тихо вышел из комнаты тёмной,
Сел на балконе, минувшие дни вспоминая,
Взор устремляя в бездонное звёздное небо.
Был в своё время он молод, умён и завистлив,
Жаждал он славы, как боги бессмертные - жертвы;
Жаждал он власти и силы, как боги - нектара,
И упивался он властью своей над Алкидом.
Но промелькнули года - унесли все желанья,
Словно волна, что песчинки смывает с утёса;
Лишь безразличье оставила жизнь Эврисфею,
Только волнует сознание страх перед смертью,
В сердце таящийся, всюду царящий незримо.
Как же избавиться от мрачнодумного гостя,
Тёмного, неумолимого бога Таната?
Царь осмотрел своё хилое, дряхлое тело,
Вспомнил Геракла... Глаза засветились надеждой...

Царь приказал привести сына Зевса наутро
И произнёс: «Я уж стар, недалёк от Аида;
Но без меня беззащитными станут Микены.
Должен я стать вечно юным, как бог, и бессмертным,
Чтобы царём быть Микен белостенных всё время.
Слышал я: там, где Атлант небо светлое держит,
У берегов шумноплещущего Океана,
Пышно цветёт среди голых камней, как оазис,
Сад Гесперид - дочерей звездоблещущей Никты.
В нём, зеленея, стоят вековые деревья,
А на ветвях созревают плоды золотые -
Яблоки, вечную юность несущие людям,
Кто их отведал - они наделяют бессмертьем.
Три таких плода ты мне принеси, и последним
Будет сей подвиг двенадцатый, Сын Громовержца!»

Весело палицу вскинул Геракл и вышел.
Змейкой тропинка вилась среди тёмной чащобы
И становилась дорогой, мощёною камнем -
В городе крупном, в деревне - широкой тропою;
Вновь расширялась, сужалась, кружила, петляла,
В горы взлетала, стремительно вниз обрывалась
И средь пустыни ныряла в песчаные дюны,
Словно пытаясь уйти, убежать от Геракла.
Мир показался герою громадным и шумным:
Вновь корабли оседлали весенние реки,
В путь отправляясь скорей после зимних стоянок;
Солнце ласкало холодную Гею лучами;
Славили птицы начало Мунихиона,
Звонкими песнями воздух весны наполняя.
Спрашивал сын Громовержца и юных, и старых -
Где сильнорукий Атлант небо тяжкое держит?
Лишь пожимали плечами смущённые люди...

Вышел сын Зевса на берег реки полноводной
И опустился на землю, Гипносом томимый.
Сном непробудным заснул он, и лишь на рассвете
Вновь пробудился под взглядом искрящейся Эос.
Из-за деревьев вставал Гелиос, улыбаясь;
Травы, цветы и растенья его ожидали,
К свету тянулись раскрывшимися лепестками.
Вдруг из реки, что журчала легко и беспечно,
Нимфы прекрасные выбежали вереницей;
С радостным криком вскочили шалуньи на камень
И закружились в весёлом, стремительном танце.
Сын Громовержца негромко окликнул красавиц;
Старшая нимфа, прекраснейшая Эридана,
Крикнула младшим: «Внимайте, беспечные сёстры!
Путник зовёт нас - Геракл, сын великого Зевса!»
Нимфы бесшумной толпой окружили героя;
Произнесла Эридана надменно и строго:
«Что тебе нужно, о странник, сын Зевса Кронида?»
«Сад Гесперид я ищу, яркоглазые нимфы!» -
Молвил герой. - «Вам дорога к нему неизвестна?»
«Нет,» - отвечала прекраснейшая Эридана. -
«Знает её лишь Нерей, в бурном море живущий.»
Снова вернулись красавицы к прерванным играм;
Лишь Эридана смотрела, смеясь, на Геракла,
И благодарно склонился герой перед нимфой...

Вынырнул из-под волны, в брег ударившей, старец,
Весь в седине, чешуёю блестящей покрытый,
Трапезу начал, усевшись на мокром утёсе,
Ибо внизу, под водой, есть почти невозможно:
Пищу из рук вырывают голодные рыбы.
Сын Громовержца, увидев на камне Нерея,
Шумно приветствовал старца, представившись прежде.
«Здравствуй, о мудрый Нерей!» - молвил он откровенно. -
«Нимфы-танцовщицы мне о тебе рассказали;
Знаешь ты путь к Гесперидам, к их пышному саду,
К яблокам юности вечной ты знаешь дорогу!
Можешь ли ты показать мне её, мудрый старец?»
Трапезу молча окончил Нерей, и неспешно
Путь указал он Гераклу к волшебному саду.

Солнце вставало и тёмным пятном опускалось,
Дюны песчаные зноем немым покрывая;
Вдаль уходили пески бесконечной пустыни...
Жажда томила Геракла, но не было влаги,
Только насмешливо жёлтые волны взирали.
Несколько дней уже шёл по песку сын Алкмены;
Солнце нещадно палило широкие плечи.
Юношу вдруг он увидел громадного роста -
Брёл он навстречу Гераклу по знойной пустыне.
Возликовал сын Зевеса, шаги ускоряя:
Думал герой, что послал Громовержец Гермеса,
Чтобы он вывел Геракла из дюн бесконечных.
Юноша быстро приблизился к сыну Алкмены;
«Здравствуй!» - воскликнул и руку пожал, как знакомцу.
«Здравствуй. Но кто ты?» - герой вопрошал с любопытством.
«Я - царь пустыни, Антей, сын возлюбленный Геи.»
«Я - сын Зевеса, Геракл, слуга Эврисфея.»
«Ищешь ты сад Гесперид, сын Алкмены и Зевса!» -
Молвил Антей и повёл по пустыне Геракла.
«Знаешь ли ты, о герой, кто они - Геспериды?
Слушай же! Тайну смешную тебе я открою.
Некогда были прекрасными дочери Никты;
Были подобны они красотой Афродите,
И воспевали их в песнях-шедеврах аэды.
И возгордились они, лишь собою любуясь;
Целые дни проводили они с зеркалами,
Не отрывая от стёкол восторженных взглядов.
Время бежит, и бесшумно уносятся годы,
Падая в вечность, как в пасть ненасытной Харибды,
В тёмном потоке смертей и утрат безвозвратных...
И незаметно состарились юные нимфы.
Шрамам подобны, морщины прорезали лица,
Щёки ввалились, иссохла упругая кожа,
В светлых очах не сверкают весёлые искры.
Бродят теперь с зеркалами по саду старухи
И созерцают свои безобразные лица...»
«Разве не могут они яблок жизни отведать?» -
Тихо спросил сын Алкмены, жалея красавиц.
«Знал я, Геракл, что спросишь меня ты об этом!
Да, они могут вернуть убежавшую юность,
Но протянуть свою руку за яблоком жизни -
Значит признать, что пленила тебя уже старость,
Что красота, словно хрупкая роза, увяла.
Вот и бредут, словно тени, по саду старухи,
Молча глядят на уродливые отраженья.»
Лишь усмехнулся Геракл, взглянув на Антея.
Но был наказан сын Геи за речи такие:
Вдруг охватил сына Зевса припадок безумья,
И на губах показалась кровавая пена,
Разум пленила Ата, тихо сзади подкравшись,
Мания очи одела покровом безумья...
Прыгнул, взревев, на Антея сын Зевса Кронида.
Но был бессмертен Антей, когда Геи касался.
Вдруг обхватил его сильный Геракл руками
И, оторвав от земли, задушил и отбросил.
Тут покрывало безумья упало со взора,
И ужаснулся такому убийству сын Зевса;
Похоронив и достойно оплакав Антея,
Дальше пошёл, выполняя приказ Эврисфея.

Перед Гераклом стоял, словно статуя, Атлас,
Ноги расставив, спиною к скале прислонившись;
Бледное небо держал на плечах он веками.
И обменялись приветствиями герои:
«Здравствуй, титан!» - «Здравствуй, сын Громовержца Кронида!»
«Атлас,» - промолвил Геракл, - «В Микены я должен
Жизни плоды принести из волшебного сада,
Яблоки юности вечной добыть Эврисфею.»
Тихо и мягко ответил Атлант, улыбаясь:
«Сын Громовержца, я дам тебе то, что ты просишь.
Но подержи небосвод, ибо если он рухнет,
Гея погибнет и всё, что есть в мире живого.»
Встал сын Алкмены на место титана Атланта -
Пот по лицу заструился, и мускулы вздулись,
Но удержал он над миром тяжёлое небо.
От напряженья всё тело его покраснело,
Мутными стали глаза; но, к великому счастью,
Быстро вернулся из сада волшебного Атлас;
В плоской ладони блестели плоды золотые.
«Сын Громовержца!» - к Гераклу он вновь обратился. -
«Вот они, яблоки юности, перед тобою!»
Тут он запнулся... И выпалил скоро, поспешно:
«Слушай, герой... А давай, отнесу я в Микены
То, что тебе приказали... А ты тут... подержишь...»
Сам же подумал: «О боги! Как глупо солгал я!
Но не заметит вдруг сын Громовержца Кронида -
Вместе оставлю я с ним свою вечную ношу!»
Голову поднял Геракл: «Приветствую, Атлас!»
Понял сын Зевса неловкую хитрость Атланта. -
«Да, я согласен. Плоды отнеси Эврисфею
И возвращайся тотчас без малейшей задержки!
Но помоги мне немного, о небодержатель!
Я положу на плечо небольшую подушку,
Чтоб не давило так тяжко огромное небо!»
С радостью снова взял Атлас привычную ношу,
Ждал, пока сын Громовержца подложит подушку,
Радуясь скорой свободе и хитрости ловкой.
«Небодержатель,» - герой обратился к титану, -
«Яблоки ты мне принёс - и спасибо на этом,
Вечно держать твою ношу я не собираюсь.»
Быстро ушёл, взяв плоды золотые, сын Зевса...

Но не дала Эврисфею коварная Гера
Юностью вечной от этих плодов насладиться,
Вырвав их прямо из жадных зубов Эврисфея;
И унесла на Олимп, где сама их и съела.

                **********

Много деяний свершил ещё сын Громовержца,
Прежде чем мойры на смерть обрекли его тело;
Но вознесла его душу Афина Паллада,
А на земле сохранилась бессмертная память.
 
ПРИМЕЧАНИЯ

АИД – брат Зевса, повелитель царства умерших и бог смерти
АЛКИД – имя, данное Гераклу при рождении по матери: Алкмена.
АМАЗОНКИ – племя воинственных женщин-мужененавистниц
АРЕЙ (АРЕС) – бог войны, сын Зевса и Геры. Отец Эрота.
АРТЕМИДА – богиня-охотница. Дочь Зевса и Латоны, сестра-близнец  Аполлона
АТА – богиня обмана, свергнутая Зевсом с Олимпа
АТЛАНТ (АТЛАС) – титан, за участие в борьбе против богов,               
 приговоренный держать небесный свод
АФИНА – дева-воительница, богиня мудрости и ткацкого дела
АФРОДИТА – богиня красоты и любви, родившаяся из крови Урана, попавшей в Океан; по более поздней версии, Афродита – дочь Зевса и Дионы, жены Гефеста
АХЕРОНТ (скорбный) – река царства Аида, образовавшаяся из потоков людских слёз
АЭД – поэт-певец, аккомпанирующий себе на кифаре, типа современного барда
БОРЕЙ – северный или северо-восточный ветер  (в Греции)
ГАМЕЛИОН – первый зимний месяц в Элладе (2-я половина января – 1-я половина февраля)
ГЕКАТОМБА – жертва богам из ста быков
ГЕКАТОМБЕЙН – первый месяц года в Элладе (середина июля – середина августа)
ГЕЛИОС – титан, бог солнца
ГЕМЕР – бог дня
ГЕРА – сестра и жена Зевса
ГЕРМЕС – сын Зевса и Майи (дочь Атланта), покровитель видов деятельности, связанных со странствиями; бог торговли, воровства и путешествий. Проводник душ умерших в Аид, вестник богов, изобретатель лиры
ГЕЯ – дочь Хаоса, жена Урана, богиня Земли
ГИПЕРМНЕСТРА – одна из 50 Данаид (дочерей царя Даная), ослушавшаяся приказа отца и не убившая своего мужа Линкея после свадьбы
ГИПНОС – бог сна, сын Никты, брат Таната
ДАНАИДЫ – дочери царя Даная, против собственной воли ставшие жёнами своих двоюродных братьев. Убившие по приказу Даная своих мужей в первую ночь после свадьбы. За это они были осуждены после смерти наполнять бездонный сосуд (ПИФОС) водой подземной реки Коцита, находящейся далеко от пифоса
ДИКЭ – богиня правосудия, защитница правды, враг обмана. Дочь Зевса
ДРАХМА – денежная единица Древней Греции, равная шести оболам
ЗЕВС (ЗЕВЕС) – главный бог, царь Олимпа, насылающий на Землю молнии и громы, громовержец, Кронид (по отцу Крону)
ЗЕФИР – нежный, тёплый западный ветер
ИОЛАЙ – сын Ификла, брата Геракла (сына Алкмены и Амфитриона)
ИРИДА – богиня радуги и вестница богов, служительница Геры
КВАДРИГА – упряжка из четырёх лошадей
КЕРБЕР – чудовищная собака, детище Эхидны и Тифона, охранявшая выход из Аида
КОЦИТ – подземная река, приток Ахеронта
ЛЕТА – река в Аиде, воды которой несут забвенье
МАНИЯ – богиня безумия
МЕЛЕАГР – один из аргонавтов, герой, убивший Калидонского вепря.  Брат Деяниры, жены Геракла
МОЙРЫ – дочери Зевса и Фемиды: Лахесис (определяет жребий человека), Клото (прядёт нить жизни чел.), Атропа (обрывает эту нить)
МУНИХИОН – первый месяц весны в Элладе (сер. апреля – сер. мая)
НЕРЕЙ – морское божество, которому известны многие тайны мира
НИКТА – богиня ночи
НИМФЫ – смертные духи природы:гор, родников и растений (дриады)
ОЙКУМЕНА – Эллада и окружающий её мир
ОЛИМП – гора в Элладе, на вершине которой обитали боги
ОБОЛ – самая мелкая денежная единица в Элладе
ПЕПЛОС – плотная верхняя одежда
ПЕРСЕФОНА – дочь Зевса и Деметры, жена Аида
ПОСЕЙДОН – бог землетрясения, позже – бог моря. Брат Зевса
ТАНАТ – бог смерти, вырывающий душу из тела, ведущий её в Аид
ТАНТАЛ – сын Зевса, царь города Сипила, убивший своего сына
ТАРТАР – дно царства мёртвых (Аида), место наказания грешников
ТИМПАН – медный музыкальный ударный инструмент
ТИТАНЫ – доолимпийские боги (полубоги), дети Урана и Геи
ТУНИКА – разновидность одежды эллинов
УРАН – муж Геи, олицетворявший собой небо, пространство, космос
ФЕРМОДОНТ – река вблизи города амазонок - Фермоскиры
ХАРИБДА – чудовище, трижды в день поглощающее и низвергающее воды пролива
ХАРОН – перевозчик душ умерших через реку Ахеронт
ХИТОН – кусок ткани с отверстиями для рук, скреплённый на плечах
ЭВКСИНСКИЙ ПОНТ – Чёрное море
ЭОЛ – бог ветров (Эолиды – дети Эола)
ЭОС – богиня утренней зари


Литература:

1. Аполлодор. Мифологическая библиотека.
2. Н.А.Кун. Легенды и мифы Древней Греции.
3. А.И.Немировский. Мифы Древней Эллады.
4. А. Дионис. Геракл.
5. А. Дионис. Аргонавты.
6. И.А.Ефремов. Таис Афинская.
7. Л.В.Успенский. Двенадцать подвигов Геракла.
8. Санин. Колесница Гелиоса.
9. Хрестоматия по античной литературе. Т-1.
10.Кто есть кто в античном мире. Справочник.