Бассейн

«Бассейн»

рассказ придурка

Мне пришлось раскошелиться на абонемент в бассейн. Как всегда у меня, всему причиной была «она». Имя у неё ещё какое-то - будто ненастоящее - Лена… Трудно представить, что за этим стоит. Слишком много народу ходит с таким именем.
Я знал, что Лена давно регулярно посещает занятия по плаванию. Её бассейн находился где-то далеко от метро, но в центре... Чтобы туда добраться, нужно долго толкаться в каком-то автобусе или в трамвае, а можно долго идти от метро вдоль канала, переползая через сугробы, поскальзываясь, на свежем лду тротуаров, но зато любуясь тем, как зима украсила снегом и сосульками старые дома, деревья, набережную. Идти в толстой тяжёлой зимней одежде, в шапке, сапогах и представлять, как через некоторое время можно будет совершенно естественно оказаться в одних плавках, вместе с такими же раздетыми купальщиками, и, скорее всего, купальщицами… Конечно же, я не мог пропустить такого зрелища. Тем более, что я уже давно умел плавать, а значит, риска для жизни не было. Встретив меня там, Лена, если бы и удивилась, то лишь тому, что я пришёл в бассейн без лыж и коньков. Такое у неё было ко мне странное отношение. Так она была ко мне безразлична.
А началось у нас всё очень тривиально. Мы стояли в очереди в кассу музея. Лена была впереди на несколько десятков человек. Но я её почему-то заметил. Как почему-то всегда замечал всех более-менее интересных девушек. Войдя в музей, я умудрился протиснуться сразу за ней в очереди в гардероб. И тут на меня нашло. Впоследствии, я вспоминал, что моё поведение было якобы вызвано её красотой, нарядом, ну и ещё флюидами, тайно посылаемыми мне откуда-то через потустороннюю связь. Хотя, конечно же, всё дело было в бутылке пива, оставленной мною опорожнённой ещё у касс… Случилось так, что я затеял разговор. Причём в моих репликах преобладали лёгкость и остроумие. Я обратился к гардеробщику: 
- Пальто возьмёте?
- Да кому оно нужно, твоё пальто! – бросил мне в спину напирающий сзади молодой господин с ослепительной красоты подругой.
- Не тяни резину! – сказал он мне.
- Ну и не надо, сам носить буду, - хмыкнул я сухо, взял номерок, и, не глядя по сторонам, полез наружу. Но, наткнувшись на что-то мягкое и нежное, не стал переть напролом, а остановился. Это была Лена. Вернее, я ещё не знал тогда, что её так зовут, но я тут же спросил:
- Вам не больно?
Унизительная процедура прилюдного переодевания, толкающиеся тела, какая-то бессмысленная суета и возня, а вместе с тем одухотворённые лица посетителей музея, их неразличимые, но обязательные в таких местах беседы об искусстве – всё это создавало какой-то хаос и одновременно гармонию. Это было естественно, ничего иного в гардеробе музея и быть не могло, но как-то во всём этом было противно находиться, участвовать, быть одним из… Передо мной стояла девушка, которая одна никак не соответствовала ни хаосу, ни гармонии. Она была вне этого. То ли выше, то ли ниже – неважно. Скорее – дальше. Но туда, к ней необходимо было во что бы то ни стало прорваться, почему-то именно там должно было быть что-то настоящее, что-то новое, неизведанное, неразгаданное.
Девушка ничего не ответила, только выдернула из-за чьих-то спин и поясниц свою сумочку, и, протянув мне, как кавалеру (я догадался), взяла меня под руку и пошла со мной смотреть выставку. Что она тогда хотела этим сказать, что это должно было означать – неизвестно. Просто произошло то, что мы познакомились. Лена никогда меня не спрашивала ни о чём. Я её тоже. У нас вообще были странные разговоры, если и были. Вдруг, она начинала про что-то рассказывать, про какую-то свою подругу, про какую-то свою работу, про книгу. Потом так же внезапно останавливалась, переключаясь на что-то другое, известное только ей. Если я пытался сказать ей что-то в ответ, она уже не скрывала, что занята чем-то другим, какой-то мыслью, каким-то телефонным разговором, разглядыванием чего-то в витрине. Тоже самое происходило, если что-то пытался рассказать я. Нет, она не прерывала меня. Но абсолютно не реагировала. Я начинал запинаться, терял то, о чём хотел рассказать, и тоже замолкал. Молчать у нас получалось лучше всего. Я никогда не думал, что могут существовать пары, у которых весь смысл того, что они - пара заключён в том, что им удобно друг с другом молчать. Мы молчали на улице, молчали в транспорте, молчали у неё дома, у меня дома, молчали за едой, молчали в кинотеатре, молчали засыпая, молчали просыпаясь. Выезжая загород, в парк или к фонтанам, гуляя по аллеям или по морскому берегу, мы тоже молчали. Странно, что при этом мы ещё как-то умудрялись договариваться о встречах, о том, куда пойти, что делать… Так у нас и повелось –мои намерения ей почему-то неинтересны, а мне её – не ясны. Я старался пытаться её понять, предугадывать её желания. Но никакой уверенности в том – угадал я, или нет – у меня не было. Ей всё одинаково нравилось. Хотя, то, что я называю словом «нравилось», скорее походило на то, что она вынужденно соглашалась, делала мне одолжение, оставалась свидетельницей… Меня это выводило из равновесия. Пару раз я пробовал стукнуть по столу, повышал голос, пытался обратить на себя её внимание. То внимание, которое, как я себе представлял, я вполне заслуживаю. Не то чтобы что-то особенное, но хотя бы что-то! Что мне с того, что когда мы ехали в метро, она клала мне голову на плечо, что на улице она брала меня за руку, что в постели спала на моей руке? Это же всё молча! Ладно, пусть молча, я и один могу за двоих поговорить, но ведь я должен как-то понимать, что меня слушают, слышат… После того, как я стукнул по столу и повысил голос, она, опять же молча, оделась и ушла. Потом, через какое-то время, мы опять продолжили встречаться как ни в чём ни бывало. Всё было по-прежнему. Но я уже не мог остановиться. Я перестал ей звонить. Не приезжал. И что? Как будто так и надо! С её стороны было всё тоже непонятное мне молчание. Может быть, она уже не одна? Иногда кажется, что спокойнее, когда веришь в худшее.
На первое своё занятие в бассейне я, конечно же, опоздал. Меня нехотя и недружелюбно пропустили в раздевалку, как на таможне ощупав на наличность и оценив на достоверность все мои купальные принадлежности. Полагалось раздеться, надеть плавательный костюм, тапочки и идти в спортзал на разминку. Оттуда в душ, где обязательна была процедура обратного раздевания, потом вновь облачения в плавки и шапочку, и только потом – в воду. Мои немодные плавки, даже в своей немодности не представляющие из себя ничего особенного, меня не смущали. Но, идя в зал, я надел ещё и футболку, так как не хотел в спортзале демонстрировать свои слишком дико дикорастущие мышцы и покрывавший их серьёзный всесезонный плодородный слой.
Когда я появился на разминке, тренер уже заставила всех бегать кругами по залу, прыгать, приседать, крутить головами и по-дурацки махать руками и ногами одновременно, зачем-то изображая спринтерский заплыв на суше. Взглянув на меня, она строго спросила:
- Первый раз?
- Да, - ответил я и подумал, что все женщины как-то особенно-подчёркнуто пренебрежительны к новичкам и к тем, кто появляется в последний момент.
- Вставайте в строй. И почему вы не сняли футболку?
- У меня на спине неприличная татуировка, - сказал я, и почему-то засмеялся.
Инструктор открыла шире глаза, и, видимо не найдя, что ответить, со злостью вздохнула. Я сжалился над ней и уже серьёзно добавил:
- А вообще я давно не купался и отвык показываться обнажённым.
Все засмеялись, и Лена, которая тоже находилась в зале – в том числе.
- Что же тут обнажённого? – спросила, желая восстановить свой авторитет, тренер.
Тут я разошёлся, как всегда, некстати:
- Вот Лев Толстой считал, что даже в балете, и то, тех-то времён, артисты чрезвычайно неприлично обнажены. Он говорил «голые».
Все опять засмеялись и сконфуженно задвигались.
- Вы всегда такой разговорчивый? - уже не скрывая интереса, спросила тренер.
- Да нет, просто тут у вас – как на подиуме. А вообще, в жизни, я всё больше молчу, а в постели – даже не знаю, что и сказать…
Поднялся неприличный хохот, причём тренер смеялась басом и до слёз. Лена как-то грустно отвернулась. Кто-то поинтересовался:
- Может быть, вы шутник?
- Нет, я поэт…
- Вы пишите стихи?
- Да нет, я не люблю стихи. То есть я сочиняю, очень быстро и очень много, в принципе, хорошие даже стихи, но они мне всё равно не нравятся, поэтому я их забываю, выбрасываю, сжигаю, потом опять сочиняю, потом снова забываю. Это как болезнь такая.
- И что-то можете прочитать прямо сейчас?
- Ну, если… Не знаю, я не помню… Так, чтобы сразу…
- Да чего там! Читай. – это уже вскрикнула тренер.
- А… Тогда вот. Как раз только что сочинил. Экспромт:
«Купаться ходим мы в бассейн,
И плавать учимся мы там,
Утонет тот, кто был рассеян,
А кто-то - ступит по волнам!»
Сквозь общий гул недоумений, ухмылок, вздохов и даже пары хлопков послышалось «а ещё!», «а дальше!», но время сухого плавания истекло. И все собрались идти в душ. Обе душевые, и мужская и женская находились ниже этажом, и идти к ним нужно было по одной лестнице.
Выходя из спортзала, Лена оказалась рядом со мной и укоризненно-строго, а может быть и снисходительно-благодарно толкнула меня в бок… Оказавшись в душе, я попытался вспомнить, а не был ли этот тычок в бок тем самым поцелуем, которым награждают друг друга влюблённые, после долгой разлуки?
Нырнув в бассейн, мне не хотелось долго выныривать – там было так спокойно, там было так естественно молчать – на глубине под водой.