И клан сказал - смерть!

В самом начале пятидесятых годов прошлого века я ещё не знал слова "клан", но, что такое клан, знал прекрасно. Это же родня! Как же не знать этого, если вся родня минимум раз в месяц собирается у бабушки с дедушкой, в их крошечном, но таком родном и уютном домике на Вертлинской. Это самый край Солнечногорска, за нашим забором начиналось уже колхозное картофельное поле.
Ритуал встреч был строг и неизменен. Сбор – к обеду. Приходящие приносят с собой вино белое (это водка) и вино красное (собственно вино, для женщин). Иное – не возбраняется: фрукты, конфеты, шпроты, колбаса, сыр - в общем, деликатесы. Принимающая сторона – это бабушка, дед и старшая их дочь (тётка моя) - обеспечивают обед: борщ, картошка, селёдка, дары природы и огорода – разного вида огурцы, помидоры, грибы, варенье, и – о, сказка! – бабушкины пироги и пирожки. Тут вы мне поверьте на слово, ибо рассказать о них (о пирогах) я не могу из-за обильного слюноотделения. И не потому, что я обжора, а потому, что это было необыкновенно вкусно. Ну, ладно, хватит о грустном…

Клан возглавляла, как это ни странно, бабушка. Была она мала ростом, суховата, негромкоголоса, неграмотна, но улыбчива и мудра. К власти своей она относилась легко и охотно пыталась делиться ею с дедом. Но тот так же охотно от неё отказывался.
Действительными члена клана являлись: тётя Аня (старшая из детей), моя мама и их братья младшие – Володя и Юра. Володя – штурман гражданской авиации, Юра – военный лётчик. Равноправным членом клана был и мой отец. Кандидатами в члены были дети и жёны. В итоге случалось, что за стол садилось человек двадцать. Наш клан.

Обед длился, как правило, часа полтора-два. Всё, как у всех: наливали, кто-то говорил тост, выпивали и ели, не спеша, с достоинством, но обстоятельно. Опять наливали и говорили тост. Кто-то выходил покурить. Пели песни. Но пьяных не было никогда. Я по крайней мере не помню. В конце пили чай с вареньем и пирогами.
После чая был большой общий перекур и начиналось то, ради чего, собственно, собирались – беседа. О чём говорили? Обо всём. О настоящем и о прошлом. Для бабушки с дедом прошлое начиналось с "до революции",  для среднего поколения - в разной степени с "до войны". Для мелких прошлого не было, было только настоящее.
А когда начинало темнеть, все вспоминали вдруг, что пора собираться. Сборы затягивались на час: женщины убирали со стола, мыли посуду, кому-то что-то заворачивали с собой. В общем, суеты хватало. Наконец, гости расходились, а хозяева садились попить чайку, спокойненько.

В тот раз, о котором, собственно, я и хочу рассказать, всё было точно так же. Закончив обедать, все для большого перекура вышли на крыльцо, поскольку было лето. Хотя домик сам был маленьким, но крыльцо дед соорудил отменное: четыре ступеньки на две стороны, с большим навесом. Так что места хватало всем. Расселись, закурили. Из членов клана некурящей была только бабушка. Царила атмосфера благодушия: солнышко, тепло, выпили, хорошо покушали, особых неприятностей нет. Что ещё надо для жизни? По двору гуляли куры, цвели георгины, кошка мурчала у кого-то на коленях, в ногах крутился белоснежный щенок-шпиц Пушок.  Благодать!

Разговор зашёл о политике. Но не о политике по-обывательски вообще, а вполне конкретно. Шла война в Корее. И Юрка, тайно переживавший, что ему одному из мужчин клана не довелось ещё повоевать, подал начальству рапорт с просьбой направить его добровольцем в Корею. Вот вся эта геополитическая ситуация всесторонне была рассмотрена. И постановили: ладно, Юрка, не боись, давай там, как следует, а в случае чего, мы уж тут… Ну, знаешь сам. Жена Юркина отвернулась в сторону…

Разговор умолк, и все вдруг обратили внимание на щенка, который уже в сотый раз, наверное, пытался поймать муху. Почувствовав общее внимание, щенок притих, уселся и стал внимательно оглядывать людей черными бусинками глаз. А белая курица, стояшая рядом, так же внимательно, чуть наклонив набок голову, смотрела на щенка. И вдруг, сделав шаг, курица… клюнула щенка в глаз!
Раздался истошный щенячий визг, Пушок завертелся волчком. Все оцепенели. Первым среагировал дед. Не вставая, он выбросил правую руку вперёд и ухватил преступницу за шею. Встал и, держа курицу подмышкой, решительным шагом пошёл к сараю для свершения правосудия. Судя по всеобщему молчанию, приговор обжалованию не подлежал, поскольку тогда ещё не было слов "толерантность" и "политкорректность".

Назавтра была сварена куриная лапша. Юрке начальство рапорт не подписало, и пришлось повоевать ему совсем на другой войне. А Пушок прожил долгую счастливую собачью жизнь с бельмом вместо левого глаза.
И когда я узнал слово "клан", мне не надо было объяснять, что это такое.

                http://stihi.ru/2010/12/05/211