Что-нибудь
письмо
Здравствуйте, доброго вам самочувствия, извините за беспокойство, простите, если что не так, если не во время, надеюсь, не потревожил, извините, если не к месту, должен признаться, виноват, нижайше прошу, покорнейше благодарю, премного обязан, спасибо...
Да дайте же сказать!!!
Я буду говорить, а вы будете слушать. Т. е. читать. Какая разница! И я буду с вами, а вы будете со мной. Нам будет хорошо.
Можно вас спросить?
Как у вас время? Куда течёт, кого несёт к вам? И я говорю – куда ни посмотришь, одно только на уме – совесть и суматоха. Делают со мной всё, что хотят. А ещё время – как огромный камень. Он раздавит меня, если я ещё что-нибудь скажу. Но я не боюсь. И вы не бойтесь.
Я начну с того, что сегодня я ехал в электричке и не знал, что меня ждёт. Не знал, что нужно от меня этому дню. Сейчас, вечером, я сижу за письменным столом и уже всё знаю – что было, что произошло. Эх, если бы и всё так – так просто! Можно было бы не сходить с ума, пытаясь разгадывать каждое утро загадки времени. Можно было бы не впадать в тоску и ночь напролёт не смотреть как сны садятся напротив кровати о чём-то шептаться.
Ваше самочувствие при чтении этого письма – моя большая озабоченность. Я нетерпелив по отношению к чувствам. Особенно к чужим. Но я кровожаден и беспощаден к своим – неудачным произведениям моей души. Сам-то я ничтожен, но та сила, что просыпается во мне, чтобы уничтожать меня – бездонна.
Я не помню, что хотел сказать дальше. Я скажу что-нибудь ещё.
Так вышло, что я родился и живу в одной с вами стране, в одном с вами городе, в одно с вами время, в самое быстрое время. Я просыпаюсь и ни о чём не думаю. Я живу целыми днями как птенец в скорлупе и ничего не делаю. Все мои заботы направлены на то, чтобы случайно не разбить эту скорлупу и не вытечь на асфальт сопливым желтком. Но, когда я закрываю глаза, мне становится тепло, меня обступают со всех сторон мои сны и я вижу себя большой птицей, я простираю крылья над океанами, материками… Или как дикий конь я скачу из вечности в наяву, или как огонь пляшу по веткам галактик…Т. е. в это мгновенье я могу ощутить себя всем тем, что я есть. А я и есть всё то, что существует вокруг, так независимо от меня, а при том только для меня, и исключительно благодаря мне…
Вот это сложно.
Я погружаюсь в эту сложность и плыву на другой берег, где меня ждут мои боевые друзья и нежные подруги. Я захлёбываюсь, ищу ногами дно, попадаю пяткой в небо, и только далёкий, такой родной и долгожданный крик спасает меня, даёт мне надежду как спасительную нить и тянет, тянет, тянет… Когда обессиленный и счастливый я выползаю на горячий песок, я вижу – что это остров. И на нём ни души. Голый, пустой песчаный остров. Это сны, это они, это моё воображение, моя тоска обманули меня. Я оглядываюсь. Но я ничего не вижу кроме воды. И нечему меня заставить вернуться обратно. Куда? Хорошо ли я могу себе представить это? Ничего даже в голову не приходит. Тогда я одним ловким движением перекатываюсь в центр острова, снова закрываю глаза и начинаю придумывать свою жизнь.
Я придумываю сюжет, героев (основных и прочих персонажей и типажей), декорации, свет, звук и даже режиссёра. Режиссёр всё делает по-своему. Я один из артистов. Я путаюсь в длинных полах своего балахона, грим мешает мне улыбаться, глаза почему-то всё время слезятся. Мне очень трудно пройти по сцене. На меня смотрят коллеги, режиссёр и зрители. Я их всех сочинил, но я не знал, что они превратятся в убийц и будут смотреть на меня так кровожадно. Я не хотел этого. Или, может быть, это я выдумал себе их взгляды? Убийственные взгляды? А на самом деле они мне все улыбаются, аплодируют? Они помогают мне сделать первые шаги, вставляют слова, где надо и не надо, толкают в разные стороны, их тени касаются моей тени, шум их лиц приятно щекочет – вообщем-то создаётся неплохая картина жизни. Я зачарован и смущён. Я стою на месте. Но я уже вижу себя среди них, я уже понимаю, что я должен делать, какие роли играть. И тут я оказываюсь у самого края сцены и… Просыпаюсь.
Всё начинается сначала. И даже голова точно также болит от вчерашнего. Хочется делать всё сразу и не хочется делать ничего. Что-то меня ждёт? Чего-то я жду?
Много можно рассказать о том, что происходит здесь. Но ведь известно, что это и так, и не так. Здесь, например, есть любовь. Её выносят скрытую тусклыми покрывалами. Её долго держали в темноте, пока она сама не заговорила о себе. И тогда с чистой совестью ей затыкают рот. И уносят обратно. А ты сидишь у стола, раскрыв глаза то ли от удивления, то ли от голода, то ли тоже хотел сказать что-нибудь.
Иногда тебе всё-таки становится смешно и тогда ты подходишь к окну, чтобы посмеяться во всё небо. Небо пожимает плечами и падает. На его месте оказывается обыкновенная дырка. Можно сунуть туда палец, можно дунуть, можно сказать «раз»…
Но это всё равно. Так как кто-то когда-то уже улетел в небо, то тебе там совсем неинтересно. Может они, улетевшие, и найдут там что-то своё, и вернутся такие тихие и лёгкие в утреннем свете, но ты всё так и будешь стоять у окна, пока не научишься плакать по-настоящему. Слышно, что кого-то зовут. Ты смотришь – тебя. А приглядевшись, подняв глаза, привыкнув к свету, увидев дальше – понимаешь – никого нет. Вечерняя суматоха улеглась, уставшее от трудов счастье сменилось ночным дребезжаньем тишины…
В голосе своём я нахожу что-то похожее на человеческую речь. Слышите? А вот опять? Нет, это не опасно. Этого не надо бояться, так бывает со всеми, когда хочется побыть одному. Тогда его сажают на табуретку, завязывают ему глаза и ходят вокруг него, приговаривая слова, которые встретятся на пути. Припоминая всю мелочь.
Когда же я вам говорил о самом главном? Уже или ещё? Вы усмехнулись тогда. И можете забыть теперь. Но сейчас-сейчас. Совсем немножко.
Ваши пальцы тронули мои пальцы, и я спел одну из тех протяжных песен, которыми так славится наша архитектура. Песня родила эхо. Эхо постучалось головой о стены и упало к моим ногам. Скончалось. Такая вот судьба.
Ваши губы коснулись моих губ, и я сплясал один из тех медленных танцев, что пляшут по случаю последнего снега или первого дождя. На этот раз ничего не случилось, если не считать ушибленного в танце места. Такая вот загвоздка.
Ваши чувства стали моими чувствами и я замолчал. Замер. И остался стоять посреди улицы, глядя прозрачными глазами перед собой. Такая вот история. Ничего тут не попишешь.
Если я успею, я расскажу вам об одном случае, происшедшим со мной недавно. А потом вы мне расскажете про свои беды, победы, ничьи, поражения, а если разгорячитесь – то и про плен тоже. Так вот. Иду я по парку. Неважно по какому, неважно с кем, неважно когда, важно лишь, что красиво очень. Весна. И так… Так, знаете ли красиво! Листочки, веточки, травка, солнышко… Всё соответствует! Красиво, по-настоящему, и на душе – светло и спокойно. Вот, думаю, Пушкина бы сюда! А вслух говорю: «Сюда бы Пушкина!» На что мне в ответ тот (с кем мне по пути) отвечает: «Да, уж он бы нашёлся что обо всём этом сказать!» «Да нет!!! Бронзового!» - говорю я с обидой.
Ну а теперь вы что-нибудь расскажите, пожалуйста. А если я вас не услышу отсюда, я сам вам ещё что-нибудь расскажу. Да, кстати. Александра Сергеевича Пушкина ведь Сашей звали! Точно! Особенно женщины…
А вот когда Юрий Алексеевич Гагарин вырос большой, он очень захотел полететь в космос. Поэтому он вёл здоровый образ жизни и много и хорошо учился. И он полетел в космос! Но сначала в космос полетели собаки. Причём одна собака сдохла. Долго думали – в космосе она сдохла или на пути к нему? Или на обратном пути? Так и не узнали. Но про Гагарина все знают, что он полетел в космос. И прилетел, т. е. остался жив. Разумеется, он тоже …, но потом. А сначала побывал в космосе. А ещё Гагарин всю Землю на автомобиле объехал, и люди всех стран мира плакали из-за того, что он полетел в космос и дарили ему много подарков. Мог бы, конечно, и не полететь. Мог бы и не он, а кто-нибудь другой. Но Гагарин очень хотел сам полететь в космос. А сдохнуть он не хотел. Хотя всё равно сдох. Но – успел слетать в космос…
Теперь мне холодно. Ноги тяжёлые, их даже не поднять. Даже ногу за ногу не заложить. А ночью, вы можете этого не знать, всё находится в состоянии души. Вы можете этого не знать, если ночью спите. Но вы-то точно об этом знаете. Я почему-то уверен. Я верю в ночь. Всё куда-то уходит, всё, что горело и дышало, грело и думало. Можно никуда не спешить и всё успеть. Ночью жизнь предстаёт перед нами такая, какая есть. Ничего на ней нет лишнего, тяжёлого, всё чисто, гладко, широко. Даже руками не обнять. Не беда, что люди, которых мы придумали за день, уже спят. Завтра мы встретим ещё кого-нибудь. А сейчас ещё надо многое сделать. Вникнуть, пройти, взлететь, окунуться, преобразиться, пошевелиться. Сейчас нет ничего ближе и понятней, чем ты и жизнь. Всё вывернуто наизнанку, видно насквозь, исподволь. Хочется придумать что-нибудь ещё. Что-нибудь, что будет чуть больше тебя и её, что-нибудь, что соединит тебя и её – тебя и жизнь.
«...Хочется чего-то ещё.
Не больше и не меньше.
А лишь бы чего-нибудь ещё……»
Или даже хочется что-нибудь нарисовать. Изобразить. Живоописать. Успеть. Ухватить. Так, как крутится в голове, как маячит во тьме. Ещё смутное и непонятное, но уже важное. По-своему. Чтобы самому стать самим собой. Честнее. Может быть, даже лучше. Человеку ведь так часто приходится воевать с самим собой! Сначала он думает о теле и тиранит душу, не разобрав, что же такое он сам. Потом он вспоминает о душе и начинает насиловать тело. Так и не уяснив себя самого себе. Всё реальное для человека всего лишь реально. А всё, чего нет в этом мире – может оказаться в нём самом. Оно незримо и необъятно для понимания, но душа может охватить все звуки, все капельки, все скорости, все отблески и придать им значение. Тело тоже может превзойти насущное – отказаться от вкуса, времени, попытаться перестать думать, но душа… Уже там… Уже далеко. Выскочила за порог, и поминай как звали. Гуляет себе где-то, неведомо где. Только её и видели. А потом возвращается довольная, раскрасневшаяся, пахучая и льёт как из ведра, и сквозит из всех щелей, и слепит как голый снег… Гремит чем-то, дрожью опускаясь в тело. Аж передёрнет всего.
Всё сижу и что-то пишу. Сколько уже поначирикано! И кому это надо? Мне? Мне только хочется что-нибудь. Всего лишь. А так я всё забываю. Ни о чём не думаю. Я умею делать так, чтобы меня не было.
Может быть, это нужно вам? Как вы на это смотрите? Не как на новые ворота ведь? У меня у самого от всех этих шуток зубы холодные. А что делать? Что же с этим вот делать? Ведь сидел, не спал, бумагу переводил. Хоть в конверт запечатаю, пошлю письмо.
Хотя бы вам.
Хоть что-нибудь.
Нет, именно вам. А что вам ещё взять-то с меня? Что делать-то со мной?
Вы уж почитайте там. Потом ещё почитайте. Потом – как хотите. А можете ещё почитать. Мне расскажете – как оно. Как оно там вам. Поэтому, конечно же, это – вам. Вот и адрес, имя.Вроде бы вам. Нет, точно вам. Да никаких сомнений – вам и точка!
А делать всё равно нечего.
Надо бы взяться за что-нибудь всерьёз. Чтобы не что-нибудь, а всерьёз.
Вот и пришла пора. Пора рассказать про До свиданья, про Прощайте, про Увидимся, про До новых встреч, про Всего хорошего. Кому как нравится. Мне никак не нравится. Очень не хочется расставаться. Очень хочется ещё побыть. Посидеть рядом. Посмотреть в потолок. Помолчать.
Ну, так я здесь ещё постою у окошка, а?
Может, кто по улице пройдёт.
«Полюбуйся, сынок, какое слово папа придумал!
Смотри, дурак, кому говорят!»
Вот и всё.
Весь Ваш.
Игнатий.
21 мая 1993 – 4 декабря 2010
Свидетельство о публикации №110120402602