Суй

Есть те, чья жизнь меняется коренным образом из-за внезапного просветления. Есть те, кто фанатично верит в бога и тем самым идет путем, отличным от жизни большинства. Есть, наконец, те, кто следует одной глобальной идее и изменяет себя и мир. Я менее высокоорганизованная личность. Вся моя жизнь перевернулась с ног на голову, да так и осталась стоять из-за бубликов.
Их аромат вплывает в мою комнату сквозь распахнутое настежь окно вместе с запахом дождя, садится на мокрый подоконник, отряхивается и, наконец, наполняет собой всю квартиру. Этот запах - горячего теста, крохотных маковых зернышек, которые осыпаются на колени, сахарной пудры, которой рыжая продавщица с ужасной химкой каждый раз посыпает их, вкупе с сыростью и печалью меланхолика-Города сотворил что-то невообразимое с моим разумом. Я пробираюсь к окну сквозь книжные завалы, ловко, по-партизански проползая между стопок из тридцати с небольшим книг, беспорядочно лежащих на полу, обходя некоторые из этих рухнувших вавилонских башен и, перешагнув через кота, достигаю цели. Запах бубликов сбивает меня с ног (или я все-таки спотыкаюсь о кота?), и я едва не падаю лицом на оконное стекло. Точно. Мимо моего дома идет мальчик в канареечных штанишках и ест из бумажного кулька горячий бублик. Время - около пяти вечера, а магазин сегодня работает до половины шестого; я закрываю окно и судорожно ищу любую парную обувь. Единственное, что может примирить меня с отвратительнейшим переводом "Фауста" Холодковского - это бубль. Или даже два.
Май в год перелома моей жизни решил доказать, что слово "маяться" - однокоренное с ним. Дожди шли такой плотной стеной, что люди теряли друг друга в их лабиринте. А тот, кто доходил до конца лабиринта и забирался в самое сердце дождя, уже не возвращался обратно. Он вступал в ряды воинства теней и, немой и прозрачный, ходил в людской толчее. Если Тень проходил сквозь кого-то, или хотя бы дотрагивался полой одежды, то несчастный на некоторое время обретал Чистый Разум и способность достичь Истины. Шанс стреножить Истину непереносим для простых людей. После обретения привычного восприятия мира люди, тронутые тенью, уходили в себя и отрешались от сущего. Или становились непоправимыми фантазерами, верившими, что можно покинуть Город. Но, в конце концов, обо всем этом известно только ряду людей, а все остальные ни о чем не подозревают и живут по-прежнему...
Я шагаю по мокрому асфальту и смотрю на мир. В трещинках дороги скопилась вода, и пара храбрых муравьев, не боящихся приступов подагры (на сырую-то погоду!) с азартом любителей экстремального туризма пытаются перебраться через каньон с бурлящей водой. Я мысленно желаю им удачи и слегка насмешничаю над ними - да здравствует русский туризм, бессмысленный и беспощадный. Потом я смотрю правее, на газон за белым бордюром, и истерично зеленая трава, истекающая каплями дождя, похожа на водоросли. Я забавляюсь собственной мысли, кручу ее и подбрасываю. Может, мы и в самом деле ушли под воду, подобно Атлантиде? Просто для того, чтобы реальность изменилась, нужно поверить в нее большому количеству людей. А поскольку о том, что мы уже давно утопли, средства масс-медиа не сообщают, в это никто не верит. Я щурюсь и смотрю вперед, ожидая, что в волшебный отрезок времени "прямо сейчас" мимо меня проплывет по воздуху скат и скроется где-то в серо-бело-дождливой дали. Но ни одного ската я не вижу, и легкое разочарование (не то чтобы я верю, ну а вдруг?) садится на мое левое плечо. Я обиженно выпячиваю нижнюю губу и иду так до тех пор, пока не забываю об обиде. Все мое внимание теперь сосредоточено на ветке тополя, бесконечно красивой на фоне белого неба. Я стою под ней и смотрю, смотрю, смотрю, дышу дождем и свежестью, северным ветром и одиночеством, и наполняюсь гармонией. Поздравляю, батенька, вы - часть природы. Хех.
***
В моей руке - пакет. А в пакете - бублики. Три. Продавщица сегодня была особенно грустна, и ее неестественные кудряшки повисли так печально, что я решаюсь ее порадовать. А заодно (чего греха таить) и себя. В конце концов, чревоугодие - это не грех, а хобби. Да и плевать мне на свод христианских грехов. Я подношу кулек к носу и шаги мои замедляются. В конце концов, сегодня есть только я, май и бублики. И Холодковский, черт бы его побрал... Я иду мимо здания цвета подгнившей соломы. Оно удивительной формы. Трехэтажное, но с поднятыми или опущенными в произвольном порядке этажами. Типа три-два-три-один. И изгибается оно под неимоверными углами. Комнаты в нем, верно, странных форм. А еще мне очень нравятся сосны, которыми это здание отделяет себя от прочих строений улицы. Я останавливаюсь посмотреть на набухающие на веточках почки и именно в этот момент пакостник ливень решает, что не худо было бы ему выйти из туч на прогулку. Все небесные двери открываются, хлопают громом, и виновник шума падает на землю. Корни сосен уходят в песок, и я вижу, как падает самая первая капля. Все происходит, как в замедленной съемке. Идеально круглая, как мне кажется, она с силой крохотной атомной бомбы ударяется о песчинки, они взлетают вверх, и на песке остается кратер. А через долю секунды мириады бомбочек устремляются к земле. Я, недолго думая (да и к чему мне думать, в самом деле?), бегу по протоптанной меж сосен тропинке и дергаю на себя тяжелую, распухшую от сырости дверь странного здания. Она не заперта, и я влетаю в пахнущие пылью сумерки.
Между мной и внутренностями здания небольшой коридорчик, называемый емким словом предбанник. Еще одна дверь - выкрашенная темной краской фанера. Из-за отсутствия какого бы то ни было света я не могу разобрать ее цвет. Я вступаю на территорию полутонов и недоосвещенности, и нет больше смысла говорить о цветах. Мысли несколько путаются, и я начинаю всерьез волноваться. А не задела ли Тень дождя меня своим крылом? Впрочем, здешний воздух не дает мне сосредоточится. "Я Иона, я Иона, на-на-на-на-на..." Я вхожу внутрь.
Это офисное здание. Я стою на первом этаже перед "путеводителем", распечатанном на принтере с заканчивающейся краской и пытаюсь вчитаться в бледные буквы. При тусклом свете лампочки в сорок ватт это занятие кажется мне бессмысленным. Единственное, что я могу разобрать, это номера аудиторий. Я сажусь на пол, прислонясь к стене с облупленной краской, и задумчиво ем бублик. Коридор очень длинный, простирается влево и вправо от меня. Он похож на рукава смирительной рубашки - я знаю, его специально строили так, чтобы запутать посетителя. Концы его теряются во тьме. Я думаю о том, что в таких зданиях принято снимать фильмы о сумасшедших домах и берусь за второй бублик.
Прошло уже не меньше часа с тех пор, как началась моя попытка переждать дождь. А тот все идет и идет, и у меня нет ни малейшего желания подставлять лицо холодным каплям. Эти потоки воды - с самого дна глубочайших водоемов, поэтому они так холодны. Они не ощущали тепла миллионы лет, и с жадностью вампира "при смерти" набрасываются на людей, забираются за пазуху. Я аккуратно разглаживаю кулек из-под бубликов и складываю из него кораблик. Потом разворачиваю кораблик и сворачиваю самолетик. Встаю, дую самолету под крылья (с детства помню - так принято делать, чтобы хорошо летал) и запускаю в темный коридор. Самолет улетает довольно далеко от меня и я, шаркая ногами по вытертому линолеуму, иду его подбирать. На уровне моих глаз в том месте, где начались хроники пикирующего бомбардировщика, висит табличка. Это стрелка из пластика, указывающая влево. А на ней выведено: "Храм Цо".
Скажу вам правду - я не большой любитель сект. Но Восток всю жизнь упорно тянет меня за уши, да и Дао дэ Цзин не один раз читана. Взвесив все за и против (за этой фразой скрывается исключительно чесание головы), я иду по направлению. Шагов через пять в сгущающихся тенях вижу еще одни лампу, но она не горит. А еще через пятнадцать, пройдя мимо нескольких закрытых дверей с номерами комнат, я вижу лестницу. "Храм Цо" указывает вверх. Я иду по узким щербатым ступеням и с затаенной радостью вижу окно. Все-таки здесь есть окна. Я стою около него и смотрю на улицу - все серо от дождя, с трудом различимы силуэты зданий. Я плюю и поднимаюсь выше. Следующее окно - я на третьем этаже. Толкаю дверь, ведущую в коридор верхнего этажа. "Храм Цо", судя по всему, в самом его конце. Да, на последней двери висит табличка. Я стучусь и, не дожидаясь ответа, поворачиваю ручку.
Так и есть. Китайская эстетика. Музыка ветра над дверью, освещение - красные бумажные фонари. На дешевых складных стульях сидит презанятнейшая компания - мрачный, как урок физики, крючконосый мужчина в черном, с черной же повязкой на лбу, держащей волосы, пролетарского вида человек в спецовке, точная копия моей бубликовой продавщицы, только в более мороковноволосом формате и "вся такая барышня" в фенечках и очочках. Под красным фонарем в правом углу комнаты за чайным столиком (кстати, очень красивым, чуть ли не древность), попивая из белой чашечки тонкого фарфора настоящий, горько пахнущий зеленый чай, сидит вневозрастной китаец в вытертых до такой степени, что над ними хочется плакать, джинсах и в заляпанной невесть чем рубашке.
- Здравствуйте, извините меня за вторжение... - начинаю я.
- Все в порядке, я очень рад, что вы пришли, - с характерным акцентом говорит наш восточный собрат. Узенькие глазки лучатся спокойствием и благожелательностью. Точно секта, - Присаживайтесь, пожалуйста.
Из-за проклятой вежливости я все же сажусь на краешек стула рядом с барышней. Та смотрит на меня неодобрительно.
- Итак, дорогие друзья, я очень рад, что вы собрались здесь сегодня. Для достижения единства между вами огласите, что привело вас сюда, - распорядительствует главный сектант.
- Я пришел, зная, куда иду, - с презрением к собравшимся говорит черный мужик и замолкает. Ну и ладно.
- А я проводку пришел проверять... - печально объясняет непонятно как влипший во все это человек с спецовке.
- Мне Катька Любашина говорила о китайской маске из водорослей, - покраснела продавщица.
- Я так люблю культуру Поднебесной! Я хочу знать как можно больше! - говорит девица и близоруко щурится. Линзы спасут мир.
- Э-э-э... А я за бубликами вышел, - говорю я правду. Черный и девица смотрят на меня с презрением, а тетка и спецовка - с пониманием.
После минутной паузы и громкого отхлебывания чая гастрабайтер говорит:
- Я хочу поделиться с вами, Избранные, тем, о чем не дано узнать миру...
Я смотрю на реакцию сидящих вместе со мной и внутренне смеюсь. Спецовка напрягся, тетка скисла, девица прямо-таки зажглась, а черный подобрался и сделал лицо утюгом. Я сажусь на стуле более вольготно и готовлюсь наблюдать этот спектакль человеческих надежд и разочарований. Не худшее времяпровождение, правда?
- Но для начала, - продолжает китаец, - я подвергну вас испытанию и выясню, кто из вас Достоин.
Тут уже лицо утюгом делаю я. Только бы не буйнопомешанный...
- Каждый из сущих мечтает о мире, совершенном для него, так?
Тетка моргает быстро-быстро, прижимая к себе ридикюль.
- И каждый мысленно создает этот мир. Небу было угодно, чтобы я, человек простой и тугодумный, открыл Двери и нашел учеников.
- По открыванию дверей? - спрашивает спецовка.
- Не дверей, а Дверей, - мягко поправляет гуру.
- Я так и сказал, - говорит спецовка.
- Нет, вы сказали немного не так, - сочится добротой китаец.
- Так! - злится спецовка.
- Да не спорьте вы с Учителем! - вмешивается девица. Я так и вижу силуэт сивой кобылы над нами...
- Я говорил о мире. Кто из вас хочет покинуть этот мир и увидеть другой? Но я не могу обещать, что вы сможете вернуться оттуда, - радуется самому себе это дитя хунвэйбинов.
Наступает очередная пауза. За это время я успеваю подумать о пейоте, кокаине, конопле, ЛСД, мухоморах и о ряде других галлюциногенов.
- Я не буду давать вам пищу и жидкость из своих рук, не буду погружать вас в транс либо гипноз. Просто двери в другой мир, - дополняет себя учитель.
Я снова немного пугаюсь. Общая ирреальность диалога действует мне на нервы. Я начинаю верить, потому что предложение звучит проще, чем предложение сходить в кино. Если бы все было обставлено с неимоверным пафосом, я бы не поверил. Но так... Ладошки предательски вспотели. "Тварь я дрожащая или право имею?" - вопросило меня сознание.
- Я пойду, - брутально и твердо ответил черный. Кто бы сомневался в человеке, который выглядит так, будто у него вот уже три года - запор...
А барышня-то сдулась. Прикинула, видимо, возможность не вернуться.
- Я... Я тут подожду, - предложила она.
- Нет уж, - проявил строгость выкормыш Мао, - Либо заходишь в Двери, либо выходишь в двери.
Девица покраснела.
С теткой и спецовкой все было решено. Они смотрели на все происходящее глазами загнанных лошадей и прикидывали, где ближайший телефон-автомат - медицинскую карету мне, карету... Черный встает и подходит к маленькой двери, сливающейся со стеной и выжидательно смотрит на нас. Спецовка и продавщица без колебаний выходят за двери, чуть погодя встаем и двигаемся к выходу и мы с востокоманкой. Как истинный джентльмен, я пропускаю даму вперед и смотрю, как черный кладет руку на ручку двери. Кляня про себя собственную глупость, я захлопываю за барышней дверь и вхожу вместе с черным в свет, льющийся из Двери (спиной чувствуя колкий взгляд Добра в лице китаеподданного). Ведь в каждом из нас живет вера в чудо.
***
Как только глаза привыкают к свету я понимаю, что стою в небольшой и ярко освещенной комнате. По стенам - две длинные параллельные друг другу лавки. Черный сидит на одной из них и устало вертит в руках повязку.
- Мир не очень-то изменился, да? - сочувственно спрашиваю я.
- Идиот. Представь себе на минуту, что мы навсегда застряли в мире, состоящем из одной комнаты! - довольно злобно отвечает он мне.
- Сам такой! - оскорбляюсь я, - Даже если так... Считай, что у тебя такая судьба - провести остаток своих лет в обществе душки вроде меня. Можешь поблагодарить Небо.
Черный ни с того ни с сего начинает весело хихикать, что абсолютно не соответствует сложившемуся в моей голове стереотипу мрачного мужика.
- Вот уж действительно - душка! Тогда тебе за что такое наказание в моем лице?
- Знать, грехи у меня тяжелые, - нервно отшучиваюсь я и сажусь напротив, - Меня, кстати, зовут... Черт! Черт!! Черт!!! Ты не поверишь, но я не помню, как меня зовут!!! Мать твою...
- Забей, имя не самое важно в нашей жизни, - мудрствует черный, - Я тоже не помню своего. Но я его раньше еще забыл, до храма Цо.
Я ошарашен дырой в своей памяти настолько, что даже не смотрю на него. Как же меня...
- В конце концов, я буду называть тебя просто чувак, если мы застряли здесь навсегда, то другого обращения и не нужно. Мне по работе приходится видеть несметное количество людей, и если бы я запоминал, как их зовут... А так - чувак, и все.
- А они не против? - спрашиваю я без любопытства.
- Они - правильные люди, им все равно. Я вообще в морге работаю, трупы гримирую.
- Ты с трупами разговариваешь? - неэтично спрашиваю я.
- А ты как думал? - обижается мой собеседник, - Когда с человеком работаешь, с ним говорить обязательно...
Все. Это - конец. Я навеки застрял в комнате с лампочкой без абажура в обществе санитара морга. Не так мне мечталось прожить жизнь...
- Но работа у меня хорошая, мирная. Знаешь, как радуется человек, когда умирает?
- Даже не догадываюсь!
- Он счастлив. Еще Лао Цзы говорил: "Я страдаю потому, что у меня есть тело. Если бы у меня не было тела, я бы не страдал".
На этой патетичной ноте наш разговор был грубо прерван узкоглазым интриганом:
- Все, выходите оттуда! - и дверь открылась в первоначальную комнату с красными фонариками. Как мы вообще про эту дверь забыли?
- Можете называть меня господин Учитель, - демократично позволяет нам китаец и улыбается. Он успех переодеться в белые ниспадающие одежды. Жуть какая-то.
Едва я медленно выхожу из освещенной комнаты, как господин учитель набрасывается на меня, прижимает к земле, хватает железяку и прижимает ее к моему лбу. Я чувствую запах паленой кожи и говорю, что пахнет-то не очень. Китаец шипит сквозь зубы, лицо его покрывают капельки пота и он, наконец, отпускает меня.
- Можешь поцеловать мне руку, младший ученик. Я забрал твою боль себе, - объясняет он мне.
Я подношу руку ко лбу и трогаю борозды на лбу.
- Я выжег на тебе иероглиф "суй", вода, ибо эта стихия - твоя, - говорит учитель, - Теперь у тебя нет возможности видеть мир таким, каким видел ты его раньше. Сейчас все объясню, - прерывается он и проделывает фокус с иероглифом черному. Тот кричит.
- Да, старший ученик, твою боль я не возьму себе, ибо ты более приближен ко мне и сможешь ее вынести, - наставительно приговаривает китаец, - У тебя иероглиф "камень", потому что камень ни о чем не говорит и ничего не забывает...
Оставив беднягу санитара лежать на полу, господин мучитель поворачивается ко мне.
- Попробуй ударить рукой по столу, - говорит он мне. Я рассчитываю на то, что это очередная даосская мудрость и бью. Моя рука проходит сквозь столик. Я подношу ее к глазам и заворожено на нее пялюсь.
- Во-о-о-от, - довольно говорит Учитель, - Теперь ты понимаешь. У тебя нет тела, ты не сможешь видеть мир так, как привык.
- Ахм... - только и остается проблеять мне.
- Какой же ты все-таки тупой! - срывающимся голосом говорит с пола санитар, - Мы в сердце дождя, мы прошли лабиринт.
- А мы его прошли? - переспрашиваю я.
- Весь Город - это лабиринт, и только тот, кто научится видеть истинный Город - дошел до конца, - говорит Учитель, - Я отдаю тебя в подшефные Камню, идите вместе путями Истины... - лениво говорит он и прихлебывает зеленый чай.
- Я буду называть тебя Суй! - ехидно добавляет Камень.
- Только не на людях, пожалуйста! - остается попросить мне.