В апреле ноль седьмого...

  (наброски)

"...Малочисленная толпа из трёх старух и бледной бабы Нины, истошно причитающей, как на похоронах. Да ещё дед Борис, метавшийся возле горящей избы. Вот и все люди.
Я же спасатель по жизни. «Спасти…», а потом уж «выжить самому».
Я подбежал к деду, отвёл немного в сторону. Тот не в себе:

– Там рога лосиные… нашёл их в лесу… надо вытащить их… там мука за холодильником…

Спокойно, как только мог, стал расспрашивать его:

– Что осталось ценного в доме?

…Жили они вдвоём, вдвоём и были сейчас вне огня. Ещё два дня назад, когда в деревню приехала машина с хлебом, дед Борис подошёл ко мне. Поговорили о жизни, о здоровье, о делах в саду. Апрель выдался на редкость тёплым. Надо было готовить землю к посадкам. Оба старика после снежной зимы подолгу и с удовольствием занимались огородными делами, подставляя то лица, то спины жарким лучам солнца. Дед пообещал зайти ко мне в гости, как только дождь пойдёт, тогда и появится побольше свободного времени. Он упомянул и про старую муку в мешке:

– Сваришь её Алтайке, всё ж сытнее будет.

Итак, что осталось в избе? Я уже просчитал, что изба горит снаружи, можно проникнуть внутрь и попытаться вытащить что-либо из вещей, документы, деньги… Дед смог немного успокоиться и рассказать мне, что и где лежит. Очень долго и невнятно объяснял, где находятся документы. Так объяснил, что потом, при второй моей попытке найти их в дыму с практически закрытыми глазами, мне удалось отыскать документы совсем в другом месте.

Всё разузнал. Отошёл к толпе. Молча постоял. Ещё раз прикидывал –  стоит ли рисковать. Ветер с утра усиливался и был не слабым. Каждая секунда уменьшала шансы проникнуь внутрь горящей избы…»

***

"...Когда у тебя даже ножевое ранение, мозг вырабатывает гормон, так называемый эндорфин. Это сильнейшее обезболивающее. Поэтому и я не почувствовал боли, схватившись голыми руками за горящую раму. Но… остатки старенькой рамы остались у меня в руках, я же повалился вниз спиной, едва успев сгруппироваться.

Очередная попытка оказалась успешнее предыдущих. Я влезаю на подоконник. Пару лет назад я был у стариков в гостях, лечил застаревший радикулит дедовой спины. Поэтому помнил расположение громоздких предметов. У окна, в проёме которого я находился, стоял стол. Его бы перешагнуть, но можно поломать ноги, ступая в плотный дым. В полуметре уже ничего не видно, дым был настолько плотным, что казалось ткни его пальцем, и он самортизирует, словно надувной мяч. Приходится ступать на стол. Когда обе ноги упёрлись в поверхность стола, я вместе с ним рухнул вниз, в пекло из дыма и огня. Ножки стола уже подгорели и поломались. Синяки я обнаружу сутки спустя…

Вслед прямо на меня падает оплавившийся телевизор. Я соображаю, что едкий дым пластика – это быстрое отравление и потеря сознания. Горящий пластик – сильнейший токсин. Я это знаю… Рывком прорываюсь, стараясь не дышать вовсе, к шкафу, где вроде бы лежит папка с документами. Глаза разъедает дымом. Непроизвольно хватаю ртом глоток яда и вдруг обнаруживаю, что в шкафу нет ни одной полки… Всё рухнуло вниз. И я туда же. Немного вдохнул воздуха. Внизу дыма было меньше.

Чувствую, что сознание уходит. Успеваю схватить голыми руками расплавленный телевизор и выбросить его в окно. Остатками сознания просчитал, что будет, обязательно будет вторая попытка. Пусть яду будет меньше в этом пекле. Да не просчитал, наверное. Всё делалось на грани сознания и интуиции. Сам вываливаюсь вслед за телевизором, падая на клумбу с можжевеловыми кустами.

Отравился в итоге, не без этого. Только к трём часам следующего дня перестало мутить и меньше разламываться от боли голова…"

***

«… по полесью шёл жаркий апрель две тысячи седьмого года»

22.01.2010

http://dorih.ru/?p=54