Деревня, часть 5. Кода

      

В восьмидесятые теперь душой вернёмся:
Что было там? - по улице пройдёмся,
Окрестностям подарим нежный взор,
О прошлом начиная разговор.

Контраст разителен, ей-богу.
Сначала — в ближнюю дорогу
К центральному селу по целому мосту
Идём, речную наблюдая красоту.

Здесь — взрослых путь;
А школьникам — мостки
Над бродом: школа рядом, у реки,
Так проще. И зачем им в центр села?
А я вот в центр тихонечко пошла.

Жив, жив ещё картофельный завод!
(развалины его — бетонными гробами
Напомнят мне, конечно, вместе с вами,
Пожары из последующих лет.
Горел завод. Завода больше нет.

... А с ним — и изоб лагеря труда,
Куда
Ребята на картошку приезжали,
Помочь селянам. Тут же — отдыхали.

Как много радости тот месяц приносил
Студентам... нынче он не мил.
Мол, каждому своё, бесплатный труд — кабальный...
А что село пред градом изначально,

Что лЕса и полей увидеть не дано
Заморенным детишкам городским,
Про то не думает начальное бревно,
Своё — план-бизнесы талдычит... бог же с ним).

Поля картофеля деревни окружали.
Картошку люди на завод сдавали,
И не было тогда у них забот -
Куда бы молоко? - на молокозавод!

С утра бидоны с молоком
У каждого двора стояли,
Грузовики их собирали -
И в путь на молокозавод.
Хозяин всяк имел расчёт:

Корма за то, телят в откорм,
Бычка сдаём, а тёлочку растим.
Понятна схема нам и им.
Покой и труд. Пока не грянул шторм.

А молокозавод почивший
Разграбили в металлолом.
В прогнивших балках ветер свищет,
Коров он безуспешно ищет
В дворах пустынных; за углом

Завода  строится именье...
Моё мне изменяет зренье,
Разруха застит пастораль.
Как жаль...

... Четыре дома для рабочих
Сезонных, в пару этажей.
Два нынче заселили, что до прочих -
Там балки, горы кирпичей.

Крадут, иль продают — не знаю,
Но плачу о домах; читаю
В развалинах — позор утраченной мечты...
- Ну, снова двух картин добилась ты!

Что делать? Видно, вам придётся
Картины эти разделять.
Мне это, право, не даётся.
«Когда-то жил» - как не рыдать?

... Я не хотела бы врагов искать,
А выгоды искать — с души воротит.
Но Боже мой, тогда какой же тать
Так покопался в нашем огороде?

В земле, что кровью поливали мужики,
Что дети с бабами в войну держали -
Копали истово, истошно, в две руки,
До дна исчезновения державы?

И иноземный фрукт имеет свой предел.
Съедят. Оголодают. Что, за передел
Угодьев кинутся? И пустоши подымут?
Успеют разве? Смел-тот съел.
Бездушные греха тогда не имут,

А голод — вот. Зачем жила страна,
Коль ей не хватит даже на прокорм?
Земля уже расчищена; дана
От предков — не для буйства диких свор,

Для жизни. Для любви. И для покоя.
Покой? Окстись! А это что такое?
Эй, Манька, швыдче! Для прогрессу
Не надо сёл. В них нету интересу.

Простите. Отвлеклась. Жива была артель
Надомниц. Ватники, матрасы шили
И жили.
И семейство берегли.
Кормились — и кормили от земли.

Детишки друга, что из дальнего села,
За молоком совхозным приезжали,
В библиотеку книги отдавали,
А вечером — кино... Жизнь потихоньку шла.

Большущий промтоварный магазин,
Где всё — от мебели до распашонок,
Закрыт теперь. Хозяин армянин
Ассортимент не тянет: пища — по сезону

И, вместе, тут же, ширпотреб.
Портрет
Тех татей вывесить бы тут.
Где, люди, вы?! - А люди мрут.

А дети — в мясорубке городов.
Итог — таков.
Зато построим
Пентхаусы для нынешних господ...
Над чем господствовать, когда село умрёт?
- Ага! Туда нагоним строем
Иных земель лишённых огольцов...
Итог — таков.

Идём, идём! Медпункт с больничкой
Усопшей, и столовая — сарай
Теперь, бесхозный дом.
На ивах, высоко, щебечут птички.
И куры, утки, индюки кругом,

Дома жилые, дачников не видно.
У всех работа есть. Да как обидно:
Все при делах!
Пусть воцарится крах!

Пусть якобы детишки поджигают
Корма совхозные; коровы голодают -
Под нож! И с плеч гора.
Какие трактора?
Комбайны и молоковозы?
Они росли в сердцах занозой -
В продажу и на слом. И нечем распахать.
Где денег на горючее достать?
Где тракториста выучить? На что?
А старые — на пенсию ушли.
Подёнщина, грибы... кормились от земли,
Не от совхоза вовсе... стоп!

Пока ещё в порядке трактора,
Засеяны поля, и стадо прибывает.
Луга покошены; телята подрастают...
Ах, милое прошедшее вчера!

Дома... надгробьями не возвышались.
Теперь дворы пусты — там, где остались.
Фэншуй заполонил всё, на беду.
- Зачем народу взращивать еду?

Там, где вчера сердитая бабуся
Гоняла восхитительных цыплят,
Сегодня стройка, повод мне для грусти:
Бабуля умерла, а с ней — осенний сад,

Тенистый, красочный. Теперь — машиноместо.
Могила сада — три прутка в песке.
Она теперь, бабусенька, невеста
Господняя, не плачет ли в тоске?

Её подруга скрюченная, живо
Дорогой пыльной гонит трёх коров.
Живи, родная! Ведь, пока вы живы,
Я узнаю отеческий свой кров.

Там, там и там — ещё живёт деревня,
А много «там» - она уж умерла
В поселке дачном — на погосте древнем,
Что выжжен от любви теперь дотла.

Да, выход есть: варягов пригласить
На землю павших на пути времён.
Да только этот похоронный звон
И им не одолеть — и не сносить

Покошенной травы — людей Руси.
Все пустыри её, леса... И только «Гой еси»
Остатним мОлодцам своим
- лишь им
Под силу мать родную возродить.
Так может быть...

Что может быть?! Рассыпана земля
На утлые полоски частной жвачки.
Общественности не дадут подачки -
Лишь господам. И разрастётся тля

На яблонях родных. Дровами
Распилят. Манго им вкусней.
И иноземными футбольными мослами
Владеть удобней, ей-же-ей.

И не расти, трава родной земли!
В туретчину все господа ушли,
Иль в европейщину, что мне одно и тож:
Лик одинаков наших хищных рож.

Не «жИвота» здесь правит, а живот.
О будущем — лишь для себя поёт,
Траву людей отрыгивает жвачкой,
Высокомерною подачкой
Нас унижает. Кровь же хищно пьёт.

Общинность русская ещё не умерла.
Ещё живёт в испорченной кровИ.
Её не вытравить из нас дотла.
Как благодетелем ты вора ни зови -
Мы не поймём.
И в наш родимый дом
Принесший смерть и плач -
Не господин. Палач.

«Я создаю рабочие места» - мне вор сказал.
А кто же их лишил?!
Один теперь порядочен из ста —
И тем не мил.

Но исключенью правилом не стать,
Наоборот.
Душевного истошного поста
Глухая ночь идёт.

Нет будущего у страны общинной,
Коль не радеет каждый — лишь о ней!
Патриотизм — сменил расчёт змеиный,
Минутный интерес; коней

Вконец загнав, всё панацею ищут,
Плацебо предлагая, или яд.
В карманах у народа ветер свищет,
Миллиардеры по углам стоят.

Мол ты свободен стать таким, как я...
Вот — самый сильный яд, мои друзья!
Продукт труда от всех, доставшись одному,
Иных загонит в голода тюрьму,

Но не возвысит... это рай чужой.
В него мы угодили всей душой,
Да вот занемогли, покуда
Нас продавал сегодняшний Иуда.

И мы мечтаем няней у господ,
Мы Золушкой заполнили мечты,
Ведь просто труд — теперь уж не даёт
Ни денег, ни жилья, и ни посты,

Не труд ведь мера, мера — капитал.
Ах, кабы то народ мой знал!
Работорговля расцвела кругом:
Что девушка, что футболист, что дом
Родной; что бедная сиротка...
На всех есть ценник. Лодка

Так перегружена иными... господа
Так тяжелы... а за кормой вода
Глубокая, и плавать не умеем.
Мы о доходах всё радеем,

А надо-б о душе...
Клише?
Нет-нет! Глобален тот закон.
Всех уравняет он,
И не в раю, однако:
В гробу.
С числом из 666, написанным на лбу...

- Молчи, собака!
Прогресс покроет всё.
- Ага, и всех!
Ну, право, разбирает смех!

... С души воротит: пастораль нейдёт.
Я обманула вас. Какой же идиот
ТравИт сердца утраченным покоем?
Баньши ведь не всесильна — и такое

Мне не поднять.
Там, в прошлом, рать
Из разных: светлых, серых, злых людей.
Их вызвать снова, а потом рыдать
Втройне? - Да, не под силу ей,
Баньши, всё племя охватить.
Так как же быть?
Придётся вам меня простить.

Ушла вода с полей,
Заброшены они.
Поток былых людей
Ушёл в былые дни...
Мелиорация — а значит, злая сушь,
Мелиорация исконных русских душ...

Пни лиственниц, и елей, и совхоза -
Где ваши родники?
Заноза
Лишь ноет в сердце у баньши...

Паши
Же сушь, идеалист от Бога.
Надейся, что далёкая дорога
Нас к Раю приведёт -
И вот -
Финал обрезан. Больше не поёт
Увядшая баньши: ей чужаки
Немилы. Песни — не с руки...