Хабиби

Что тоскуешь, друг мой милый, вспоминаешь день вчерашний,
Видишь мир через оконце, за пластинкой слюдяной?
Что ты квохчешь в загородке глупой курицей домашней,
Почему, как вольный голубь, не умчишься в край иной?

Почему ты не покинешь свой насест, что жалок, тесен?
Ты возьми перо покрепче, напиши чего-нибудь,
И подуй ветрами строчек, и взмахни крылами песен,
И в стихах, как в птичьей стае, улети в далекий путь.

Говоришь, покой и сытость для тебя теперь дороже,
Чем мечты полет высокий в светло-синих небесах?
Я таким же был когда-то, как и ты, и думал то же,
Но влюбился в вечных странствий, в стран нездешних чудеса.

Яркой нитью золоченой я свяжу, смотаю строку
И сотку ковер волшебный из изящных, нежных рифм,
И на том ковре отправлюсь к лучезарному Востоку,
Где волна лазури чистой разбивается об риф,

А от моря чуть подальше, за песчаной желтой дюной
Притаился синий месяц, в тучку вперивши рога,
С ним две звездочки горячих, словно очи девы юной,
Что мне люба несказанно, бесконечно дорога.

Жар пустынь целует пальцы и кудрей тяжелых пряди
Милой девушки, немало ей расколото сердец.
И я знаю, что, наверно, про нее писал Саади,
Жгучей Персии лучистой удивительный певец.

И в лозе восточной вязи, светлой музою влекомый,
Распускался стих цветущий, стих, от неба вечный дар,
В нем соткался чудный образ, мне родной и мне знакомый:
Гордый профиль Клеопатры, губы чувственной Иштар.

Пусть я ей совсем не дорог, от холодного отказа
Не замерзну сердцем жарким, не остыть в груди углю.
Не страшили крепки стены храбрых витязей Шираза,
Так и я не испугаюсь и ее не разлюблю.

Как Тайиб Ахмад великий, по пескам, по ила хляби
Я пойду с могучей песней, громко, звонко, горячо
Я восславлю имя милой. “Но с чего Аль-Мутанабби, -
Спросишь ты, мой друг родимый, - лжепророком наречен?

Не с того ль, что выше неба он ценил сиянье музы
И не знал ее любимей, лучше, краше и нежней?
Но все чувства, сказки, гимны не связались в вечны узы:
Чем сильней мы деву любим, тем постылее мы ей”.

Это так, но отчего-то я хочу быть с нею честен,
И пишу о том, что мыслю, ничего не утая,
А она в стихах узрела клокот лживой, грубой лести,
А не искренность поэта, а не песню соловья.

 Может, в юности все дело, по неопытности каждый
Видит в девушке богиню, рвется в дальние края,
А потом растают грезы, ведь сказал мудрец однажды:
Все пройдет, и это тоже. Все пройдет, пройду и я.

Пусть стихи мои сотрутся, как следы в песчаной зыби,
Дух влетит в миры иные, где свободней и резвей
Мчать ему, но не смогу я позабыть свою хабиби,
Как своей чудесной песни не забудет соловей.