Третий космос

     Упади на колени, в звёзды, роса кругом, и страшно – ступаешь как по небесам безбрежным, зелёным, нежным, в струящемся блеске хрустальных частичек...
     Я так боялась этого дня. Мой художник, ты рисовал меня на своей же коже ножами сердечной обнажённости. Когда сердца избыток, оно выходит наружу острым, сквозь поры, сквозь воздух над белыми линиями омертвелых от невыносимо яркого восприятия болезненно-жгучего счастья ладоней. Это день спасения, но я боялась его, как боятся любых перемен, даже светлых.

     ...Скомканный белый снег.
     – Он умер.
     – Кто? – я слишком впечатлительна – голос дрогнул.
     – Ноябрь, – спокойный взгляд в окно. Облегчённый выдох с моей стороны. И тут же укоризненный твой тон:
     – Не радуйся.
     – А я люблю снег, – делаю ударение на слове «люблю», ты опять умудрился вызвать у меня детскую капризность, ершистость и даже какую-то в никуда направленную обидчивость, дерзкую, но глупуюуу...
     – Ты никогда не думала о том, что у человека есть две ипостаси, смерть и жизнь?
     – В смысле? Какая дикая формулировка. Ну, живём, потом умираем.
     – И всё? – недоверчиво на меня смотришь, хотя это должна делать я.
     – Ну... э... что-то в нас постоянно умирает и рождается... не знаю... – отделываюсь очевидными банальностями, не понимая, чего от меня вообще хотят.
     - Именно. Причём одновременно сталкиваются, не смешиваясь, скользя и переплетаясь волнами-нитями, но оставаясь собой, две мощнейших струи. Мы одновременно и уже умерли, за гранью... Ты ведь знаешь это ощущение, когда душа выходит из тела?
     Я кивнула.
     – Мы уже бесплотны, мысли приходят как будто чужие, точнее, наоборот – истинно свои. Но только жизнь может чувствовать смерть. Вечная жизнь чувствует вечную смерть, и в этом и есть та самая глубинная боль, которая заставляет нас двигаться, искать, гореть, падать, подниматься... Жизнь привязывает душу к телу, смерть не даёт ей стать ненужной.
     – Как это? – разговор всё больше захватывал меня.
     – Мы и вне, и в, душа, измученная укусами смерти, не впадает в оцепенение, жизнь не даёт телу права на апатию. Тело – жизнь, сияние души – жизнь, но связывает их смерть.
     – Звучит мрачновато, – бодро сказала я, просто чтобы что-то озвучить, заполнить внутреннюю паузу мучительного обдумывания внешним спасительным словом.
     – Нет, это не так. Смерть здесь выступает не в физическом плане, а скорее, как духовный фактор. Эмоции, чувства – всё это соприкосновения жизни и смерти. Поэтому они так многогранны, болезненны и прекрасны одновременно. Удержаться на балансе, уперевшись в две полярных точки – это и есть высшая степень чувствования.
     – А... любовь? – не могу не задать этот вопрос. Особенно тебе. Особенно сейчас.
     – Любовь... – ты усмехаешься. – Любовь – это соприкосновение на пиковых точках. Как душа. Рождается нечто третье, третий общий космос. И там есть и жизнь, и смерть. И – главное – баланс между ними. Вечный. В этом и есть и покой, и движение. Оно, третье, будет раскачиваться, вращаться и никогда не остановится, но никогда не разрушит себя. Баланс дисбаланса. Иногда мы слишком уходим в смерть или в жизнь, и тогда размыкается что-то внутри, ощущаешь двойственность расколотого мира в собственном сознании.
     – Разве можно слишком уйти в жизнь?
     – Можно. Не то чтобы уйти, но забыть, против чего нужно бороться. Когда начинаешь думать, что есть только пассивный свет, и прекращаешь гореть и балансировать на острие глубинной боли. Тогда падаешь, и душу приходится пробуждать очень резко, она не готова бороться и сиять.
     – А если в смерть?
     – Душа, разодранная на части, но бесцельно изодранная, не излеченная светом собственным. И сознание дробится, и теряется смысл борьбы, снова теряется. Но борьба идёт, направленная вовнутрь. И любые чувства ломаются и искажаются в корне.
     – Джаиллар’инэ... – голос прерывается, я даже знаю ответ, но я должна это сказать. – Откуда ты... – я даже не договариваю.
     Ты резко поворачиваешься ко мне и берёшь меня за руки:
     – Ларра, Крылатая... посмотри мне в глаза.
     Я замираю. Мне страшно. Но... ты прекрасен.
                ***
     Я лежу с закрытыми глазами. В трансе. Я боюсь шевельнуться – спугну ощущение множественности, огромности души. Ладони теплеют. Я открываю глаза – за веками. Я уже не там, где была секунду назад.
     Фиолетовое небо статично, неподвижно, морозно. Туман угловатый, изломанный, расплывчатая объёмность облачных сколов. И я – статична, неподвижна, холодна.
     Миг абсолютного покоя. И – тут же – нечеловеческий крик, как кровавый фонтан – из глотки. Облака приходят в движение, и буря пронизывает всё. Идёт ли это изнутри меня или связано с чем-то ещё – я не пойму никогда. Мучительность эйфории, эйфорическая мука, ослепительный взрыв в туманной бесконечности... Каждый Крылатый в истоке – Солнце. Это наш дар и наше проклятие.
     Я уже не чувствовала даже бесплотности своей, растворившись, став всем и ничем одновременно... Сама память о движении рук и очертании позвоночника пропала – я стала прозрачной во всех смыслах, пульсирующая клетка без формы, но я существую – больше и ярче, чем когда-либо, существую, бессознательно всеобъемлющее сияние...
     И тут кто-то коснулся ладонью лба. Точнее, сначала я открыла глаза, а после тёплая рука провела по лицу, убирая волосы, тёмные пряди чёлки с трепещущих длинных ресниц. Я улыбнулась и села, обняв колени.
     – Летала?
     – Да.
     – Ты знаешь, я даже успел заметить твои крылья.
     – И какие они на этот раз? – вспоминаю полёт. Каждый раз всё не так и в то же время суть полёта не пропадает. И память о них – обо всех – самая яркая и чёткая.
     – Светлые, бледные, прозрачные, тонкие и очень хрупкие, с синими жилками.
     – Жилками?
     – Да. Не знаю, как это назвать.
     – Забавно.
     – Они очень красивые. И очень хрупкие.
     – Как правило, самое хрупкое удержит тебя в выси бесплотности, – тихо говорю я, полуосознанно, словно пропуская сквозь себя слова. Не мои слова... чужие, исконно свои мысли...
     – Ты не понимаешь, – задумчивый, странно грустный полушёпот. – Их хотелось... сберечь.
     – Молчи.
     – Нет. Я же понимаю – тебе всё больше и больше хочется там остаться, Ларра. Всё меньше равновесия. Это действительно прекрасные миры, но так нельзя.
     – Знаю, - помолчав, внезапно спрашиваю:
     – Что значит твоё имя?
     Безумно знакомая, выученная назубок улыбка:
     – Догадайся.

                ***
     Ты стоишь у окна, сгорбившись, впившись пальцами в виски, скорчившись... Я появилась здесь, потому что ты кричал. И теперь – поодаль, застыла, безмолвная, бессильная что-либо сделать. Просто стоять и смотреть, как ты гибнешь, как в черепную кость изнутри стучится чернота, как даже кровь превращается в боль и крик.
     Ломаются пальцы, ладони бледнеют, краснеют, горячеют... Я терпела всё это, закусив губу. Терпела вместе с тобой, за тебя, вместо тебя. Хотелось бы вместо тебя...
     По запястиям – кровь. Горло рвётся, боль в каждой клетке, на части тебя, на кусочки, горячие алые клочья на коже... мне страшно. Я видела все твои шрамы и раны, но я никогда не привыкну к ним, нет...
     Но когда изнутри выбилось сквозь изогнутую сильную спину синее лезвие света, я не выдержала и кинулась к тебе.
     Резкий, рубящий жест ладонью по воздуху:
     – НЕТ!!!
     Синяя линия круговой защиты вспыхивает, отшвыривая меня обратно. И я замираю, так и не встав в ту секунду, на полу, пристально глядя на кровь твою. Бессильная сделать хоть что-то.
     ...Позже, когда это кончилось, я спросила тебя:
     – Зачем? Зачем тебе столько боли?
     – Это душа. Рвётся наружу борьбой.
     – А я боялась, что ты не ответишь.
     – Ответ приходит всегда. Главное – его услышать.

                ***
     Я сидела, упёршись подбородком в одно согнутое, подтянутое к себе колено, и думала о том, что ты прав – я действительно хочу там остаться. На этом пике... или иллюзии пика? Скорее всего, иллюзии.
     Почему нельзя остаться в одном мире? Почему надо жить на разрыв, на две души, на два измерения, на две жизни? Почему – на разрыв?
     А ты слишком хочешь борьбы, и твоя же душа рвёт тебя на куски.

                ***
     Я снова в трансе. Я приняла решение, и тебе меня не остановить.
     Сейчас это похоже на море. Изумрудно-хрустально-синие переливы, чистейший, ярчайший цвет, каких нет в привычном полуреальном мире осознанного движения по дороге глубинной боли. И снова статичность. Заледеневшая абсолютная красота и свет, возведённый в бездвижную бездонную бесконечность. И я – тишина, лёд, зафиксированный сгусток души. Растворение, бесформенность... теперь это навсегда... навсегда?
     Миг абсолютного покоя – и безумие. Постоянная история. Море приходит в движение, сквозь пространство льются изумруды и сапфиры, которые теперь и моя сущность тоже... Взрыв света, солнце. Крылатая – на разрыв. Сияние – изнутри. Таковы мы. Такова наша природа.
     И, теряя остатки сознания, я успела подумать одну мысль. Это было молнией осознания, которая пронзила меня насквозь. Ещё немного и... всё... а я забыла попрощаться...
     И вдруг... всё кончилось. Я очнулась сидящей на полу, в углу комнаты. Глубоко вдохнула. И вспомнила ту, последнюю пронзительную мысль. И... как всё просто! О, небо, как я могла быть так слепа?..

                ***
     – Ты появляешься всегда так внезапно, но я почему-то чувствую, что ты будешь здесь в эту секунду, определённый миг... – улыбаюсь немножко грустно, глядя снизу вверх тебе в глаза. – Ты знаешь... всё было безумно просто. Я всегда хотела там остаться. Но теперь не хочу. Это пассивность. Ты знаешь, движение шло изнутри... отсюда... – я прижала руку к груди. – Апатичный покой я взрывала изнутри, и меня постоянно вышвыривало из этого прекрасного, но бездвижного и одностороннего мира... Я – не оттуда. Я несу его в себе, но я – на разрыв. На две души, на две жизни, на два мира. Я всегда думала, что возвращаюсь сама, но я просто не могла оставаться там...
     – Ларра... твои крылья... – ты очень странно на меня смотрел. Я повела плечами, оглянулась и увидела белые перья. Материальные. Вечные. Оставшиеся после полёта. Навсегда. Не стоит хвататься за что-то. И тогда оно останется.
     – Крылатая... – ты словно распробовал привычное слово заново на вкус, и я тоже ощутила в нём какой-то новый, цельный, настоящий смысл. – А я тоже хотел уйти в свою внутреннюю черноту, которая за этой белой кожей, уйти в ножи, но...
     – Тебя вышвырнуло? – усмехнулась я.
     – Да.
     А я только сейчас поняла, что у тебя больше нет ни одного шрама.

                ***
     Упади на колени, разбей эту вселенную рос на маленькие слёзы прохлады... я здесь, рядом с тобой навсегда.
     И неважно, что с нами было. Я слишком ушла в жизнь, а ты в смерть, или наоборот... А я угадала, как тебя зовут, Ноябрь. Вспомнила. Поняла. Осознала. И слова твои у окна... Ты умер, значит, ты жив. У нас были ключи, но мы слишком верили в единичность внутренних миров и жизни. Я – свет, который научился бороться. Ты – тьма, которую сращивает сияние духа. На балансе, на пике глубинной боли мы шагнём в новое пространство.
     Обними меня, Ноябрь. Мы уйдём в наш третий космос. Вместе.