Поэзия королевства Бохай

 

  Поэты не умирают, и стихи их не исчезают бесследно.
  Моё  увлечение японской древностью, личностью и  поэзией придворного  поэта  Сугавара Митидзанэ (845 – 903), который мучительно погиб в ссылке по ложному донесению, но затем оправдан, а впоследствии даже обожествлён как бог-покровитель японской поэзии, привело меня к открытию имени бохайского поэта Хайтэя.
  И в один зимний вечер его стихи зазвучали для меня на русском языке, которому  по прихоти истории  суждено было стать наследником почти утраченной  древней культуры Бохай, существовавшей  на территории современного российского Приморья. Это художественное откровение  следует отнести к вольному (а не филологическому)  переложению неполных, частично разрушенных  апокрифических текстов.
  Бохай – страна у моря, то есть  Поморье или Приморье. Краткий расцвет и внезапный распад  государства Бохай (698–926) почти совпадает с эпохой  династии Тан (618 – 907), когда творили великие поэты Ли Бо, Ду Фу, Гао Ши.
   Культурный обмен между сопредельными царствами происходил интенсивно и разносторонне.  И, несмотря на часто враждебные отношения между ними, государства находились в едином культурном пространстве. Центром же притяжения была китайская империя.  В танскую эпоху императоры – вспомним хотя бы Сюань-цзуна, 847–860 гг.  – управляли своим государством и окраинными землями при помощи собственноручно написанных стихов, а изящная  поэзия в свою очередь была также инструментом влияния на соседние государства.
  Бохай возник  в результате распада корейского государства Когурё и объединения  разных племён под общим названием «мохэ», которые населяли северные территории Манчжурии,  Приморья и Приамурья. Простые жители  владели своей обиходной  письменностью. В основе её лежало как тюркское руническое письмо, так и корейское письмо «иду», которым пользовались торговцы при заключении сделок. Китайцам руническое письмо напоминало отпечатки лапок птиц, и было непонятно им. При этом официальным государственным языком оставался китайский. На нём велись все королевские указы и летописи.  Бохайские князья отправляли своих отпрысков для изучения китайского языка в танскую столицу Чанъань. 
  Известно, что в 831 году за один раз в Бохай вернулись 150 человек, обучавшихся в Китае.  Школы открывались повсеместно при сельских буддийских храмах.  Аристократам не позволялась вступать в брак пока они не овладеют  китайской грамотой и не научатся стрелять из лука.
    Великий Китайский поэт Ли Бо упоминал Бохай в одном своем стихотворении:

«Над У нависла снега пелена,
Летящая с туманного Бохая».
                (Перевод С.А. Торопцева).

    В другом китайском источнике сообщалось: «Ли Бо, небожитель пьяный, пишет письмо, устрашавшее государство Бохай».
   Одним из ярких представителей культуры Бохай был поэт Хайтэй, ставший известным за пределами царства. Благодаря свидетельствам японских и китайских летописей его имя не осталось в забвении.  У государства должны быть не  только гимны, но песни рыбаков и напевы дровосеков. Это понимал Хайтэй,  творил от разных лиц.
    Из  японской летописи известно, что впервые Хайтэй побывал на японских островах в 882 году.  В ней говорится: «Так как посол Хайтэй был знаменитым учёный, то микадо приказал навещать его учёному Сугавара Митидзанэ, признанному  поэту, писавшему больше стихи в стили «канси», (то есть китайские), чем на японском – вака. Оба остались крайне довольными друг другом. Микадо прислал послу также одну из своих  императорских одежд. При отправлении посольства ему были вручены подарки и письмо князю».
    Вторично поэт Хайтэй оказался в древней стране Ямато в 895 году. И на этот раз произошла встреча двух поэтов. «Оба были рады взаимному свиданию, устроили пир, на котором сочиняли поэтические произведения». Хайтэй произвёл глубокое впечатление на японскую аристократию своей учёностью и поэтическим даром. По решению японского императора бохайские послы наведывались в страну Ямато не реже одного раза в десять лет. Есть свидетельство, что портом, откуда бохайцы отправлялись с посольством, находился на самом юге Приморья, в устье реки Янъчихэ, селенье Ян, на противоположном берегу полуострова Посьет, посёлок Краскино – здесь  я провел свои детские и отроческие годы.
    В 908 году в Японию прибыл Хайкин,  сын уже умершего к тому времени посла Хайтэя. Сыну знаменитого поэта была оказана почесть. Для доставки его в  столицу были заготовлены заблаговременно лошади и сёдла. В Киото ему устроили пир. Микадо снова подарил бохайскому послу одну из своих одежд.  В шестом месяце сановник Фудзивара Суганэ по приказанию императора собрал всех ученых и поэтов и угостил послов по случаю их отъезда. На этом приёме присутствовал сын Сугавара Митидзанэ – Ёсисига. Сыновья вспоминали отцов, плакали и говорили, что «это было удивительное совпадение».
   Последний раз сын поэта Хайтэя побывал на  островах  Нихон в 930 году в качестве посланника уже другого государства – киданей, завоевавших Бохай в 926 году. С ним было 93 человека. Встречавшим чиновникам Хайкин сказал, что он посол Киданьского царства и «хотя он и другие покорились  кэйтан (киданям)  и сделались их подданными, но в действительности они ненавидят киданей. Японские чиновники доложили императору, и высший совет приказал передать бохайскому послу следующие слова: «Кэйтан – враг Бохая, и ты покорился и исполняешь его приказания и желаешь ещё сделать зло. Ты уже не имеешь совести и не знаешь, что такое ненависть; нельзя быть таким человеком».  Послов отпустили. На этом дипломатические и культурные сношения Бохая со страной Ямато закончились.
  Спустя пятьдесят лет остатки царства Бохай ещё существовали на территории южного Приморья, включая город Шуайбинь (ныне на этом месте расположено село Раздольное). Культура Бохая оказала заметное влияние на соседние страны, в том числе на Японию эпохи Нара. По словам востоковеда академика Н. И. Конрада японский театр  в середине ХIII века  испытал влияние театральной культуры Бохая, известного в Японии как «боккайгаку», то есть бохайское театральное искусство. Уже в наше время артёмовский кинорежиссер Константин Сальников написал сценарий постановочно-документального фильма о королевстве Бохай, который, надеюсь, будет осуществлён, а владивостокский писатель Станислав Балабин создал приключенческий исторический роман «В пасти дракона».

Александр Белых












ХАЙТЭЙ


1
Мой  старинный  дружок предал меня.
              Что ж, видно,  был я ему малонадежным другом.
Уже давным-давно не получаю  вестей от него,
              Я ушёл от него, гордеца, в годы забвения…

Там, на вершине высокой горы
             Не восходит луна, сторонится лачуги моей.
Он стал чиновником важным в столице
             И предал наш уговор юности скудной.


Слышал я поутру, как  дорогой паланкин,
             Разгоняя  визгливых собак в подворотни,
По мостовой  проехал поспешно и громогласно
             С каким-то вельможей столичным.

Я выглянул вслед, а в небе рассветном
            Одинокий журавль оторвался от стаи.
Я помню тот уговор на развилке дорог:
            Поэзии  достойно служить до смертного вздоха.



2

Варвары стоят у врат северной столицы,
             Одной из пяти обширного нашего царства.
Беда грозит не роскоши столичных дворцов,
             А славным песням, что слагают поэты.

Я призываю:  пролетающим ржанкам
             Печальные и радостные песни хороводом пропеть.
Пусть сохранятся мелодии в их песнопеньях!
             Вы слышите их,  потомки нашего царства?

3

На ветках ивы голубые сороки повисли.
           Будто лодчонки гонит листья по зыби озерной.
Кто налегает на весла? Он пьян или весел?
          Жизнь моя отплывает к иным  берегам…


4

Полыхают красные стяги на мачтах, будто факелы.
           Увижу ли  Абрикосовый храм и  залив Трепанга?
Вернуться ль живым из странствий заморских?
           На посольском фрегате уплываем к землям  Ямато.


Страна, что славится песнями древних Богов,
           Услышит ли песни нашего Поморского царства?
Тревожны границы киданьских степей.
           Им ведом только  волчий вой и ржанье кобыл.

Что, если сбросит волна в морские долины,
           Как  посланник Кэнсоку сбросил за борт корабля
Супругу,  младенца, студента китайского Ко,
           И женоподобного священника Юхосаку?


Страшно мне, но виду я не подам, и креплюсь.
           Коль достигну берегов Ямато, прославлю песни Бохая.
Так я думал когда-то и долг свой, должно быть, исполнил.
           А теперь собираю травы, что выброшены морем…


5

Я вышел за ограду селенья,
           Стражника встретил.
Я знал его с малых лет,
           Он мальчиком бегал с ватагой
Других деревенских ребят.
           Он совсем меня не узнал,
Строгий стоял у ворот на посту
           И  щурился на закатное солнце.
Я гордился его красотой,
           Защитники есть в нашем царстве.
Но кто я был для него?
           Просто старик, идущий куда-то
Без надобности всякой.
           Что заботы мои, стариковские?


6

Старая ива в овраге, пригодится для посоха.
           Смотрю на нее и жалею о жизни своей одинокой.
А кому сгодится она? Плакальщиц нет у неё.
           Да и зачем сокрушаться над сломанным деревом?
Я ведь не воин погибший. И всё же досадно…

7

В  селении Ян, что в Южной бухте стоит,
           Глубоководная рыба пошла в верховья реки.
Мохэ и кидане, мужчины и женщины,
           Радостно вышли оравой на лов с острогами.

Не отстают от них и мальчата,
           Стоят по пояс в холодной стремнине.
Заостренными кольями метят
           В рыбьи хребты, что на горы наши похожи.

А что за горами? Враги или друзья?
           Пока поэты одаривают друг друга стихами,
Будет спокойно селянам трудиться в полях
           По обе стороны гор, таких величавых!

8


«Ты говоришь, что река Ляо-шуй широка,
           Но что значит она в сравнении с великой  Янцзы?
Что значит народонаселение  в Гаоли
           В сравнении с царством Чень?»


Ратники Гао, Чжан, Ян, Доу, У, Ли –
           Имена великих князей, славных  богатством.
Рабов, танцовщиц и наложниц не счесть во дворцах.
           Но им не сравняться с Бохай цзю-ваном!


И что моя песня в сравнении с песнями Срединного царства?
           Персиковый ручей не протекает в наших пределах.
Однако у лачуги своей пять деревцев ивы взлелею
           Своими руками, что кисть уже едва ли  удержат.


Их шелест  осенний пусть будет милей, благодатней
           Песен моих неказистых  отдалённым прохожим.
Их имена не известны и, должно быть, звучат на  чужом наречии.
           Как угадать, в ком отзовётся песня моя?


9

Бессемейный  неженатый мужчина –
Это достойно для звания  поэта.
Ревнивы женщины в царстве Бохай.
А те, что не ревнуют, разве то жёны?
У них по десять шпионов тенью ходят
За каждым шагом дорогого супруга.
За мной же следит одна только тень
Да посох ещё из ивы той корявой,
Что путником брошен в ров крепостной…




10


Похлёбку из водорослей свежих
           И нежных розовых моллюсков
Предложила мне как-то
           Хозяйка лачуги рыбацкой.
Ветры  колышут тонкие стены,
           И волны подмывает настил у порога.
Я уже стар, чтоб сгодиться для мужа,
           И для свитков очень тяжелых
Не найдётся здесь  ниши глубокой.
           Хотя похлёбка так хороша!
Что я, учёный старый бедняк,
           Лишь песней неумелой утешу.
Она тоже споёт мне про ржанок,
           Что гуляют на отмели моря.
Когда горько, ноги в обносках сами
           Приводят сюда за утешеньем.


11

Если  есть в государстве
          Чиновник вельможный,
Это значит, что  будет  порядок
           Для подданных царства.

Знавал я наряды
           Всякой придворной знати.
Смотрю на обноски свои
           И  вспоминаю, как менял я наряды.

В одеждах  цвета фиалки
           С дощечкой из слоновой кости
Для записей важных
           И золотом вышитой рыбкой
На  яшмовом поясе –  это чиновники
           Трёх первых рангов.

Чиновники четвёртого
           И чиновники  пятого рангов
Облачаются в одежду малинового цвета,
           Носят  дощечку для записей государя
И серебряную рыбку на поясе.

Чиновникам шестого
           И  чиновникам седьмого рангов
Позволяется входить во дворец в  одеждах
           Только светло-рдяного цвета,
А чиновники седьмого ранга –
           В  одеждах изумрудных тонов.
¬
Ничто не делается в царстве
           Без утверждения кэ-ду <…>



12

Хозяйка рыбацкой лачуги
           Прислала  сына-подростка с бобами.
Мы чертили с ним китайские знаки,
           Похожие на лапки крикливых ржанок.


Он был охотлив к учёности.
           Всё, что помнил о дворцах Шан-цзина,
Я рассказал всё по порядку, как помнил,
           Сыну простой  рыбачки.

Великий кэ-ду Да Цзо-жун
           Собиратель обширных земель
От китайских земель на Ляодуне
           До восточных берегов Поморья,
               
От  государства Силла
           До степей ныне  враждебных киданей.
Вот как раскинулось  царство народов мохэ,
           Рыбаков, умельцев, стрельцов.

13

Сказывала легенду рыбачка Амуча,
           Как в лачуге одной жила бедовая голова,
Отдельно от туловища мужчины,
           Среди шкур  на полатях лежала.

Так жила голова много вёсен печальных,
           Прошло много зим, прошло много лет,
Пока однажды к жилищу старой вдовицы
           Не прискакала степная кобыла.

Кругами гарцуя, вбежала она за порог,
           И став пред головой, громогласно заржала.
Голова покачнулась, открыла глаза, чёрные как уголь,
           Покатилась вниз по полатям,

И   свалилась прямо  на спину дикой кобылы.
           Заржала кобыла испуганно  и тотчас умчалась
Вниз  по Большой реке, через леса и долы
           До жилища шаманки Амфуди-Амуча.

Приказала шаманка: «Брось голову в озеро,
           Чтобы та превратилась в мужчину!»
Однако голову  поглотили воды, и тогда
          Шаманка обернулась уточкой  и вслед поплыла…
Так злой дух  стал красавцем юным  Марго…

14
…………………………………………


15

Когда потрошили трепанга,
          Я сказал сыну рыбачки:  запомни,
                Города нашего царства Поморья:
Главный из них столица  Лун-цзюань-фу.
               
           Подчиняются ей города Лун, Ху и Бо,
Что  в сотнях ли от неё отстоят.
                Далее, если  скакать в южную сторону,
То будет вторая столица.
                Имя этой столицы   Чжун-цзин.
Шесть градов подчиняются ей:
                Лоу, Сянь, Те, Дан, Юн, Син.


Восточной столицей, по счёту  третьей,
                Называется город Лун-цзин:
Четыре города подчиняются  этой столице.
                Имя им:  Цзинь, Янь, Мо, Хо –
Что в древней стране Вэй-мо.
               
               Южной столицей называется
Город Нань-цзин, что в древней стране Вэй-мо.
                В зависимости от неё стоят
Три укреплённых города: Во, Цзинь и Цзяо.
               
              Западная столица именуется  Сицзин,
Что в древней стране Гао-ли.
                Под её крылом стоят четыре города:
Шэнь, Бэй, Фын и Чжэнь.
               
               Когда будешь рыб считать,
Называй их именами городов, так и запомнишь!
                Всему есть имя своё, как у тебя.
А без имени тебя  не вспомнит Будда.               


16

Стражников городских перекличка
             Разбудила меня на рассвете.
Куст азалии розовел, будто  облако спящее.
             Душа моя скоро ли вслед поплывёт?


Сон мой некрепкий с думою горькой,
             Как дым от травы, что жгут солевары
На побережье в устье реки Янъ-чихэ,
             Чем обернётся – птицей парящей, облаком спящим?

17

Владелец корчмы
       Из уезда Шуайбинь
          
Угостил меня
     Черемшою толчёной и брагой.

Сын его старший, Чжао,
      Был   возраста возмужания.
            
Буду учить письменам
      За доу хмельного вина.

    
18

Уточка-селезень крылья полощет,
          В проточной воде, самозабвенно пёрышки чистит.
Так тщательно прихорашивается перед подругой,
          Что мне  и неловко за свой неопрятный наряд.
    
 Умывается  пылью воробей на развилке дорог,
          В след от копыта нырнёт с головой и крылья встряхнёт. ¬¬
И кажется мне, будто это  только что конь проскакал.
          Вспоминаю ратников прошлого, здесь они оставляли  следы…

19

 
 В ристалище вод полноводной реки,
     За руки взявшись, вошли с тобою с замиранием сердца.
  Лососи  бились о ноги наши и  нежно ласкались.
      Их гибель вскоре станет надёжным залогом любви.

На камне широком и солнцем согретом
       Распластались, как ящерки, уставшие сражаться.
Одежды и волосы наши сушили,
      Запрокинув головы в проплывающие облака…
               
20

Верхом на ретивом коне слагал я стихи когда-то,
          Всадников ратных доспехи мой взор ублажали.
Ныне в отхожее место спущусь,
          И  радуюсь мелким жёлтым цветам.

Ещё вспоминаются мне три рождения прошлых:
         Был я лошадью   с копытами сбитыми, рваной губой –
Это за то, что  её не щадил в походах военных;
         Был обезьяной крикливой на холодном ветру…

Всех грехов не упомнить, вот выгнал наложницу я…
         Видно,  в следующей жизни мне продавать себя за долги…
Радуюсь жёлтым цветам, съешь их, чужая кобыла!
         Может, ты в прошлом  женщина из моего дворца?    

            
21

Был  пастухом,  бродягой,  вельможей,
      Но кто я на самом деле в этой жизни ничтожной?
Рядился в одежды лиловые и чёрную рясу –
     Всеми путями прошёл, но в ком моё сердце забьётся?

Будто на перекличке стражников перебираю имена.
     Все хороши, но имени своего никак не узнаю.
Хожу по окраинам города и вопрошаю встречных:
     «Вы  помните меня, молва обо мне жива ли?»

 Душа моя, кто ты? Дух голодный? Демон-асура? Или архат?
      Я человек на развилке шести дорог,
Будто кость обглоданная,  брошенная за порог
     Бродячей своре   собак – нет ни имени у меня, ни славы…





ПРИМЕЧАНИЕ:
  Архат – посвящённый буддийский монах,  достигший низшей ступени святости и стоящий на пороге перехода в состояние бодхисаттвы.