Справка к несостоявшейся семейной прозе

                № 2005-01-06

               
Я дней своих не наблюдаю,
стерегу бессонницу ночами.
Ничего я не имею, ничего-то я не знаю,
но стих мой  нерадивый  всё равно
так и сяк что-нибудь да скажет,
побираюсь словами в чужих словарях —
японских, немецких, испанских...
Вот о женщине из поезда мечтаю
(она героиня будущего романа),
о поцелуях продолжительностью в четыре часа
от станции А. до станции Б.,
о греческом плотнике Кирее,
который почему-то не вышел на работу;
о городе сквозном Биробиджане,
где на  воскресных перекрёстках
с прозрачной перспективой
времени —  как  застоявшейся воды —
и пространства — как застывшего воздуха —
стоят безмужние женщины,
пока на красный знак светофора
желторотый выводок листвы
проводит через дорогу тамошняя осень…
Я шепчу им вслед: шолом алейхом!
Они в ответ: шолом, шолом…
Я  подумал вдруг, что женщина —
это олицетворение Небытия:
только из Ничего  что-то  рождается…
Может быть, плотник Кирей
не вышел на работу из-за женщины,
задержавшись у неё в постели —
и сгинул для всего человечества?..
Мы  запомнили его только потому,
что  прораб отметил его прогул
в табеле на глиняных скрижалях,
ну а те, кто строил греческий  храм,
остались безымянными навеки —
вот в чём ирония славы и забвения…
Мужчину влечёт не женщина,
а то место пустоты,  место тайны,
где  всё происходит, всё начинается,
самое непристойное,  самоё тёмное.
Женщина — это место  сотворения.
Я  рядом с ней, и душа  моя —
как хвост собачки беспризорной:
туда вильнёт, сюда вильнёт,
струхнёт, прижмётся,  гузно прикроет…
«Прогонит или приласкает?»