Рассказы из пистончика

МОИ МЕМУАРЫ.
Начало.
Рассказывают, что когда моя голова впервые показалась на свет,
я открыл  глаза и пропищал: - "Нет! Только не это!"
И немедленно пополз  обратно.
................................................
ААААААА! Петухи гамбургские! Куда вы меня тащите?
Не хочу, не хочу, не хочу!  ВолкИ позорные! ААА!

Июнь 1944 года, 2-й район, Воркута.


АДАМ И ЕВА.

Бог, сотворив Адама, сказал:
«Не  добро  быть  человеку единому» - и создал Еву".

"Неслыханная! Это - женщина, у которой до сегодняшнего дня грудь стискивали только предчувствия.
Это - женщина, у которой никто до меня даже пульса не щупал. О, блаженный зуд и в душе и повсюду!"
Венедикт Ерофеев.


Адам проснулся от боли в рёбрах. Во рту пересохло, в голове гудело. Морщась от боли, он достал из-под рёбер закатившуюся туда фигу и съел её. Полегчало.
"Месяц уже, как у меня изъяли ребро, а всё ещё больно" - вяло подумал Адам.
Рядом,  в кустах, в развратной позе, ноги в одну сторону - грудь в другую, спит, похрапывая Ева.
- "А ведь обещали совсем другое", забормотал он - "Мол стан её будет похож на пальму, а груди на виноградные кисти,
и мол ты сможешь влезть на эту пальму и ухватиться за ветви. А зачем мне туда влезать? Чего я там не видел?
Да и не похожа она на пальму. Бревно бревном!
Господи! Ну чем я прогневил тебя? Жили себе спокойно со Змеем, никого не трогали.
Одна семья. Ну грешили, конечно, не без этого. Змей, он и в Африке змей! Так накажи! Влепи выговор, или там штраф.
Но не так-же! Вот сейчас ещё ничего нет, и вдруг Ева! На тебе. Получай.
И за что мне такое наказание?"  - продолжал бормотать  Адам, держась за бок, и с отвращением глядя в кусты.
- "Ведь говорил же я ей давеча - не верти задом перед Змеем. Всё-таки, он мой близкий друг.
Добром это не кончится! И нацепи наконец фиговый лист".
А она, фря, смеётся - "Сам нацепи на конец! Мне и так хорошо! Эта фигня мешает двигаться!"
- "Так и бегает с рампеткой по Раю, в чём мать родила, тряся прелестями. Это она  бабочек ловит! Уууу, бесстыжая!
А хорошо мы давеча посидели со Змеем. Да и выпили порядочно, не менее литра" - невпопад продолжал Адам, ковыряясь в пальцах ног.
- "А что Змей? Змей, он Змей и есть! Лезет и лезет в душу, подлец. Друг называется!
Просил ведь вчера его слегка куснуть Еву за грудь, или там за задницу. Совсем, мол, баба вышла из берегов!"
А он очки надел и: -"Нет, паря, не могу, бля, бля, бля, то да сё, и тычет пальцем куда-то вверх. - ОН всё видит!
- Ты, брат, приведи завтра Еву ко мне, а сам уходи. Я ей сначала налью, а потом... Ну, в общем угощу яблочками.
А  яблочки-то считаные, да и плод запретный! Может быть ОН вас за это и выгонит из Рая? Что вам тут делать, в этом сквере?
Да и живёте вы как последние голодранцы. Рай в шалаше? А удобства в кустах. Ха! Ха! Ты направо, я налево!
В общем, утром жду Еву у себя."
Занималась заря. Где-то страстно загулили голуби.
В кустах застонала и зашевелилась Ева.
Адам кряхтя и в полголоса матерясь, поднялся, нацепил фиговый листок и стал собирать рюкзак.
"Сегодня всё решится! Вся надежда на Змея. Он соблазнит её, я знаю, непременно соблазнит! " - думал он.
- " И тогда жизнь наша переменится! Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, увидим всё небо в алмазах,
и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как фига".



ЖИЗНЬ В РАЮ.
Устроился Адам (по блату, через Змея) на работу истопником в преисподнюю. Дрова подносить и подбрасывать в костёр,
греть смолу по приговору суда, когтить грешников и грешниц. В общем, мастером на все руки. Заплечных дел.
А в Раю скука смертная! Ни модернизаций, ни инноваций –  полный застой!
Хотя еда, слава Богу, есть, поскольку практически коммунизм.
В общем, утром через дырку в заборе на работу в Ад, вечером, через дырку же, обратно в Рай.
В конце месяца, Адаму, в порядке монетизации льгот, выдали жалованье в виде упаковки туалетной бумаги.
Большая упаковка (56 рулонов) с лейблом "Made in Inferno", а внизу мелко –  " Professional".   
Принюхался Адам, а бумага пахнет копчёностями. "Повезло, с дымком!" –  подумал Адам. – " При случае, можно не только... но и занюхивать."
Дополз он до дырки в заборе, а упаковка в дырку не входит. Стал перебрасывать через забор, а там спираль "Бруно". - "Джордано?" - Мелькнуло и погасло в голове Адама.
С третьего раза  только и перебросил.
Притащил Адам упаковку в шалаш, бросил в сенях и вошёл в комнату.
Ева сидит перед зеркалом и разглядывает прыщики на лбу: – "Ну наконец-то! Принесла нелёгкая. Где шлялся? Жалованье принёс?"
– "Опять начинаешь?" –  угрожающе проворчал Адам. – "Где надо, там и шлялся. В Аду. Нынче жалование выдали туалетной бумагой.
Профессиональная! Не каждому дано! А запах! Ну чисто копчёная колбаса!"
"Они там, в Аду, ничего не перепутали?" – удивилась Ева.– " Какие мы профессионалы? Мы просто любители поесть.
Да и где мы возьмём столько еды на эти 56 рулонов? Дома хоть шаром покати. Одни фиги да лаврушка.
Может подбросят что-нибудь к празднику Сотворения Мира? Из мясного. Не знаешь?"
"Ну и рожа у неё – думал о своём Адам, слушая Еву – Вся в прыщах! А ведь сулили, что будет прекрасна как Суламифь – алые губы,
ланиты, всякие там перси и пятен мол на ней не будет. Надули, мля!"
–  "Говорят к концу недели прибудет на разгрузку Ноев Ковчег. Будет много мяса, колбасы, копчёностей, фарша".
–  "Ха! Не смешите мои тапочки. Откуда у этого старого хрена Ноя мясо? Где достал? Кто пошёл на копчёности и фарш?"
–  "Кто пошёл на фарш? Известное дело! Твари конечно. По коносаменту должно быть каждой твари по паре,
но после проверки и пересчёта, на Ковчеге оказалось много тварей-одиночек.
Среди них, например, мамонт-одиночка, по одному от разных динозавров, какие-то неприкаянные, летающие  субпродукты, крокодилы, ящерицы и рыбы с ногами.
Нелегалы, мля! Вот они и пойдут на копчёности и фарш. Последняя поставка. Их больше не будет даже в Красной книге. Факт!
А Змей  уже договорился с Главчёртснабом о бартере. Мы им нашу самогонку – они нам мясопродукты.
Хорошие всё-таки ребята, эти черти! Они от нашей самогонки просто тащатся и зеленеют. Или тащутся? Как правильно, не знаешь?
Видно ничто человечье им не чуждо!"


В ИЗГНАНИИ.
Вечерело. Взошла луна.
Проехал грузовик с большой копчёной рекламной колбасой на боку.
За грузовиком бежали принюхиваясь собаки.
За ними бежала с рампеткой в руке, вся из лунного серебра, голая Ева.
За ней бежал Адам в трениках и рваных кедах.
Он размахивал битой и что-то кричал.
За ними ехал на мотоцикле с коляской пьяный мент и отчаянно пибикал...


ВСТРЕЧА.
Встретились как-то у Макдональдса, что на  Невском, Тютчев и Пузаринов.
Пузаринов - Вы, друг мой, нынче какой-то жёлто-зелёный, переходящий в синеву. Что стряслось?
Тютчев  - Да я, брат, перебрал вчера. Уж как тошно на душе, что не приведи Господь.
Пузаринов  -  А два пальца в рот не пробовали-с?
Тютчев - Пробовал, брат! И тыкал-с и шевелил в горле. И пальцы были грязные, в чернилах, а не помогло!
- Беда наша в том, что у нас тошнота никогда не доходит до рвоты.
Пузаринов - Издревле, мы, русские, всегда терпим тошноту, поскольку жалко выпитого.
Да и съеденного тоже. Хоть к горлу и подступает, а терпим! Держим в себе, пока не рассосётся!
Тютчев - Вот и я о том-же. Нам не дано предугадать! Терплю-с!
Пузаринов - Ну, бывай здоров, Тютчев! Не хворай!
Тютчев - Будь  здоров и ты. День пережит - и слава богу! Бывай!
Пузаринов - Может быть, всё-таки, по чарке? А? С чизбургером?
Тютчев - Нет, нет, нет! Ни Боже мой! Мне ещё нынче цензурить. Да на халтуру бежать.
Подрабатываю модератором на полставки... Нет сил. Прощай, дружок...
Пузаринов - Ну, было бы предложено! Будь.


ЛАТЫНЬ.
Светало. Первые лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь треснувшее пыльное оконце под потолком,
осветили две фигуры, живописно расположившиеся на ящиках в углу мрачного подвала.
"Скотина всё-таки этот Петрович. Козёл, отщепенец и ригорист! Интеллигент хренов!
Ну сколько можно ждать! Я уже чувствую себя суицидально" - простонал бомж Серега, - "Душа горит!"
"Терпение, друг мой, терпение" - Философски заметил бомж Палыч.- "Ничего не поделаешь. Ecce Homo - се Человек!
А впрочем, этот мудак не оставил нам выбора. Tertium nоn datur, третьего не дано!
Придётся, друг мой, всё это пить вдвоём".
"O tempora! O mores! О времена, о нравы!" - Пробурчал Серега.- "А я уже и стаканы вымыл.
In vino vermutas, как говорится!  Наливай!"


ЖИЗНЬ ВТРОЁМ.
Жил в коммуналке, что на Васильевском острове  в  Ленинграде, некий Иванов.
Коммуналка была громадной и разделена как и остров, на линии и проспекты. Так линии, а так проспекты.
Сколько комнат в коммуналке, никто из жильцов точно не знал. Примерно около 25-28.
Говорили, что года три назад, в коммуналку как вошёл участковый милиционер мл.лейтенант Канальев, так его с тех пор никто и не видел. Пропал, аки тать в ночи.
Комната Иванова, под номером 2-бис, находилась на углу 16 линии и Большого проспекта коммуналки. Был он одинок, как перст.
Скрасить одиночество – как он ни старался, ничего не получалось, пока не встретил на Малом проспекте квартиры такого-же одинокого Петрова,
который, как оказалось, жил инкогнито рядом с комнатой Иванова, в старинном камине, и теперь они  вдвоем  пытались скрасить одиночество,
но у них не получалось и тогда они встретили на дальней кухне, за плитой, из-под которой тонкой струйкой, в разные стороны,  вытекали ручейки пруссаков, Сидорову,
которая жила в большом старинном шкафу, между туалетом и ванной. Она не знала грамоты, боялась телефона и умела только считать деньги.
И жизнь их вошла в колею.
Сидорова стала всех кормить, обстирывать, бегать за бутылкой и бегать сдавать бутылки, а Иванов и Петров весь день напролёт кувыркались за старинной резной ширмой,
включая по надобности телевизор погромче, а иногда приглашали к себе за ширму, на диван, и Сидорову, с жареной картошкой и со стаканами.
И тогда они снова включали ящик погромче.
Так они избавились от одиночества. И жить стало лучше, стало веселей!


НА УЛИЦЕ. Сценка.
 - Как тебе погода?
- Брррр! Холод собачий. Зуб на зуб не попадает!
- У тебя, друг мой, зубы растут по терциям. Ты вставь недостающие.
- Что ты имеешь в виду? Куда вставить?
- Как куда! Туда! На пустые места. Куда же ещё! А ты думал куда?
- А я ещё не думал. Холод собачий. Зуб на зуб не попадает!
- У тебя, друг мой...


Ab intra. МОЛИТВА.
Изнутри я молод, весел, хорош собой. Влюблён! В джинсовом костюмчике "Maverick". В туфлях "Topman". Без очков и лысины.
А снаружи? Рожа. Наткнувшись невзначай на зеркало, стараюсь проскользнуть мимо него незамеченным.
Господи, помоги! Вся надежда только на тебя. Выверни меня наизнанку! Ну что тебе стоит! Просто выверни и всё. А? Делов то!
Век не забуду!
С уважением. Вот сукой буду!
Петров.