На Пешевке Моё отношение к малой Родине -с. Обжери

Дорога к дому

Поля, перелески, луга и долины
Домишки вдоль берега, дальше овины.
Пасутся коровы, телята, овечки,
Дорога петляет от речки до речки.

Вокруг тишина. Шевелятся листочки
На белых берёзах в прибрежном лесочке.
Там птиц пересвист мягко ухо ласкает.
И дышится легче, душа отдыхает.

Мне эта картина до боли знакома,
Приволжский пейзаж в сердце нежно храню.
А если вдали не хватает мне дома,
О русской глубинке я песни пою.

Я еду домой. Мне так хочется, братцы,
К родному порогу быстрее добраться,
Вдохнуть свежий ветер, в траве поваляться,
Напиться с ключа и с друзьями обняться.

Я еду. Всё ближе родные просторы
И Кинешма кажется краше, светлей.
Вот Юрьевец  древний -  на душу елей.
Вдоль Волги вперёд устремляю я взоры.

Скорее же, Юрьево,  Гарь и  Крутцы.
Ах, поле заросшее – есть же глупцы.
На горку «взлетел», … и запела душа.
Обжериха наша – ну как хороша.

В долине широкой деревня Жары.
Пред нею речушка извилисто вьётся -
За то, что мелка, с неизвестной поры
Как «Пешевка» всеми в округе  зовётся.

Течёт  к  Горбунихе, забудешь едва ли,
Она не горбата, но так уж назвали.
Деревня та Волжскою улицей стала - 
На горке с берёзами, словно застава.

И в этой деревне  уж больше полвека
Стоит у реки наших душ бастион,
Наш главный причал, наша русская Мекка,
Здесь Родина наша  -  родительский дом.

Я дом через ветки почти уже вижу,
Но надо подъехать немного поближе.
Эй! Мама и папа, встречайте, к вам гости!
Но дом наш молчит.  Все давно на погосте.

Всё то же, как прежде: изба и ограда,
Слегка покосившийся погреб стоит.
Но нету в окошке  лукавого взгляда,
И мама с гулянья домой не манИт.

И папа не выйдет из дома навстречу,
Слезу не смахнёт без протеза рука.
Меня не посадит, как в детстве, на плечи,
И нам не споёт про судьбу ямщика.

Не знаю я горя  больнее, чем это.
Мы вместе, мой брат, уж которое лето
Теплом согревая родное жилище,
Душевный покой, утешение ищем.

Душа наша в нём получила дыханье.
Здесь детство прошло, а затем возмужанье.
Мы помним уют и весенние грозы,
И как  согревались  на печке в морозы.

Как жарили лук, когда взрослые в поле,
Как стригли овец у себя на подворье,
Не вовремя, кстати, а в лютый мороз,
И в печку руно. Сколько было здесь слёз!

Да, дом наш молчит. Он устал ожидая,
Когда же вернусь в этот дом навсегда я.
Встречает с укором, не чаял, поди:
«Надумал? Приехал? Ну что ж, заходи.»

А как не зайти? Здесь родился и вырос.
В нём раньше мы жили в огромной семье.
Нас девять детей. И не каждый бы вынес
Родительский крест, тяжкий крест на земле.

Удары судьбы, словно лезвие, остры,
Ушедшим родителям – пухом земля,
А вы, мои добрые братья и сёстры
За всё, в чём виновен, простите меня.

Простите за шрам на лице Николая,
Он соску искал - самовар помешал.
Вы, этот сосок из  щелей доставая,
Спасали округу – вот так я орал.

Спасибо за  тачки, в которых катали,
Морскую рубашку, когда надевали
И первый мой снимок  истории дали.
Последыша «Сёгу»  вы не обижали.


А вам за меня доставалось исправно.
Любил с пастухами по лугу гулять,
И нитки таскал, чтобы плети вязать,
И матом ругался довольно забавно.


Курить начал рано, лет эдак с пяти,
Сухую листву заправляя  в сигару.
А в девять рядился скотину пасти,
Одеться для школы с соседом на пару.

И осенью, помню,  команда - три брата,
Надев однотипные брюки-клеши,
На первый урок  приоделись «богато»,
Как Денди английские – не малыши.

Росли и взрослели, нуждой закаляясь,
Кто раньше, кто позже свой дом покидал.
И каждый из нас, хоть на день возвращаясь,
Кто плакал навзрыд, кто траву целовал.

Так вечно живи, моя Родина славная,
И в счастье и горести быть мне с тобой.
Ты мне как звезда освещаешь полярная
И жизненный путь, и дорогу домой.