Никос Каввадиас. Переводы

Туман

Елене Халкуси

Вечер. Туман опустился рано,
Плавучий маяк потерян. И ты,
зашел ко мне в рубку, к штурвалу,
Хотя я не ждал тебя больше, увы…

Весь в белых одеждах, промокший,
Дай заплету твои волосы в косы.
В водах тихого Порта Пегасус
Всегда в это время дожди.

Кочегар мой следит за нами,
Ноги якорь ему цепями.
Сковал. Не смотри на антенны в шторм –
Все мгновенно пойдет кругами.

Боцман проклинает погоду,
Долог путь наш до Токопильи,
Лучше перископ с торпедой,
Чем ожидание и страх могилы.

Время! Сухая земля тебя ждет,
Ко мне придя, меня ты не увидел,
Ведь этой ночью мой потоплен флот
В тысяче миль от островов Гебриды…

Параллели

Я видел три безумно схожих вещи:
мел школ на западе, где все бело и нудно,
тьму грязных баков грузового судна
и комнаты дешевых проституток.

Они похожи очень и едины,
хотя различий тысячи осталось.
Едины в том, что им не достает:
движение, отсутствие границ и радость.

Молитвы матросов

Танасису Каравиасу

Каждую ночь перед сном японские матросы
находят угол пустой корабельного носа,
там молча молятся на коленях
долго, нудно,
головы преклоняя пред
пожелтевшим от времени Буддой.

Одеты в ночные рубахи длиною почти до пола,
рис жуют охрово-желтые китайцы,
в их молитвах только высокий голос
и грезы о бронзовой пагоде райской.

Тупые тяжелые азиаты
поклоны бьют на дощатой тверди,
ритмично раскачиваются арапы,
бормоча заклинания против смерти.

Руками размахивая, как плетьми,
европейцы молятся страстно и чинно,
напевая свои католические гимны,
выученные в церкви еще детьми.

А греки крестятся с выражением страдания в душах,
перед сном, чтоб шагнуть в параллельный пейзаж,
крестясь на длинных грязных подушках,
они начинают на низких регистрах: "Отче наш..."

На борту "Аспасии"

Гонима судьбой, ты ждала, дух твой грезил
доплыть до Швейцарии белой и грустной.
В шезлонге, на палубе постоянно. И желтая кожа
всем говорила о страшной болезни.

Вокруг тебя суетились люди. Ты завершила единоборство.
Ты была безразлична, глядя на море. Все, что они говорили
вызывало лишь смех. Ты знала
твое путешествие закончится в царстве мертвых.

Однажды вечером, Стромболи проплывая,
в беседе с кем-то произнесла ты шутливо и странно:
"мое тело горит внутри, напоминая
пик горящий бурлящего вулкана".

Потом я увидел тебя в Марселе, почти закрылась дверца,
ты растворялась в шуме, не оглядываясь назад.
И я, любивший воду и закат,
вдруг понял, что мог бы тебя любить всем сердцем.

KURO SIWO

То первое плавание – повезло с южным фрахтом,
Малярия, бессонница, вахты, морские засады -
Странные маяки Индийского океана.
Их не увидеть с первого взгляда.

После моста Адама в Южном Китае
Мешки с местной соей на борт загружаем.
Но ты ни на миг позабыть был не в силах
То, что сказали тебе в Афинах.

Смола под ногтями не знает о мыле,
Одежды в усталости и рыбьем жире.
Вопрос ее в сердце стальном и слабом:
Вращается компас или корабль?

Ты курс изменил, начались ураганы,
Море бушует, надежда тает:
Сдохли утром два попугая
и веселая обезьяна.

Эх, корабль, с тобой нам придется
из новой выбраться переделки.
Течение Куро Сиво окружило нас и распяло.
Но ты еще видишь из-за штурвала,
Как в старом компасе пляшут стрелки…

Лоцман Нагель

Поэту Н.Ранто

Нагель Харбор, норвежский капитан буксира,
он в Коломбо надежный путь прокладывал
огромным
судам, что уходили к дальним берегам.
Садился Нагель в свой буксир,
тяжелый, весь в мыслях собственных, с руками толстыми
скрещенными удобно на груди.
Покуривая старенькую глиняную трубку,
он был с собою в вечном монологе на норвежском
и исчезал, лишь только растворялись
большие корабли за горизонтом.
На танкерах бессменным капитаном
весь мир объездил, но, устав однажды,
остался тихим лоцманом в Коломбо.
Всегда скучал он по своей земле далекой
и островам, чье имя Лофотен,
наполненным мелодией легенд.
И умер он в буксире так внезапно,
ведя к воде открытой танкер "Фьорд Фолден",
что уходил, дымя трубой, на запад
к тем островам, чье имя Лофотен.

Южный Крест

Йоргосу Феотокасу

Во время шторма наш обычный труд -
анализ старой лоции по карте.
Ты повернулся и сказал, что в марте
в других широтах твой пройдет маршрут.

Татуировка на твоей груди,
в ней много странной тайны и загадки,
ты испытал к ней приступы любви,
когда вдруг выжил после черной лихорадки.

Следим за мысом, чертим путь короткий,
и Южный Крест на мачте, как в кино,
в руках твоих кораловые четки,
во рту твоем кофейное зерно.

Я повернул к Альфа Центавра ночью медной,
по компасу легко нацелил нос,
но ты сказал мне голосом предсмертным:
"Будь осторожен, бойся южных звезд..."

Когда-то ты под небом тем же самым
три месяца вдыхал в себя душой
и брал у девушки-мулатки капитана
уроки навигации ночной.

И в Носси Би, в одном из магазинов
купил ты нож всего за двадцать центов,
нож на экваторе и ровно в полдень ленный,
он, как маяк, сверкал лучом невинным.

Вдоль Африки беспечных лет течение,
а ты пять лет уже во власти снов
и вряд ли помнишь звезды маяков
и сладости, что ел по воскресеньям.

Противоречие

Твоя любовь, ты рана и ты трех криков клин,
в фанере вой, катушка трос натягивает в злости.
О, дочь морей, познавшая ядро глубин,
дочь Посейдона, тебя я выиграл в кости.

В садок тебя я бросил и мгле добавил вес,
там высохла, исчезнув, соль со дна.
Ты так ждала от праведных небес
далекого от моря мужа, воителя и колдуна.

Когда смешаешься с сияньем дальних звезд
и потеряешься в прозрачной тусклой лаве,
На зеленом ковре-самолете останется матрос,
чтобы считать небесный белый гравий.

Аквариус 1974