Энтропия Пауля Целана

                ...блаженъ, иже иметъ
                и разбiетъ младенцы
                твоя о  камень.
               
                Пс. 136


1

Подступает к горлу
оплаканное кровью слово
и откатывается вспять,
к излучине пульсирующей аорты:
тихо, венцом артерий,
оплетая слово, стекает свет,
как овцы к водопою,
в прохладу ивы.
Лицом открытый, Иаков,
отвороти же камень от гортани,
отмерзни чрево
и роди мне сына.
И рыдала ива,
но горше всех рыдало слово.

2

О, роза,
чьи гнетут тебя сны,
благоуханные мне?

3

Не отмщенный,
болезненно-бледно-сонный, богами
заклейменный:

твоя моча — чернёхонька,
твой язык — заскорузло-русский,
твоё дерьмо — жиденько.

От тебя
разит непристойной речью —
да и от меня тож;

ты затоптал одних,
на других ты наложил руки,
напялил козью шкуру,

волхвуешь над моим  ухом.


4

Ах, как сентябрит!
Отпевают пчёлы твои сады,

не умолкнут соловьи,
распевая натощак так и этак.

От удара  под дых
к вольным травам туман приник
и затих...

Ты не мыт и небрит,
по-рыбьи разеваешь иудейский рот.

И давишься речью,
словно хлебным куском.

Этот черствый немецкий стих
ты размочил в парижских водах.
Вот он, Стикс!

Рассвет изодран
в зарослях чертополоха.

И блеют овцы в небесах.


5

Господь, не ты ль
стоптал мои несносные
ботинки?

Их вид понурый, как у пса,
не твою ли мне являл
виновность?

О да, созерцая их,
я познавал тебя не в величии творца,

а в простоте творения.

Наивный, ты захотел
владения свои, что вечны
и безмерны,

изделием сапожника измерить.

Так, иной философ
примеривает мысль к тебе,

чтоб уловить твой свет
в силки неоспоримых силлогизмов,

но, как рыба на песке,
глотает воздух ртом —
в котором смерть?

И ты примеривал мои одежды,
чтоб испытать всю временность того,

что назовётся Я.

И вот стоишь, как цапля,
одной ногой колышешь вечность,

не отражающей тебя,

а другой ощупываешь в страхе то,
что отзовётся смертью.

6

Душа ещё свежа,
как краюшка хлеба.
И она  зачёрствеет,
если не разломать её
и раздать птицам,
большим и малым!




7

Скажи, где   твой вечный дом?
Ты словом пригвоздил меня,
но не послал мне смерть,
пока дремал под можжевеловым кустом.
Прибрал бы и меня к рукам,
ибо я чувствую неисчерпаемую благодать
в моем сердце пустом.
Ещё вдыхаю аромат миндаля,
но отчего я не слышу
как стрекочет кузнечик в каперсах?
Мертвен твой хлеб, Господи!







8

…Истекая речью,
дрейфует слово в полусне, при смерти —
как голова Орфея. В скалах
поют ветры, волны бегут
во мраке
и не убегают.

Снова всхлипнул ветер.
Ты обернулся:
взор не украшен далью
вечности.

Пихты скрипят в небе,
неусыпно, будто перо на бумаге.
Никто никого не окликнул. Ты не узнан,
ты просто узник, на горле
узел безымянной речи.

Кем-то пожитки собраны,
в доме прибрано,
тихо и пусто.

Душа —
как брошенные кости,
равнодушные
к отваге.

Ах, над красными маками
куда, куда
пробежало
черное
облако?

Ты думал:
шепчет, убаюкивает Муза,
а это петля и сеть
Господня!

Волны колышут волосы.
Травы на берегах безголосы.
Грифы клюют мёртвых.
Родниковой речью
бьёт слово, невнятное смыслом.
Росы пьют пчёлы.






8

Ты поджидаешь мою смерть, ты на страже её:
ох, устрою ж тебе это пиршество,
пока мир отмирает во мне. Ни один рассвет
не спит, и не одним из них ты
не повелеваешь. На что тебе мои мгновенья? 
Чтобы залатать прорехи в твоей вечности?
Умываешься ими спросонья?
   Нет, протри глаза терновником!
Даже она, пчела, что пятится задом,
выползая из бутона чёрной розы,
из лепестков вселенной,
летит к тебе не с жалостью,
а с жалом. Боль — она такая же, как любовь…
Нет, сравнениями не исчерпать её! Не унять!
Если бы взять её в руки,
вынуть бы —  вместе с сердцем, ведь  это оно
камнем тянет тебя на дно
всякой реки —  Нила, Сены,  Мойки…
Всякая метафора стремится стать тождеством:
небытия или тебя? Кровавая жижа откровения –
житница твоей благодати.
Молчание выжимает слёзы
из камня — о, полон  мой рот  каменьев!
Правда ли, что твоё молчание — это пустырь,
где произрастают каперсы?
…Говорить. Говорить. Твердить.
Пока не отвердеет речь,
как отвердела слеза под корою сосны,
пока не онемеют слова, став жестом,  — но не ожесточения
на смертных губах,  а жестом  отрешения…
Если б не умер ты, кто б тебя помнил,
кто бы ронял слёзы, кто бы любил?..










9

Ещё не свёрстан день, но кто-то сдвинул гранки.

Мгновение,  ты отмирание меня, ты весть,
в дремоте влажного луча
ты мною дышишь
без ущерба.

Приюти мою голову на свои колени,
чтобы отхлынули сновидения
желтоликого ясеня,
отяжелевшего
ливнями...


10



irr ging er nun…
       
          F. Hoelderlin


Я нищенствую в небесах,
мне бы речью умыться;
но зарастает русло в тёмном горле,
безмолвно утекает речь,
став воркованьем горлиц.

Ночи вязнут в звёздах,
как караваны в песках;
бессонные караваны скорби.
Пустыня преследует сны,
и  горе моим городам,
где найду свой ночлег,
усталый для скорби.

Пригуби моей  горечи!
Господи, что станет со мной,
с моей молитвой о тебе,
если откроешь вежды твои,
ибо не сон ли я твой?

При устах твоих меч выжег мой сад.
Дождь нагой, как Исаия,
по пустыне прошёл
по ту сторону речи.