Год 1982й

Всё, как обычно. Ловит ухо
Негромкий чей-то говорок,
В окне лениво бьётся муха,
Апрель, жара, идёт урок.
Нагретый воздух, словно вата!
Осоловевшие ребята
И не пытаются понять
Зачем Комбедом подменять
Пришлось Крестьянские Советы?
Себя я чувствую задетым
И беспрестанно тормошу
Не просыпающийся улей:
Вопрос – ответ, невнятный шум,
Глядишь, и снова мы уснули.
А за окном - пьянящий гам!
А за окном – взбесились краски,
Многозначительным словам
(Какое счастье!) неподвластны.
И подстрекает к мятежу
Нас этот мир зелёных вольниц –
Я сам, с трудом, от ножек школьниц
Глаза, порою, отвожу.
Мне чуть за двадцать, я – историк.
Мой хлеб, покамест, мне не горек.
Мой восхитительный апломб
Почти ничем не поколеблен,
И как заученный молебен
Вещаю Истину. И лбом
Ещё не упираюсь в стену
Несоответствий, до поры.
А, впрочем, правила игры
Пока пребудут неизменны.
Ещё второй из Ильичей
Не смежил ласковых очей.
Народ не жрёт ещё минтая.
Узнав о новых беглецах,
Ещё я сетую в сердцах:
- Чего им, гадам, не хватает?
Что удивляться! Я как все.
Как все, кто вырос в эти годы,
Для нас отсутствие свободы
Не ощущаемо совсем.

Ровесник мой, наверняка,
Здесь, ни единая строка
Тебе не станет откровеньем.
А вот грядущим поколеньям
Непросто будет втолковать,
Да и поверится едва ли,
Как много мы не понимали
(И опасались понимать).
Пусть так. На сложности задачи
Пенять и глупо и старо.
Приступим к действию, иначе,
Что ж было браться за перо!
Прибегнем к образу. Сравненье
Нам обостряет слух и зренье.
Пофантазируем слегка –
Представим, просто, дурака,
Сидящего в дорожной луже.
Уже озноб предзимней стужи
Коробит ржавую листву.
И так противны естеству
И грязь, и слякоть под ногами,
Промозглый дождик, липкий мрак!
Но счастьем светится дурак.
Он, повреждёнными мозгами,
Иначе впитывает мир,
Да так его преобразует,
Что пусть студеный ветер дует,
Для сумасшедшего – Зефир
Его холодное дыханье.
Он всё приветствует заранье.
И так обманутый везде –
Глазами, кожей, каждой жилкой,
Дурацкой щерится ухмылкой
И бьёт руками по воде.
Натяжка? Пусть в народе бают,
Что все сравнения хромают.
Не так ли впитывая бред,
Достойный разве анекдота,
Я счастлив счастьем идиота,
В лучах придуманных побед!

Такие кислые дела…
Но вы-то спросите, однако,
Неужто, жизнь хотя бы знака
Мне никогда не подала?
Не стану лгать – уже елей
Лишь камуфлировал изнанку,
А правда лезла из щелей
И те, кто были, посмелей,
Те перешагивали планку.
Хоть трудно, что ни говори,
Перекричать аплодисменты,
И даже нравом бунтари
Предпочитали – в блатари,
Но уж никак не в диссиденты.
Тем паче я. Моё нутро
Так не по умному хитро.
Мой нрав – лукав, мой дух – растерян,
А неглубокий, робкий ум,
Страшась тенет опасных дум,
В себе, и вовсе, неуверен.
Но тем острее парадокс –
Трус, говноед, кухонный нытик,
Что весь в штаны от страха вытек
(И, с перепугу, ортодокс),
Я в нашем вежливом зверинце,
Мечтатель робкий, пленник снов,
Слыву почти что якобинцем
И потрясателем основ!
И хоть, по мненью стариков,
Я наболтал на пять сроков,
Но дело не дошло до «Дела»,
Видать, на полных дураков,
Как раз, и не было отстрела.
А, может, счастлив мой билет.
А, может быть, сатрапы падки
Максималистские ухватки
Прощать, за молодостью лет.
Так или иначе, я жив.
Так или иначе, я молод.
И, ты скажи! Как в пиве солод,
Резвлюсь над пропастью во ржи!
И ни намёка, ни словца,
Ни возгласа из недр Вселенной,
Что зверь запущен на ловца
И скоро грянут перемены,
Неся ещё не мор и глад,
Но маету иной природы
И драматические годы,
Когда весь нынешний уклад,
Проклятьям и мольбам не внемля,
Сойдёт, как талая вода.
И я припомню это время
Со смесью грусти и стыда.