Генри Дэвид Торо - О Дикости в литературе

Запад, о котором я буду говорить, всего лишь другое название Дикости;  я буду говорить о том, что сохранение Дикости – это сохранение Мира…
   В литературе нас привлекает только дикость.  Усмиренная литература вызывает скуку.  В Гамлете и Илиаде, во всех писаниях и мифологиях, не изучаемых в школах, нас привлекает и восторгает необузданная свобода и дикая мысль. Подобно дикой утке, которая проворнее и прекраснее домашней,  дикость расправляет свои влажные от росы крылья и поднимается над болотом.  Действительно хорошая книга такая же естественная, неожиданная и непостижимо прекрасная как дикий цветок, обнаруженный в прериях Запада или джунглях Востока. 
Подобно молнии гений испускает свет, разгоняющий темноту, а иногда и разрушающий храм знания, – этот свет так непохож на слабую свечу человеческого рода, бледнеющую при дневном освещении.

  Английская литература, начиная с менестрелей до Озерных Поэтов – Чосер, Спенсер, Мильтон, и даже Шекспир –  не дышит свежестью, и в этом смысле, дикостью.  Это существенно  усмиренная и цивилизованная литература, в ней слышится Греция и Рим.  Ее дикость – это темный лес, ее дикий герой – Робин Гуд.  Да, в ней много искренней любви к Природе, но  Природы как таковой немного.  В ее хрониках говорится о вымирании диких животных – но ничего о вымирании дикого человека.

   Гумбольдовская наука – одно, поэзия – другое.  Сегодня  поэт, невзирая на открытия в науке и накопленные человечеством знания, не видит оснований для того, чтобы считать их выше Гомера.
   Где литература, в которой Природа выражает себя?  Настоящий поэт призовёт на службу ветер и ручьи; он найдет слова для примитивных чувств и забьет их поглубже, как фермеры забивают весной вылезшие колья; он пересадит слова на страницы вместе с приставшей к ним землей; его слова будут искренними и правдивыми, свежими и естественными как весенние почки, готовые вот-вот распуститься; они будут лежать среди засушенных листьев в библиотечной книге и распускаться каждый раз для преданного читателя, в согласии с окружающей его Природой.

  Мне не известна поэзия, которая адекватно выражает  такое стремление к Дикости. Лучшей поэзией до сих пор считается усмиренная.  Я не знаю, где искать литературу, древнюю или современную, в которой говорилось бы о Природе. Понятно, что  мне нужно нечто, что ни августовский, ни елизаветинский век, ни вообще какая-либо культура, дать не может.   Ближе всего к Природе подходит мифология. Насколько плодовитее Природа в греческой мифологии, чем в английской литературе!  Мифология – этот тот урожай, который собирал Старый мир, пока его почва не истощилась, а фантазию и воображение не поразила болезнь. Всякая другая литература словно старые вязы, прикрывающие наши дома; она более походит на драконовое дерево с Западных островов, такая же старая как человечество, и неизвестно, сколько она еще простоит;  в любом случае она может послужить хорошим удоб-рением для почвы, из которой произрастает.

   Запад готов добавить свои сказки к сказкам Востока. Долины Ганга, Нила и Рейна собрали свой урожай;  остается ждать того, что предложат нам долины Амазонки,  Ла Платы, Ориноко, Св. Лаврентия  и Миссисипи. Быть может, со временем,  когда американская свобода станет достоянием прошлого – а она уже становится им сегодня -  поэты всего мира будут вдохновляться  американской мифологией.

   Дикие мечты диких людей остаются истинными даже, если они не востребованы публикой.  Не всякая истина подходит для здравого смысла.  В природе есть место и для дикого клематиса и для капусты. Истина многолика: она может вызывать ассоциации, быть  разумной, или профетической.  Например, некоторые виды болезней помогают познать здоровье. Недавно геологи обнаружили, что рисунки змей, грифов,  летающих драконов и других  фантастических украшений геральдики имеют в качестве своих прототипов ископаемые останки вымерших задолго до появления человека животных и следовательно «указывают на смутное знание раннего органического состояния». Индийцы воображали, что Земля покоится на слоне, слон на черепахе, а черепаха на змее; и хотя  это может показаться чистым совпадением, но недавно найденные останки древней черепахи показали, что она достаточно велика, чтобы на ней мог поместиться слон. Признаюсь, я лишь частично верю в эти дикие фантазии, выходящие за пределы реальности.  Их можно отнести к тончайшим  творениям интеллекта.

Другими словами, все достойное обладает дикостью и свободой.  Возьмите, например, звук трубы в летнюю ночь, которая напоминает крик дикого зверя в лесу. Дайте мне диких людей, не усмиренных цивилизацией. Дикость дикаря несравнима с ужасающей дикостью цивилизованных людей.

1862

____________________
Перевод по изданию: The Green Studies Reader: From Romantism to Ecocriticism/Ed. by Laurence Coup (Routledge, 2000),  Henri David Thoreau, Writing the Wilderness, p.23-25.