Старик

     Старик открыл глаза и вытащил руки из-под одеяла. Ему захотелось потянуться. Проснувшаяся вместе с ним поясничная боль не дала это сделать со смаком, в полную силу. Перевернувшись на бок, подложив правую ладонь под щеку, он уперся полуприкрытым взглядом в окно и стал ждать. Старик любил ловить минуты, когда солнечные лучи проявлялись внезапным золотистым блеском в верхнем углу рамы, а потом медленно наползали на оконное стекло, проникали внутрь комнаты, ударялись в зеркало напротив кровати и рикошетом били ему в глаза. Он зажмуривался в этот момент. Зажмуривался с удовольствием, будто получал законную порцию причитающейся ему, очень желанной, ласки. И внутри него, где-то в груди, возникала улыбка.
     Эта внутренняя улыбка тихим счастьем освещала морщинистое лицо, хотя губы при этом, послушные движениям мимических мышц, кривились в некрасивой гримасе. Иногда в такие минуты он вспоминал, как лежал в полузасыпанном взрывом доте, и в узкую щель бойницы солнце посылало ему яркий луч - тогда этот луч воспринимался им как нечто живое, заботливое, как знак надежды на спасение. Даже сейчас, стоило только закрыть глаза и подумать об этом - и на щеке чувствовалось тогдашнее его тепло. Из всей своей юности те три рассвета, прожитых в соседстве с погибшим товарищем, в окружении пустых гильз, издававших равнодушное звяканье при малейшем движении раненного тела, старик помнил ярче любых других событий. Тогда не хотелось ни есть, ни пить, не ощущались никакие запахи, даже боль в искромсанных осколками ногах иногда притуплялась настолько, что про нее можно было забыть на некоторое время. Только желание жить с каждым новым утром становилось все сильнее и нетерпеливее.
   
     Лучи скоро расползались по всему стеклу, солнечный зайчик уже не бил в глаза, а комната наполнялась золотисто-прозрачным светом. Тогда невидимая до этого пыль, покрывающая старенькую мебель, становилась очень заметной. И все соринки на полу, все пятна на стенах будто выскакивали из укрытия и назойливо лезли в глаза.

     Сливной бачок давно не работал, и приходилось пользоваться пластмассовым ведром, предварительно набирая воду под краном. Куплено оно было специально для этой цели, за что сын устроил отцу небольшую взбучку. Зачем тратить деньги на ведро, если есть тазик? Но старик не стал объяснять, что с тазиком нужно сильно напрягать больную спину. Иной раз так и приходилось стоять согнутым над унитазом некоторое время, дожидаясь, когда отпустит. Нет, с ведром полегче. Намыливая руки, заглянув в мутное зеркало, провел дрожащими пальцами по заросшим щекам. Когда-то он брился каждый день, чистил зубы, душился одеколоном и тщательно укладывал волосы на левый пробор. Сейчас зубная щетка стояла где-то в шкафчике давно пересохшей. Из-за болезненных кровоточащих десен пользоваться ею стало совсем невозможно. Он побрызгал в лицо прохладной водой, потом поводил пальцем по передним зубам, имитируя чистку, сполоснул рот и побрел на кухню.
    
      Он знал, что холодильник пуст, но зачем-то распахнул его, посмотрел на голые полки и аккуратно, будто боялся спугнуть белую холодную пустоту, закрыл дверцу. Вчера принесли пенсию, и сегодня предстоял поход в магазин. Поставив чайник на огонь, старик достал из шкафчика все, что осталось из съестных припасов. Немного сахарного песку, половина батона и три печенья. Не так уж и плохо. Сегодня будут масло и яйца. Еще кефир. Еще колбаса. Картошки нужно купить. Она к лету такая негодная - половина, что куплена с прошлой пенсии, уже испортилась. Зато макароны еще остались, и крупа. Но варить ничего не хотелось. Вообще-то, и есть не хотелось. Но старик придерживался когда-то заведенного режима, потому что так жизнь казалась ему наполненной хоть каким-то смыслом. Каждую неделю подметал пол, убирал пыль с мебели, чистил газовую плиту. И сам стирал свое нижнее белье. Его он стеснялся отдавать невестке, хотя сын раз в месяц забирал большую стирку к себе домой.
    
      В магазин пришел к самому открытию. Любил приходить в числе первых покупателей. Ему казалось, что продукты утром должны быть непременно свежими. Опираясь на трость, долго стоял перед витриной с колбасой - выбирал сорт подешевле и поаппетитнее на вид. Когда-то давно, не задумываясь, покупал докторскую. Или русскую с красивым белоснежным жирком, вкусно пахнущую специями. Пока продавец отрезала и взвешивала наконец выбранный кусок, старательно прижимал всем своим туловищем обе руки к витрине, стараясь унять их хроническую дрожь - ему всегда казалось, что все вокруг только и смотрят на его болезненно трясущиеся кисти.
    
      Из кондитерского отдела головокружительно запахло свежими булочками. Не удержавшись, он подошел к прилавку. Девушка заказывала пирожное и стаканчик персикового сока. От красиво произнесенного ею слова "персиковый" нахлынули воспоминания о море и спелых персиках - как он и его, тогда еще маленький, сын, выходили из моря, садились на горячий песок, доставали из сумки, укрытой от солнца одеждой, спелые фрукты и откусывали, и сок стекал по их подбородкам и ладоням. Пальцы до сих пор помнили бархатную кожицу тех плодов и непослушно струящуюся липкую сладость. Проследив глазами за девушкой, которая направилась к высокому столику, старик сам почти ощутил нежный персиковый вкус. Трясущиеся руки не дадут ему донести полный бумажный стаканчик до рта - половина обязательно расплещется. А на литровую бутылку жалко денег – целых сто пятьдесят два рубля. Сзади послышалось сдавленное: «Фу, ну и запах!» Старик съежился. Он понял, что это про него. Быстро заплатил за две булочки и направился к выходу.
    
      Дома, разложив покупки по своим местам, пошел мыться. Перед этим по очереди принес из кухни две табуретки и поставил их возле ванны - всегда боялся, что может поскользнуться во время мытья. Или у него закружится голова, и он вывалится на пол вниз головой. Но его страшила не возможная при этом физическая боль, а то, что его найдут в негожем виде, обнаженным. А эти табуретки задержат падение, не дадут сильно грохнуться о кафельные плитки. Он очень боялся умереть голым. Зимой, заболев гриппом, три дня не мог сделать и нескольких шагов. Мочился в случайно оставленную на подоконнике пол-литровую банку. А из банки выплескивал все прямо в форточку. По утрам, когда чувствовал себя немного лучше, хотел звонить сыну, но так и не решился ни разу. У того же работа, семья. Что толку, если он и приедет на час? И зачем взваливать на сына лишние заботы? Тогда старик был уверен, что умрет. И каждый раз, когда тянулся к подоконнику за банкой, думал об одном – успеть бы натянуть штаны и вылить содержимое банки за окно, прежде чем выдохнуть в последний раз. Но обошлось. А после болезни банка была вымыта до скрипа и вновь поставлена на подоконник уже с вполне определенным смыслом.
    
      Сын пришел вечером, после работы. Как обычно, недовольно поморщился, вдохнув неприятно-сладковатый старческий запах отцовской квартиры. Пересчитав приготовленную для него половину денег от отцовской пенсии, деловито положил тонкую пачку во внутренний карман. Несколькими годами раньше сын еще делал вид, что не хочет брать денег у отца, даже немного смущался при этом. А теперь приезжал раз в месяц, и всегда точно на следующий день после визита почтальона, приносившего пенсию. Получив деньги, уже и забывал благодарить.
     - Чаю будешь? - старик щедрым жестом вытащил из холодильника купленную утром колбасу.
     - Давай, батя. Есть хочется. Домой только через пару часов доберусь.
     Они сидели и пили чай с бутербродами. Сын, прихлебывая из чашки, осторожным взглядом, как-то по-новому, оценивающе, осматривал стены и потолок, и кажется, даже чуть изогнулся, чтобы через коридор увидеть угол единственной комнаты. Поглядывая на сына, замечая больше, чем могло показаться на первый взгляд, старик думал: «Внук взрослый почти, не заметишь, как женится...» - и сидел так же молча, только еще чуть больше сгорбившись и испытывая какую-то непонятную неловкость. Вчера, предвкушая приезд сына, собирался просить его починить как-нибудь давно неработающий телевизор, но теперь не мог произнести и слова.
     - Давай, батя, белье. Приготовил?
     - Да, сынок, в коридоре.
     Гость ушел, как всегда, поспешно, и на лице его, когда он прощался с отцом у двери, явно читалось чувство облегчения. Старик стоял у порога и смотрел вслед сыну, пока тот не скрывался в лестничных пролетах. Но и тогда продолжал слушать его утихающие шаги - пока не хлопнули, закрываясь, двери парадной.
    
      Старик ложился спать и думал, что постарается умереть этой ночью. Читал в рекламной газете, которую бесплатно приносили каждую неделю, что если сосредоточить все мысли на чем-то желаемом, то оно и получится.
    
      Утром он проснулся. Как обычно, лежал некоторое время, не открывая глаз. Он всегда чувствовал, когда их надо открыть - чтобы появления солнечного зайчика ждать оставалось не очень долго.