Сито

               
Она подобрала меня у Шалмана. И я плохо помню тот день. Дальше завертелось: пилинг, лифтинг, спайтинг. (Ну зубы-то у меня в порядке, и тут я ей ничего не стоила). Рестораны, конкурсы, концерты... Примерно через год у меня появилось стойкое отвращение к никотину, через полтора - к алкоголю.
Была ли она когда-нибудь красивой, или уродливой, определить уже было невозможно. Зато теперь она могла бы зарабатывать на рекламе пластической хирургии и новейших достижений косметологии.
Она была моложе меня, лет на 20, и успешнее в 10 000 раз. У неё было всё то, что я даже и не теряла никогда, т.е. оно у меня даже не намечалось. Образование, семья, достаток, друзья, а главное - бешеная энергия. Она была правильная, без отклонений, как в хрестоматиях по современной жизни. Лесбийской порочной страсти в её глазах тоже не читалось. Впрочем, в её глазах вообще ничего не читалось, как, впрочем, и в моих. Они были большие и ясные. Она ничего не требовала от меня, и никому ничего не объясняла. Всё свершалось само собой, как будто так было всегда. Я была её тенью. Чаще, чем со мной, она не виделась ни с кем. Она даже в зеркало смотрелась реже. Она со мной не разговаривала, замечаний мне не делала, и вообще почти не обращала на меня внимание. Так же поступало и её окружение. Мне, как обычно, было по барабану. Я только иногда замечала исчезновение каких-нибудь старых привычек, и появления новых. Я ничего не слышала, что они говорят, не вникала в то, что они делают, не обращала на них никакого внимания. Боюсь, что если бы я  встретила кого-нибудь из них случайно, на улице, даже и её, то совершенно не узнала бы. Я читала книги, в огромном количестве, чтобы чем-нибудь занять руки и глаза, но почти не вникала в их содержание и, уж точно, ничего из них не запоминала. То есть между Шалманом и теперешним моим состоянием принципиальной разницы, для меня, не было. И если бы меня вдруг выкинули обратно, то я просто так же, за год - полтора, перешла бы в прежнее моё состояние полностью.
- Я, вероятно, скажу кощунственную вещь, но Культ Личности - это единственный возможный тип правления в России. Он единственный органично вписывается в нашу ментальность.
В это время вошла Воробьёва с напитками, и стала обносить гостей.
Мы, как обычно, вели переговоры. Я, как обычно, сидела, скрючившись, у самого подлокотника дивана, над журнальным столиком и механически глотала текст толстенного первого попавшегося журнала. У Ирины было что-то, уж очень много, гостей, все мужчины. Один из которых это и ляпнул. Ирина, как всегда, сидела с непроницаемым видом, и почти ничего не говорила. Как человек, от которого очень многое зависело в этом помещении. Когда я изредка за чем-нибудь поднимала лицо, я видела лишь белые пятна над чёрными прямоугольниками и, на их фоне, вытянутую в струну яркую фигуру. И не только от плохого зрения, но и от отсутствия какого бы то ни было интереса. Беседа же их представлялась мне неким жужжательным фоном, из которого иногда выпадали отдельные фразы, смысл которых мне был не ясен и не интересен.
- Может быть, кому-то следует пойти прогуляться?
У Воробьёвой был в руках поднос, на котором стоял один фужер. Стояла она возле меня, а смотрела на Ирину. Я не знаю, когда она её наняла, но мне казалось, Воробьёва здесь была всегда, так легко она ориентировалась. Вероятно, у неё просто сдали нервы.
Некоторое время мы посмотрели друг другу в глаза, потом я спросила, повернувшись к Ирине:
- А что это она со мной, как с собакой?
Ирина медленно повернула голову в нашу сторону и отчётливо произнесла:
- Действительно, что это ты с ней, как с собакой?
Воробьёва начала моргать, довольно часто и покрылась розовыми пятнами. Даже, как будто, потеряла способность двигаться.
- Поставь фужер на столик и уйди. Совсем уйди. Я не хочу тебя больше видеть, - отчётливо произнесла Ирина.
Я продолжала чтение. Некоторое время ничто не жужжало.
                - 1 -
- Почему-то раньше она тебе не мешала.
Я уже почти засыпала в кресле у туалетного столика над толстенной домашней энциклопедией, а они, как обычно, возились на своей, величиной с небольшой аэродром, кровати, но что-то там не заладилось.
- Так что же?
- Не знаю, раньше я её не замечал, что ли? Не знаю...
- Хорошо! Я пришлю тебе своего адвоката.
- Ты что спятила?!
                - 1 -
Мы поехали в деревню - единственное место, где я хоть что-то замечаю, и даже кое-что запоминаю. Там жили её дети с целой кучей прислуги. Старый садовник Михалыч - единственный, кто пытался обращаться со мной, как с живой. Я даже иногда ему отвечала что-то.
Мы прожили в этом гвалте совсем недолго. Я не успела прочитать и трёх книг. Я только один раз сказала Ирине, что мне мешают читать. Она рассчитала прислугу и отправила детей одного за другим в закрытые учебные заведения. Остался только Михалыч и старая горничная, без которой совсем уж невозможен был порядок в этом огромном доме.
Как-то её подруга Света, которая часто бывала у нас, спросила её:
- Слушай, что ты таскаешь за собой этот кабачок?
И Светы тоже не стало.
Ни для неё, ни для меня, уж тем более, ровным счётом ничего не изменилось. Как-то вдруг, возник этот с культом личности в нашем доме. Но он что-то уж чересчур быстро начал качать права. И вылетел как пробка из шампанского.
Мы стали с ней разговаривать иногда, даже иногда читали друг другу вслух.
Приехала её мама, только сказала с порога: а это ещё кто? И уехала не раздеваясь.
А мы уехали в Акапулько и пробыли там аж 3 месяца. Я запомнила, что там тепло, и никто не говорит по-русски. Там даже у меня был небольшой романчик.
Она сказала, что не хочет больше работать. А денег у неё столько, что они никогда не кончатся.
- Ну, хорошо, а я-то тебе зачем?
Она встала и молча вышла в другую комнату. И первый раз мы с ней оказались  в разных комнатах. Когда, на другой день, я пошла её проведать, она висела на крюке от люстры и была вся синяя.
                02.03.07. Пятница. Утро.
                БУТУРЛИНО.